Катастрофа L-188 в Рино

<tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Кэннон</span>^ru_en, Рино (Невада) </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Сент-Пол, Миннеаполис (Миннесота) </td></tr><tr><th style="">Рейс</th><td class="" style=""> GX203 </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> N5532 </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> 1960 год </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 65 </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 6 </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 70 </td></tr><tr><th style="">Выживших</th><td class="" style=""> 1 </td></tr> </table>

Катастрофа L-188 в Рино — крупная авиационная катастрофа, произошедшая в ночь на понедельник 21 января 1985 года на южной окраине города Рино (штат Невада). Авиалайнер Lockheed L-188A Electra компании Galaxy Airlines</span>^ru_en выполнял пассажирский рейс в Миннеаполис (штат Миннесота), но сразу после взлёта экипаж доложил о возврате в аэропорт. Затем авиалайнер врезался в землю в паре миль от аэропорта и разрушился, в результате чего погибли 70 человек.

Самолёт

Lockheed L-188A Electra с заводским номером 1121 был выпущен в начале 1960 года, то есть это был уже достаточно старый самолёт. По завершению постройки ему присвоили регистрационный номер N6130A и передали заказчику — американской авиакомпании American Airlines, в которую он поступил 12 февраля и по некоторым данным также получил имя «Flagship San Francisco». 23 апреля 1969 года борт N6130A был куплен компанией McCulloch Properties Inc, которая в свою очередь 10 мая 1972 года была преобразована в McCulloch International Airlines Inc (в связи с поглощением Vance International Airways</span>^ru_en). В период с 30 сентября по 21 октября 1975 года авиалайнер кратковременно эксплуатировался в FGH Financial Corporation, после чего вернулся в McCulloch International, но уже 29 октября, то есть спустя всего 8 дней, самолёт был куплен американской авиакомпанией Pacific Southwest Airlines (PSA).

В PSA борт N6130A проработал четыре с половиной года и за этот период был модифицирован. В частности, в районе заднего грузового отделения добавили 1100 фунтов (500 кг) свинцового балласта, а планировка салона была изменена с целью увеличения пассажировместимости. Впоследствии в 1981 году были проведены взвешивания самолёта, которые показали, что центровка в результате такой модификации практически не изменилась. Но когда 1983 году были проведены повторные взвешивания, то было установлено, что центровка пустого лайнера изменилась с 14,7 до 25,5 % САХ.

15 марта 1979 года борт N6130A был куплен американской компанией Aircraft Sales Company, которая в тот же день сдала его в лизинг американской грузовой авиакомпании Evergreen International Airlines. Спустя полгода, продолжавший эксплуатироваться в Evergreen авиалайнер был перерегистрирован, в результате чего бортовой номер сменился с N6130A на N5532. 23 апреля 1981 года самолёт вернулся к Aircraft Sales Company. По некоторым данным, в 1982 году его взяла в лизинг американская компания Consolidated Components, Inc., которая 31 мая (по другим данным — в августе) 1983 года была преобразована в Galaxy Airlines</span>^ru_en, в которой выполнял только пассажирские перевозки. Позже в сентябре 1984 года авиакомпания взяла в лизинг ещё две «Электры» (борта N854U и N861U) уже только для грузовых перевозок. Таким образом, в парке авиакомпании к началу событий эксплуатировались три самолёта типа Lockheed L-188 Electra.

Общая наработка борта N5532 на момент происшествия составляла 34 148,9 лётных часов и 33 285 циклов «взлёт — посадка». Каждая из его четырёх силовых установок состояла из турбовинтового двигателя Allison 501D13, оснащённого воздушным винтом Aero Products A6441FN-606.

Экипаж

Лётный экипаж (в кабине) состоял из двух пилотов и одного бортинженера:

• Командир воздушного судна — 49-летний Аллен Дэн Хисли (англ. Allen Dean Heasley, родился 11 января 1936 года). Бывший военный лётчик, отслуживший 14 лет в военно-морской авиации. С августа 1981 года по декабрь 1983 года на временной основе работал в авиакомпании Consolidated Components — предшественнице Galaxy; непосредственно в Galaxy с августа 1983 года. Имел квалификацию пилота многомоторных самолётов типов Lockheed L-188 Electra, Learjet, Douglas DC-3 и NA-265, а также одномоторных самолётов. В связи с дальнозоркостью пользовался очками. Общий лётный стаж составлял 14 500 часов, в том числе 5600 часов на Lockheed L-188 Electra. За последние 90, 30 дней и 24 часа до происшествия налетал 123,1, 55,3 и 3,1 часа соответственно. Женат, две дочери.
• Второй пилот — 27-летний Кевин Чарльз Филдса (англ. Kevin Charles Fieldsa, родился 14 мая 1957 года). В авиакомпании Galaxy с 1 июня 1984 года, а 30 сентября 1984 года получил квалификацию пилота Lockheed L-188 Electra. Имел также сертификат пилота одно- и многомоторных самолётов, который был получен 11 марта 1981 года и не продлевался, поэтому на момент происшествия данный сертификат был просрочен. Общий лётный стаж составлял 5000 часов, в том числе 172 часа на Lockheed L-188 Electra. За последние 90, 30 дней и 24 часа до происшествия налетал 112,5, 44,4 и 3,1 часа соответственно.
• Бортинженер — 33-летний Марк Чарльз Фрилс (англ. Mark Charles Freels, родился 12 апреля 1961 года). Примечательно, что Фрилс впервые познакомился с командиром Хисли ещё в 13 лет и вслед за ним пришёл в Galaxy. 30 сентября 1983 года получил квалификацию авиатехника, а 27 июля 1984 года — бортинженера турбовинтовых самолётов. Лётный стаж составлял 262,3 часа, все на типе Lockheed L-188 Electra. За последние 90, 30 дней и 24 часа до происшествия налетал 193,3, 65,4 и 3,1 часа соответственно. В разводе, детей нет.

В салоне работали три стюардессы:

• 23-летняя Хитер Костон (англ. Heather Coston). В авиакомпании Galaxy с 19 сентября 1983 года.
• 25-летняя Донна Кутилло (англ. Donna Cutillo). В авиакомпании Galaxy с 24 февраля 1984 года.
• 28-летняя Шейла Моралес (англ. Sheila Morales). В авиакомпании Galaxy с 22 декабря 1984 года. В злополучном рейсе фактически находилась в резерве, не при исполнении служебных обязанностей.

Хронология событий

Полёт до Рино

В воскресенье 20 января в офис авиакомпании в Сиэтле в 16:10 поступил лётный план для борта N5532, которому предстояло выполнить четыре чартерных рейса GX-201 — GX-204 (позывные: «Galaxy 201» — «Galaxy 204») по суммарному маршруту Сиэтл — Окленд — Рино — Миннеаполис — Сиэтл. Согласно предоставленному плану, вылет из Сиэтла должен был быть в 15:30, но ранее по телефону основной составитель лётных планов предупредил, что вылет откладывается примерно до 20:00. Экипаж заступил на работу в 18:15, после чего час—полтора провёл в комнате экипажа авиакомпании Pacific Southwest Airlines (PSA), где смотрел телевизор.

В 20:00 с 77 пассажирами борт N5532 прибыл в Сиэтл из Лас-Вегаса (штат Невада). Наземный персонал авиакомпании PSA видел, как бортинженер проверял вручную уровень топлива, но остальные члены экипажа осмотр самолёта не проводили. В 20:19 авиалайнер вылетел из Сиэтла в Окленд, при этом уже после взлёта экипаж передал на землю благодарность за столь быстрый оборот (19 минут). В 22:25 рейс 201 приземлился в Окленде. Здесь на борт сели 65 пассажиров, которые возвращались после одной из игр чемпионата за звание Супер Боул. Позже в Рино командир рассказал представителю авиакомпании, что даже на и так уже опаздывающий рейс многие пассажиры умудрились опоздать, из-за чего их пришлось ждать, что несколько расстроило членов экипажа.

Один из пассажиров вспоминал, как зашёл в кабину пилотов и примерно 20 минут болтал с командиром. Пассажир обратил внимание, что кабина выглядела «поношенной», но командир ответил, что несмотря на свой большой возраст авиалайнер имеет относительно небольшую наработку. Также было отмечено, что команда спешила с вылетом, как объяснил командир, после Рино им предстоял полёт в Миннеаполис, а затем вернуться в Сиэтл, где рассчитывают выполнить посадку в 7 часов утра уже 21 января. Сами пилоты выглядели отдохнувшими. Когда следователи спросили пассажира, замечал ли он что-либо необычное во время полёта в Рино, то ответил, что нет и даже не заметил момента посадки, так как спал. После посадки в Рино рейс 202 встал на перроне с западной стороны полосы R16 ближе к её концу.

Обслуживание в Рино

Подготовка самолёта к выполнению рейса 203 (Рино — Миннеаполис) выполнялась группой авиатехников аэропорта в составе 7 человек, а также представителем авиакомпании, который следил за ходом работ по обслуживанию лайнера и посадкой пассажиров. Обслуживание самолёта в Рино включало в себя разгрузку-погрузку багажа, установку-снятие тормозных колодок под колёсами, уборку салона и туалета, пополнение запасов питьевой воды, доставка пассажиров от самолёта к аэровокзалу и обратно, подключение к аэродромному питанию. Заправка топливом выполнялась с помощью автозаправщика, который стоял метрах в трёх справа от фюзеляжа и в полутора метрах за задней кромкой крыла. Руководил заправкой бортинженер, который с помощью индикаторов «на глаз» определял объём топлива в каждом баке отдельно, а всего на борт залили 2357 галлонов авиакеросина для реактивных двигателей. После завершения этой процедуры водитель автозаправщика отсоединил шланг и убрал его на автомобиль вместе с кабелями заземления, когда увидел, что бортинженер сам закрыл лючок над местом общей заправки лайнера, поэтому спокойно сел в автомобиль и направился к следующей позиции.

Когда к самолёту прибыли автобусы с пассажирами, то выяснилось, что прибывшие из Окленда пассажиры ещё на борту, поэтому автобусы направились к аэровокзалу, где высадили вылетающих пассажиров, после чего вернулись к лайнеру и забрали прибывших пассажиров, а затем вновь доставили к нему вылетающих пассажиров. Всего в салоне разместились 65 пассажиров, которые возвращались после отдыха на озере Тахо. Также на борт погрузили 67 единиц багажа, которые, по указанию бортинженера, разместили в заднем грузовом отсеке. Взвешивание багажа не производилось. После завершения погрузки рабочие аэропорта закрыли заднюю грузовую дверь, после чего увидели, как бортинженер закрыл переднюю грузовую дверь.

Установленные в авиакомпании Galaxy правила требовали, чтобы на каждой остановке экипажи оставляли в аэропорту копию документов о загрузке и центровке самолёта. Но в Рино экипаж этого не сделал, а потому данные по загрузке рейса 203 так и не поступили в главный офис авиакомпании. Позже в ходе расследования следователи расспросили выжившего пассажира о его воспоминаниях о салоне самолёта, благодаря чему было определено примерное распределение пассажиров. На основании этого примерная центровка самолёта была определена как 32,8 % САХ при максимально допустимой задней 32 % САХ. Был проведён перерасчёт для ситуации, если бы все пассажиры находились на местах в начале салона; в этом случае центровка была уже определена как 30,88 %. Вес лайнера был примерно на уровне 100 345 фунтов (45 516 кг), при максимальном допустимом 116 000 фунтов (53 000 кг), то есть в пределах установленного.

В 00:21 ещё выполнялась погрузка и обслуживание борта N5532, когда экипаж связался с диспетчером взлёта и посадки аэропорта Рино, запросив вылет в Миннеаполис в 33 минуты (00:33), а также сообщив об ознакомлении с информацией АТИС. На это диспетчер передал: Гэлакси два и три, разрешение от Рино. Разрешается [полёт] в Миннеаполис, аэропорт Сент-Пол, по схеме «Рино Семь Выход» (стандартная схема выхода для самолётов, взлетавших с полос «16 левая» и «16 правая» при полётах по приборам) и далее по плану. Высота один три тысяч [13 000 фут (4000 м)], ожидайте один девять ноль пять минут после выхода. Частота один один девять точка два [119.2 кГц]. Ответчик три три ноль четыре. Согласно полученному ещё в Сиэтле плану полёта, рейс 203 после вылета из Рино должен был направляться сперва по воздушному коридору 32, а затем по коридору 70 до Миннеаполиса. Полёт должен был проходить на эшелоне 190 (высота 19 000 фут (5800 м)) с воздушной скоростью 320 узлов. Расчётная продолжительность составляла 4 часа при запасе топлива на 6 часов, запасным аэропортом был определён Дулут</span>^ru_en.

Запуск двигателей

Дверца над разъёмом для пневматического запуска и её расположение на самолёте Lockheed L-188

Для запуска двигателей к лайнеру подогнали тележку с необходимым оборудованием, которая заняла место, где до этого стоял автозаправщик. Запуском двигателей на земле руководил старший группы обслуживания Джон Истер (англ. John Easter), который подсоединил к самолёту гарнитуру, чтобы вести разговоры с экипажем рейса 203. Но на сей раз связаться с экипажем никак не получалось, поэтому Истер использовал стандартные ручные сигналы. В ответ самолёт несколько раз моргнул рулёжной фарой, то есть экипаж подтвердил, что будет руководствоваться этими сигналами. В самой кабине, судя по записям речевого самописца, в 00:55:51 командир спросил у второго пилота «Как докладывать о выполнении взлёта?», на что тот ответил «Покинули зону Рино Семь Выход по плану». Далее командир задал ещё несколько вопросов по выполнению взлёта, после чего бортинженер начал зачитывать контрольную карту перед запуском двигателей. Но командир не отвечал на вопросы, 10 пунктов были пропущены, а 6 зачитаны неправильно. Также не были зачитаны 14 пунктов по промежуточным этапам. Не был выполнен и предполётный инструктаж. Как пояснили в авиакомпании, сам командир имел характеристику дисциплинированного и пунктуального пилота, а такие действия могли быть вызваны тем, что экипаж спешил с вылетом и находился во взвинченном состоянии. Представитель авиакомпании в Рино также добавил, что командир был рассержен отставанием от расписания, хотя и чуть успокоился, когда узнал, что график пересмотрели.

Руководитель наземного персонала дал сигнал экипажу, после чего были запущены двигатели № 1 и 4 (крайние левый и правый соответственно), но тут он вдруг увидел, что другая бригада не успела отсоединить шланг пневматического запуска, который теперь был туго натянут. Тогда экипажу был дан сигнал на аварийный останов двигателей, после чего руководитель группы наземного персонала отсоединил шланг, а затем вернулся на исходную позицию. Стоит отметить, что после отсоединения шланга требовалось также и закрыть дверцу, которая прикрывает разъём пневматического запуска. Эта дверца размерами 8½×11 дюймов (21½×28 см) расположена на правой плоскости крыла внизу у корневой части. Руководитель запуска был уверен, что закрыл её, хотя и не мог вспомнить подробности. Однако другой работник из наземного персонала, который занимался платформой с оборудованием для пневматического пуска, сказал, что не видел эту дверцу закрытой, или чтобы её кто-нибудь закрыл, но не стал об этом никому сообщать, вместо этого сев в трактор и оттащив от лайнера платформу.

В 00:58:42 командир дал команду на выпуск закрылков, что второй пилот подтвердил перед запуском четвёртого двигателя. В авиакомпании это была такая политика, когда командир мог сам решать, когда выпускать закрылки, в том числе и перед началом руления. Хотя наземный персонал не мог вспомнить, чтобы закрылки выпускались во время запуска двигателя, либо перед началом руления.

Взлёт

Примерно в 00:59 второй пилот запросил инструкцию по выполнению руления к началу взлёта, на что диспетчер взлёта и посадки («Рино-башня») дал разрешение на следование к полосе «16 правая» (16R). Припаркованный изначально в западном направлении авиалайнер с двумя рабочими двигателями (№ 1 и 4) сперва выполнил выполнил левый поворот и проехав немного на юг повернул ещё раз влево и направился по рулёжным дорожкам на восток, после чего выполнив очередной левый поворот встал у начала полосы 16R. В 01:00:34 командир сказал о начале подготовки к взлёту, после чего в 01:00:45 велел второму пилоту выпустить закрылки до взлётного положения (39 % или 10°), что тот подтвердил. Далее в 01:01:27 командир дал указание второму пилоту запросить у диспетчера разрешение на взлёт, а также начать зачитывание контрольной карты перед взлётом. В 01:01:32 второй пилот связался с диспетчером взлёта и посадки, запросив у него разрешение на взлёт, на что в 01:01:36 диспетчер разрешил взлёт с полосы «16 правая».

В 01:02:44 режим двигателей был увеличен до взлётного, после чего борт N5532 начал разбег. Затем в 01:03:19 вдруг появился звук, похожий на звяканье или вибрацию, на что командир в 01:03:23 сказал «My yoke». Одновременно с началом странного звука (01:03:19) второй пилот крикнул «V₁» (скорость принятия решения), как на заднем фоне раздался звук, похожий на «Цзинь», после чего в 01:03:23, то есть практически с восклицанием командира, второй пилот крикнул «V₂» (безопасная скорость взлёта), как на заднем фоне раздалось ещё одно «Цзинь». В 01:03:26 командир велел второму пилоту убрать шасси, а через три секунды спросил у бортинженера «Что это, Марк?», на что последний ответил «Я не знаю. Я не знаю, Эл». Представитель авиакомпании наблюдал за взлётом и согласно его показаниям авиалайнер оторвался от полосы чуть раньше, чем обычно, но это было нормальным при относительно небольшой загрузке и в условиях холодного воздуха. После этого представитель авиакомпании направился в свой офис. Диспетчер также наблюдал за взлётом борта N5532 и сказал, что пробег по полосе составил примерно 4000 фут (1200 м), прежде чем лайнер оторвался от земли, а торец полосы был пройден на высоте 200—250 футов (61—76 м).

Катастрофа

Самолёт сильно завибрировал, что почувствовали и пассажиры. К тому же все на борту, а также свидетели близ места происшествия слышали странные щелчки или металлический звон, который доносился с правой стороны лайнера. В 01:03:37 бортинженер сказал, что эта вибрация возможно из-за превышения режима двигателей, на что в 01:03:40 командир велел ему снизить режим двигателей, а в 01:03:43 велел уже второму пилоту запросить у диспетчера разрешение на левый поворот по ветру для возврата в аэропорт. В 01:03:45 второй пилот начал запрашивать у диспетчера разрешение на поворот, а в 01:03:50 бортинженер сказал командиру, что показания давления и мощности двигателей выглядят стабильными. В 01:03:55 командир велел второму пилоту «Скажи им [диспетчерам], что у нас сильная вибрация», что было выполнено в 01:03:58, а в 01:04:00 диспетчер разрешил совершить правый разворот и выполнить визуальный заход на полосу «16 правая». Согласно показаниям диспетчера, самолёт в это время только прошёл торец полосы, находясь на высоте не более 250 фут (76 м). После этого диспетчер отвернулся, чтобы сделать необходимые записи.

Дав разрешение на возврат в аэропорт диспетчер взлёта и посадки также спросил, надо ли включать оборудование посадки, на что командир сказал «Да», а следом второй пилот передал на землю «Подтверждаю». Диспетчер спросил, сколько на борту людей и топлива, на что с рейса доложили: Шестьдесят восемь и у нас полные баки. Самолёт в это время уже выполнял правый разворот. Затем в 01:04:13 раздался сигнал системы предупреждения об опасном сближении с землёй, а в 01:04:18 и ещё раз в 01:04:21 второй пилот сказал «Сто узлов». В 01:04:24 командир крикнул перевести двигатели на максимальный режим, но в 01:04:30 летящий со скоростью 105—106 узлов «Локхид Электра» своей правой плоскостью врезался в землю. Диспетчер в этот момент как раз перевёл взгляд на возвращавшийся самолёт, однако увидел вместо него только огромный огненный шар.

Спасательные работы

В 01:05 был дан сигнал тревоги, при этом аварийные службы были предупреждены, что на борту находился 71 пассажир и 2300 галлонов топлива. Представитель авиакомпании Galaxy в это время уже возвращался домой и увидел мчавшуюся в аэропорт машину скорой помощи, но тогда он ещё не знал о случившейся трагедии. В 01:13 к месту падения прибыли первые пожарные машины, а в 01:30 пожар был взят под контроль. При этом пожарные не наблюдали в огне ни одного выжившего, но затем спасательные службы обнаружили трёх выживших пассажиров. Однако 29 января (8 дней после происшествия) один из пассажиров умер из-за обширных травм головы, а 4 февраля (14 дней после происшествия) умер ещё один пассажир. Выжил только 17-летний Джордж Ламсон (англ. George Lamson), сидевший на месте 6B, который летел со своим отцом (место 6A), причём его отец был одним из тех двоих, кто выжил при ударе, но позже умер от травм. Со слов выжившего парня, ранее он смотрел уже фильмы об авиакатастрофах, но даже не думал, что показанная в них поза может спасти жизнь при боковом ударе. Когда авиалайнер врезался в землю, ремень безопасности лопнул, после чего пассажира выбросило вперёд по ходу движения и он упал на шоссе на расстоянии 40 фут (12 м) от самолёта.

Катастрофа произошла в точке с координатами 39°27′55″ с. ш. 119°46′56″ з. д.39.46528° с. ш. 119.78222° з. д. / 39.46528; -119.78222   , в ней погибли 70 человек: 64 пассажира и все 6 членов экипажа.

Расследование

По результатам изучения материалов комиссия пришла к мнению, что экипаж имел необходимую для выполнения полёта подготовку. Погодные условия во время происшествия были хорошими и не могли создать аварийную ситуацию. Фактически при взлёте возникла сильная вибрация лайнера, поэтому экипаж принял решение вернуться в аэропорт. Но при развороте на крыле возникло резкое падение подъёмной силы, после чего авиалайнер потерял высоту и врезался в землю.

Источник вибрации

Когда при взлёте возникла вибрация, командир спросил второго пилота «Что это…?», на что тот ответил «Я не знаю…», после чего командир уменьшил режим двигателей, так как решил, что вибрация связана с двигателями или воздушными винтами. Но экспертиза силовых установок показала, что двигатели с воздушными винтами работали исправно на момент удара и не могли быть источником вибрации. Проверка шасси, закрылков и органов управления показала, что и они были ни при чём.

Тогда следователи обратили внимание на показания техперсонала, обслуживающего самолёт перед роковым вылетом. Некоторые работники сообщили, что дверца над отверстием для подключения шлангов пневматического запуска, что расположена у корневой части правой плоскости, словно не была закрыта. Эта дверца должна была фиксироваться в закрытом положении с помощью двух защёлок. Но одна из защёлок была найдена в открытом положении, а вторую защёлку не удалось восстановить. То есть дверца могла открыться во время взлёта, сыграв тем самым роль интерцептора (аэродинамического тормоза). Эксперты опросили лётные экипажи самолётов «Локхид Электра» и выяснили, что такие случаи оказывается уже случались за время эксплуатации данного типа самолёта. При этом в случае открывания этой дверцы возникала сильная вибрация, как позже отметил один из пилотов «словно самолёт начал разваливаться». Версия, что, играя роль тормоза, открытая дверца могла привести к усложнению пилотирования, не подтвердилась при испытаниях, а также показаниями экипажей. Таким образом, несмотря на сильную вибрацию экипаж рейса 203 мог нормально управлять лайнером.

Человеческий фактор

Командир экипажа характеризовался коллегами, как профессионал своего дела. Но прослушивание записи речевого самописца показало, что чтение контрольных списков выполнялось с нарушениями, в том числе многие пункты, включая обязательные на промежуточных этапах, и вовсе пропускались. Также после взлёта пилоты словно перестали следить за приборами, не контролируя высоту и скорость. Нарушения были выявлены и в других действиях, как в случае с погрузкой багажа, относительно которого бортинженер сказал грузчикам размещать его весь в заднем грузовом отделении. На такие нарушения могло повлиять то обстоятельство, что рейс отставал от расписания на несколько часов, из-за чего экипаж находился во «взвинченном» состоянии, то есть был сильно раздражён и старался выбрать отставание. Но помимо указанного выше, в спешке экипаж не выполнил расчёты по загрузке, а потому не определил центровку лайнера, которая оказалась за задним пределом.

Когда после взлёта когда возникла сильная вибрация, на командира нагрузка только увеличилась, ведь помимо пилотирования лайнера требовалось ещё и определить источник вибрации, а потому и наблюдение за показаниями приборов было нарушено. Снижение мощности двигателей лишь уменьшило вибрацию, но не устранило её. Однако находящийся в состоянии стресса командир забыл дать команду на повторное увеличение мощности, пока не стало слишком поздно.

Второй пилот в сложившейся ситуации был больше озабочен переговорами с землёй и практически также не следил за приборами. Возможно, что здесь свою роль сыграла и почти двукратная разница в возрасте между пилотами, в результате чего молодой второй пилот не вмешивался в действия командира. Перестав следить за приборами, пилоты не заметили, как скорость упала ниже критического значения, после чего на крыле возник срыв потока с потерей подъёмной силы.

Причины катастрофы

Выводы комиссии

1. Экипаж имел необходимые сертификаты и квалификацию для выполнения полёта.
2. Самолёт не обслуживался в соответствие с действующими правилами Федерального управления гражданской авиации и положениями авиакомпании, но это не стало одним из факторов происшествия.
3. Все четыре силовые установки работали на выставленном экипажем режиме и без отклонений от нормы.
4. Не было найдено никаких доказательств, что перед катастрофой имело место разрушение конструкции, либо отказ систем управления.
5. Принятый в авиакомпании Galaxy нормальный контрольный список работы оборудования не включал в себя проверку параметрического бортового самописца, из-за чего авиалайнер налетал 117 часов с нерабочим бортовым самописцем.
6. Экипаж не заполнил документы о подготовке к полёту, как это требовали правила авиакомпании.
7. Экипаж не выполнил в полном объёме контрольную карту перед вылетом. Многие пункты были либо не выполнены, либо зачитаны с ошибками.
8. Определение веса и центровки самолёта выполнялись без контроля со стороны представителя авиакомпании.
9. Возможно, что центровка самолёта выходила за задний предел, но это мало повлияло на управление.
10. Наземный персонал не смог как следует закрыть дверцу над отверстием для пневматического запуска двигателей, прежде чем рейс 203 отъехал от перрона.
11. Ответственность за надлежащую квалификацию обслуживающего персонала лежит на операторе.
12. Федеральное управление гражданской авиации не выдавало отдельный сертификат на разные модификации дверок пневматического запуска на самолётах типа «Локхид Электра», притом, что эти модификации выполнялись самими операторами. Также не было отдельного сертификата на проведение данных модификаций.
13. На возникшую вибрацию самолёта командир отреагировал снижением режима двигателей. так как посчитал, что дело в двигателях, либо воздушных винтах.
14. Авиадиспетчер на запрос экипажа о возврате в аэропорт, действуя в соответствие с установленными правилами, запросил данные о числе людей на борту и запасе топлива.
15. Второй пилот работал неэффективно, ведя переговоры с диспетчером, но не контролируя по приборам скорость и высоту полёта, пока не стало слишком поздно, а затем самолёт перешёл в сваливание.
16. Командир пытался определить источник вибрации и одновременно пилотировать самолёт, что оказалось выше человеческих возможностей.
17. В авиакомпании не проводили формальное обучение по взаимодействию внутри лётного экипажа.
18. Из-за сильной вибрации самолёта пилоты могли не заметить работы «трясуна» штурвала, предупреждающего о критически низкой скорости и опасности сваливания.
19. В результате удара самолёта о землю почти все на борту погибли.
20. Авиакомпания Galaxy Airlines имела необходимые сертификаты, для эксплуатации дополнительного самолёта
21. Федеральное управление гражданской авиации США не выполняла надлежащий контроль и наблюдение за авиакомпанией Galaxy, но это не стало одним из факторов происшествия.

4 февраля 1986 года Национальный совет по безопасности на транспорте (NTSB) выпустил итоговый отчёт AAR-86-01, в котором пришёл к заключению, что катастрофа произошла из-за ошибки командира экипажа в технике пилотирования в условиях, когда второй пилот не контролировал по приборам скорость и высоту полёта. Нарушения в действиях экипажа создала сильная вибрация, которая неожиданно возникла при взлёте, тем самым вынудив принять решение о возврате в аэропорт. Сама вибрация была вызвана нарушениями в работе технического персонала аэропорта, который не закрыл как следует дверцу пневматического запуска двигателей, в результате чего последняя при взлёте открылась от воздействия набегающего потока воздуха, а затем стала действовать как аэродинамический тормоз, создавая вибрацию.

Культурные аспекты

Катастрофа рейса 203 упоминается в документальном фильме 2013 года Единственные выжившие (англ. Sole Survivor) производства CNN.

См. также

• Список единственных выживших в катастрофах пассажирских воздушных судов гражданских авиакомпаний и ВВС

Литература

• [libraryonline.erau.edu/online-full-text/ntsb/aircraft-accident-reports/AAR86-01.pdf Galaxy Airlines, Inc., Lockheed Electra-L-188C, N5532, Reno, Nevada, January 21, 1985.] (англ.). Национальный совет по безопасности на транспорте (4 February 1986). Проверено 20 апреля 2015.

Ссылки

• [youtube.com/watch?v=Og4W9bVWWcU Sole Survivor: MN Man Opens Up About 1985 Plane Crash] на YouTube

Рейс 203 Galaxy Airlines
Разбившийся самолёт за год до катастрофы
Общие сведения
Дата	21 января 1985 года
Время	01:04 PST
Характер	Сваливание после взлёта
Причина	Ошибки экипажа и наземного обслуживания
Место	Рино (Невада, США)
Координаты	39°27′55″ с. ш. 119°46′56″ з. д.39.46528° с. ш. 119.78222° з. д. / 39.46528; -119.78222
Воздушное судно
Модель	Lockheed L-188A Electra
Авиакомпания	Galaxy Airlines</span>ruen

Отрывок, характеризующий Катастрофа L-188 в Рино

– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.