Катастрофа L-188 в Досоне

Рейс 352 Braniff Airways
Lockheed L-188A Electra компании Braniff Airways
Общие сведения
Дата	3 мая 1968 года
Время	16:48 CDT
Характер	Разрушение в воздухе
Причина	Ошибка экипажа, погодные условия
Место	½—1 миля восточнее Досона, округ Наварро (Техас, США)
Координаты	31°53′55″ с. ш. 96°41′50″ з. д.31.89861° с. ш. 96.69722° з. д. / 31.89861; -96.69722
Воздушное судно
Модель	Lockheed L-188A Electra
Авиакомпания	Braniff Airways
Пункт вылета	аэропорт им. Уильяма П. Хобби, Хьюстон
Пункт назначения	Лав-Филд, Даллас
Рейс	BN352
Бортовой номер	N9707C
Дата выпуска	1959 год
Пассажиры	80
Экипаж	5
Погибшие	85 (все)

Катастрофа L-188 в Досоне — крупная авиационная катастрофа, произошедшая в пятницу 3 мая 1968 года в округе Наварро близ Досона (штат Техас). Турбовинтовой авиалайнер Lockheed L-188A Electra авиакомпании Braniff Airways выполнял пассажирский рейс из Хьюстона в Даллас, но при подходе к пункту назначения внезапно разрушился в воздухе, после чего рухнул на землю. Жертвами происшествия стали 85 человек.

Самолёт

Lockheed Electra L-188A с бортовым номером N9707C (заводской — 1099) был выпущен в 1959 году и 17 октября продан компании Braniff International Airways. На авиалайнере были установлены четыре двигателя Allison General Motors модель 501-Dl3A и воздушные винты Allison модель A6441FN-606. Последняя проверка проводилась 29 апреля 1968 года, с момента которой Локхид выполнил 21 час налёта, а последняя ежегодная проверка — 20 января, после которой было совершено 618 часов налёта. Всего на момент катастрофы авиалайнер имел в общей сложности 20 958 часов налёта.

Экипаж

• Командир воздушного судна — 46-летний Джон Р. Филлипс (англ. John R. Phillips). В компании Braniff он начал работать 3 января 1946 года сперва помощником клерка, а 1 октября 1951 года перешёл в лётный отряд. В июле 1964 года Филлипс был квалифицирован на второго пилота L-188, а 15 февраля 1967 года — на командира L-188. Также он был квалифицирован на командира Convair 340 и реактивного Boeing 727. 2 мая 1968 года Джон Филлипс на отлично прошёл ежегодную квалификацию на командира, а 11 января — ежегодную медицинскую комиссию. Замечаний по работе не имел. Общий налёт составлял 10 890 часов, из них на L-188 — 1380 часов.
• Второй пилот — 32-летний Джон Ф. Фостер (англ. John F. Foster). В компанию он устроился 1 июня 1966 года и изначально был квалифицирован на второго пилота Convair 340, а впоследствии был квалифицирован и на L-188. Последнюю ежегодную медицинскую комиссию он проходил 9 апреля 1968 года. Общий налёт составлял 1820 часов, из них на L-188 — 143 часа.
• Бортинженер — 28-летний Дональд В. Кроссланд (англ. Donald W. Crossland). В компанию он устроился 6 марта 1967 года и совмещал работу бортинженера с работой второго пилота. Последнюю ежегодную медицинскую комиссию он проходил 16 октября 1967 года. Налёт в должности пилота составлял около 1000 часов, в должности бортинженера — 754 часа, все на L-188.

В салоне работали две стюардессы

Катастрофа

Ранее в тот же день, в 12:40 по местному времени, экипаж вылетел из Далласа в Хьюстон через ту же местность, над которой они планировали лететь позже. В предыдущем рейсе, несколькими часами ранее, они не встретили особых погодных явлений по маршруту. Находясь в Хьюстоне, не было никакого отчета для экипажа об обновлении погоды от Бюро погоды или персонала аэропорта, или любого диспетчера, или погодного офиса. Однако была получена распечатка о погоде на соответствующем маршруте.

Через 25 минут после взлёта самолёт приблизился к фронту грозовой активности. Экипаж запросил разрешения снизиться с 6000 метров до 4500 и взять западнее (эта траектория короче). С земли ответили, что все на данном участке берут восточнее, но экипаж сообщил, что с запада погода благоприятная для движения. Однако, после запроса на снижение до 1500 метров, самолёт попал в область сильного дождя и града. Далее экипаж попросил разворота на 180°, и этот запрос был одобрен с земли. Совершая правый поворот самолёт вошёл в зону турбулентности, перешёл в штопор, загорелся, развалился в воздухе и разбился. Погибли все 85 человек.

Литература

• [libraryonline.erau.edu/online-full-text/ntsb/aircraft-accident-reports/AAR69-03.pdf Branifff Airways, Inc., Lockheed L-188, N9707C, near Dawson, Texas, May 3, 1968] (англ.). AAR-69-03. NTSB (19 June 1969). Проверено 11 июня 2013. [www.webcitation.org/6HJHVUSIl Архивировано из первоисточника 12 июня 2013].

Отрывок, характеризующий Катастрофа L-188 в Досоне

Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.