Катастрофа G.212 в Суперга

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Авиакатастрофа в Суперга 4 мая 1949 года
Общие сведения
Дата

4 мая 1949 года

Характер

столкновение с землёй вследствие плохой видимости

Место

холм Суперга рядом с Турином, Италия

Погибшие

31 (все)

Воздушное судно
Модель

Fiat G.212CP

Авиакомпания

Avio Linee Italiane (Италия)

Пункт вылета

Портела, Лиссабон

Остановки в пути

Эль-Прат, Барселона

Пункт назначения

Читта ди Торино, Турин

Пассажиры

27

Экипаж

4

Выживших

0

Авиакатастрофа в Суперга — крушение самолёта 4 мая 1949 года под Турином, в результате которого погибла команда футбольного клуба «Торино» в полном составе.





История

Футбольный клуб «Торино» образца 1940-х годов был суперклубом чемпионата Италии. С 1946 по 1948 год он трижды завоёвывал золотые медали национального чемпионата. Капитаном команды был Валентино Маццола (отец Сандро Маццолы).

3 мая 1949 года в Лиссабоне состоялся матч между командами «Торино» и «Бенфика», в котором итальянская команда проиграла португальскому клубу со счётом 3:4. На следующий день (это была среда) команда «Торино» вылетела из Лиссабона на трёхмоторном самолёте Fiat G.212CP. На борту было 18 футболистов команды, несколько руководителей клуба и журналистов, всего в самолёте находился 31 человек.

Катастрофа

Самолёт сделал промежуточную остановку в Барселоне для дозаправки, где игроки «Торино» повстречались с друзьями-соперниками из «Милана». Миланцы пересаживались на рейс до Мадрида и оказались последними, кто видел туринцев живыми.

Около пяти часов вечера, когда до Турина оставалось совсем немного, самолёт попал в зону повышенной туманности, из-за чего пилот потерял ориентацию в пространстве. Самолёт задел левым крылом ограду построенной на холме базилики Суперга, его развернуло и он с большой скоростью врезался в землю. Все находящиеся на борту пассажиры погибли. Но один футболист того «Торино» остался жив, это был Лауро Тома, который остался дома и не полетел на матч с «Бенфикой» из-за травмы.

Жертвы

Игроки
Представители клуба
Журналисты
Экипаж
  • Пьерлуиджи Мерони, капитан
  • Челесте Бьянкарди, 2-й пилот
  • Челесте Д`Инка, механик
  • Антонио Панграци, телеграфист
Пассажир
  • Андреа Бонаути, болельщик «Торино», оказался на борту, поскольку уговорил стюардессу лететь регулярным рейсом. Ему необходимо было быть в Турине, поскольку внезапно заболела жена.

После катастрофы

Тела жертв катастрофы были помещены в морг туринской больницы. Для опознания родных не допустили, чтобы не усугублять их горе видом обгоревших останков. Эту трудную миссию взял на себя Витторио Поццо — известный тренер сборной Италии, в прошлом тренер «Торино».

6 мая 1949 года состоялись похороны погибших футболистов команды.

До финиша чемпионата Италии оставалось 4 тура. «Торино» лидировал, а молодые игроки, собранные наспех из дублирующей, молодёжной и юношеской команд, приложили все силы, чтобы команда стала чемпионом. В итоге им это удалось (их соперники — «Фиорентина», «Дженоа», «Сампдория» и Палермо — в знак уважения выставляли против «Торино» также молодёжные составы, и «скуадра граната» выиграла все 4 матча), а игроки, которых уже не было в живых, все восемнадцать человек, посмертно стали чемпионами Италии 1949 года.

См. также

Напишите отзыв о статье "Катастрофа G.212 в Суперга"

Ссылки

  • [www.ilgrandetorino.net/index.htm Мемориальный сайт, посвященный погибшей команде]  (итал.)

Отрывок, характеризующий Катастрофа G.212 в Суперга

– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.