Катастрофа L-1049 под Шанноном (1958)

Рейс 607-E KLM
Разбившийся самолёт
Общие сведения
Дата	14 августа 1958 года
Время	03:45 — 03:50
Причина	Не установлена (наиболее вероятная — сбой в работе двигателя)
Место	Атлантический океан, 112 миль ССЗ Шаннона (Ирландия)
Координаты	53°12′30″ с. ш. 11°53′00″ з. д.53.20833° с. ш. 11.88333° з. д. / 53.20833; -11.88333
Воздушное судно
Модель	Lockheed L-1049H-01-06-162 Super Constellation
Имя самолёта	Hugo de Groot
Авиакомпания	KLM
Пункт вылета	Схипхол, Амстердам (Нидерланды)
Остановки в пути	Шаннон (Ирландия) Гандер (Канада)
Пункт назначения	Нью-Йорк (США)
Рейс	KL 607E
Бортовой номер	PH-LKM
Дата выпуска	1958 год
Пассажиры	91
Экипаж	8
Погибшие	99 (все)

Катастрофа L-1049 под Шанноном — авиационная катастрофа, произошедшая в четверг 14 августа 1958 года в Атлантическом океане с участием Lockheed L-1049H-01-06-162 Super Constellation авиакомпании KLM, который разбился в 110 милях северней побережья Ирландии, при этом погибли 99 человек.

Самолёт

Lockheed L-1049H-01-06-162 Super Constellation с заводским номером 4841 был выпущен в том же 1958 году и 22 апреля зарегистрирован в компании KLM под регистрационным номером PH-LKM и серийным 612, а также получил имя Hugo de Groot. Его четыре силовые установки состояли из турбокомпаундных двигателей Wright Cyclone 988-18-EA-6 оснащённых трёхлопастными винтами 43H60. Самолёт мог перевозить 100 пассажиров или 17 тонн груза при взлётной массе 63 503 килограмм и дальности полета 6700 километров. Ко дню катастрофы авиалайнер имел 886 часов налёта.

Экипаж

• Командир Фекко Ант Элтью Рулофс (нидерл. Fekko Ant Eltjo Roelofs) — родился 30 января 1922 года, в KLM с августа 1946 года, пилот 1 класса, в 1948 году временно базировался в Кюрасао, женат, двое детей.
• Второй пилот Тёмме Дейкстра (нидерл. Tjomme Dijkstra) — родился 18 августа 1922 года, в KLM с 1 октября 1950 года сперва как пилот 4 класса, впоследствии 2 класса, с 1950 по 1954 год базировался в Джакарте, с 1954 по 1955 год — в Биаке, женат, есть маленький ребёнок.
• Третий пилот Дирк Мария Йорна (нидерл. Dirk Maria Jorna) — родился 14 мая 1931 года, в KLM с 1 февраля 1957 года, пилот 4 класса, женат, есть ребёнок.
• Бортинженер Питер Корнелис Деккер (нидерл. Pieter Cornelis Dekker) — родился 7 апреля 1922 года, в KLM с 1 октября 1947 года сперва в качестве бортинженера-стажёра, впоследствии стал бортинженером 2 класса, женат, 5 детей.
• Бортинженер Симен ван Дейк (нидерл. Simen van Dijk) — родился 19 июня 1929 года, в KLM с 1 июня 1952 года сперва в качестве бортинженера-стажёра, впоследствии стал бортинженером 3 класса, женат, есть ребёнок.
• Флайт-менеджер Ари Схилперурт (нидерл. Ary Schilperoort) — родился 13 июня 1924 года, в KLM с 1 июля 1947 года, флайт-менеджер 1 класса, женат, есть ребёнок.
• Стюард Теодор де Раэй (нидерл. Theodorus de Raay) — родился 20 октября 1929 года, в KLM с 1 июня 1954 года, в должности стюарда с 1958 года, неженат.
• Стюардесса Вильгельмина Эндрика «Рика» Амель (нидерл. Hendrika Wilhelmina «Rika» Hamel) — родилась 23 мая 1926 года, в KLM с 3 января 1949 года сперва как наземный обслуживающий персонал, в должности стюардессы с 1949 года, не замужем.

Катастрофа

Авиалайнер выполнял трансатлантический рейс KL 607E (Extra, то есть дополнительный) из Амстердама (Нидерланды) в Нью-Йорк (США) с промежуточными посадками для дозаправки в Шанноне (Ирландия) и Гандере (Канада). 13 августа в 23:55 авиалайнер вылетел из амстердамского аэропорта Схипхол и выполнив первую часть маршрута без отклонений, вскоре приземлился в аэропорту Шаннон. Всего на борту находились 8 членов экипажа и 91 пассажир, включая сборную Египта по фехтованию, направлявшуюся в Нью-Йорк на чемпионат мира. После дозаправки, в 03:05 самолёт взлетел с ВПП 23 и после набора высоты занял эшелон 12 тысяч футов (3660 метров). В 03:39 командир Рулофс получил от диспетчера разрешение подниматься до высоты 16 тысяч футов (4880 метров) и сохранять курс 278°. Через минуту в 03:40 диспетчер запросил у них, наблюдают ли они другой самолёт (TWA 6951), на что в 03:40:48 был дан утвердительный ответ. Это была последняя радиопередача с голландского самолёта.

Когда в 04:40 рейс 607E не вышел на связь, диспетчеры объявили Ситуацию неопределённости. Ещё через полчаса была объявлена Чрезвычайная ситуация и начались поиски авиалайнера. Затем в 06:40 из Гандера пришло сообщение, что установлена связь с рейсом 607E, поэтому поиски были прекращены. Но через два часа в 08:47 диспетчеры в Гандере признали свою ошибку, когда решили, что связь с голландским самолётом была установлена. Массовые поиски были возобновлены и в 13:45 экипаж бомбардировщика Shackleton Королевских ВВС обнаружил в 120 милях к северу от побережья Ирландии плавающие на воде обломки и наполовину надутую спасательную шлюпку (лопнула при ударе о воду). Первыми к месту падения прибыли французское рыболовецкое судно «Jules Verne» и испанский траулер «Bisson». Они достали из воды несколько тел и доставили их в Голуэй. Также вскоре к месту падения прибыли и остальные суда, которые подобрали из воды различный мусор, включая элементы носового шасси, сидения, панели отделки салона. Всего из воды было извлечено 34 тела (8 мужчин, 25 женщин и 1 ребёнок) из которых были опознаны только 12. По остановившимся часам трёх человек было определено, что катастрофа произошла между 03:45 и 03:55 (впоследствии интервал был определён как между 03:45 и 03:50). Не было найдено ни одного выжившего, все 99 человек на борту погибли. На момент событий это была крупнейшая авиационная катастрофа в нейтральных водах Атлантики (в настоящее время — пятая) и с участием Lockheed L-1049 Super Constellation (на настоящее время — вторая).

Расследование

Как показала экспертиза обнаруженных тел, они не были пристёгнуты, что свидетельствовало о скоротечности события, причём экипаж даже не успел передать сигнал бедствия. Также выяснилось, что жертвы к моменту падения в воду уже были мертвы. В связи с этим, в СМИ достаточно быстро набрала популярность версия о взрыве бомбы на борту, при этом усматривалась связь с произошедшим 14 июля 1958 года военным переворотом в Ираке. Однако следователи не нашли никаких убедительных фактов в пользу этой теории. Не было найдено никаких следов взрыва или пожара. Куда более вероятной выглядит версия, что произошёл сбой в работе одного из крайних двигателей, когда из-за загрязнения металлическими частицами масла в контуре, регулятор оборотов винта данного двигателя изменил шаг лопастей, в результате чего винт вышел на режим завышенной силы тяги, что привело к потере управления. К тому же, такое уже не раз наблюдалось на данных самолётах, в том числе и в самой KLM.

9 июня 1961 года голландский Совет по аэронавтике закончил расследование по результатам которого заявил, что не может назвать точную причину катастрофы. Наиболее вероятно, что произошёл сбой в работе регулятора оборотов одного из крайних винтов, что вскоре привело к потере управления, а экипаж не успел вмешаться и предотвратить это отклонением элеронов и руля направления из-за скоротечности ситуации. По мнению Совета, нет никаких оснований считать, что возникшая предполагаемая неисправность была вызвана халатным отношение обслуживающего персонала, либо неправильными мерами, принятых экипажем, либо ошибками в пилотировании после появления неисправности.

После катастрофы двигатели самолётов Super Constellation были доработаны.

Похороны погибших

12 опознанных тел были переданы родственникам погибших. Остальные 24 тела похоронили на кладбище Святой Марии в городе Голуэй (Ирландия). Впоследствии памяти жертв рейса 607E на кладбище был создан мемориал.

Ссылки

• [www.rte.ie/news/2008/0812/106886-aircrash/ Ceremony marks KLM air disaster] (англ.). RTE News (12 August 2008). Проверено 23 декабря 2013.

Отрывок, характеризующий Катастрофа L-1049 под Шанноном (1958)

Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.