Катастрофа Let L-410 в Алдане

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рейс 482 Саха-Авиа

Let L-410UVP-E (Л-410УВП-Э), аналогичный разбившемуся
Общие сведения
Дата

26 августа 1993 года

Время

05:07 МСК

Характер

Сваливание при уходе на второй круг

Причина

Ошибка экипажа (нарушение загрузки)

Место

аэропорт Алдан, Якутия (Россия)

Координаты

58°36′20″ с. ш. 125°24′53″ в. д. / 58.60556° с. ш. 125.414861° в. д. / 58.60556; 125.414861 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=58.60556&mlon=125.414861&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 58°36′20″ с. ш. 125°24′53″ в. д. / 58.60556° с. ш. 125.414861° в. д. / 58.60556; 125.414861 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=58.60556&mlon=125.414861&zoom=14 (O)] (Я)

Воздушное судно
Модель

Let L-410UVP-E (Л-410УВП-Э)

Авиакомпания

Саха-Авиа

Пункт вылета

Кутана

Остановки в пути

Учур, Чагда

Пункт назначения

Алдан

Рейс

482

Бортовой номер

RA-67656

Дата выпуска

1990 год

Пассажиры

22

Экипаж

2

Погибшие

24 (все)

Выживших

0

Катастрофа Let L-410 в Алдане — авиационная катастрофа пассажирского самолёта Let L-410UVP-E (Лет Л-410УВП-Э) российской компании Саха-Авиа, произошедшая в четверг 26 августа 1993 года при посадке в аэропорту Алдан (Якутия), при этом погибли 24 человека.





Самолёт

Let L-410UVP-E Turbolet с первоначальным регистрационным номером CCCP-67656 (заводской — 902509, серийный — 25-09) был выпущен в 1990 году заводом «Let» в Чехословакии. Пассажировместимость салона составляла 22 места. Лайнер передали заказчику — Министерству гражданской авиации Советского Союза, которое к 15 октября направило его в Магаданский объединённый авиационный отряд Якутского управления гражданской авиации. С 1993 года самолёт уже под новым регистрационным номером RA-67656 начал эксплуатироваться в новообразованной авиакомпании Саха Авиа[1].

Экипаж

Катастрофа

Самолёт выполнял пассажирский рейс 482 (по другим данным — 301) из Кутаны в Алдан с промежуточной посадкой в Чагде и в 04:05 МСК с 22 пассажирами (в том числе 3 детей и 5 неоформленных), 2 членами экипажа и 687 килограммами багажа на борту вылетел из аэропорта Учур (Чагда). До Алдана полёт прошёл без отклонений, и самолёт начал выполнять заход на посадку с посадочным курсом 235°. Пилоты выпустили закрылки на 18°, на что самолёт отреагировал небольшим увеличением угла тангажа (поднятие носа). Далее в режиме малого газа двигателей на скорости 200 км/ч с приподнятым вверх под углом 6,6° носом и снижаясь с вертикальной скоростью 4,8 м/с самолёт пролетел БПРМ на высоте всего 68,7 метра, вместо установленных 100 метров. Ещё через 8 секунд на скорости полёта 189 км/ч и также при малом газе двигателей пилоты начали довыпускать закрылки до 42°, но неожиданно тангаж начал расти. Командир отклонил «штурвал от себя», наклонив руль высоты вниз, и удерживал его так 20 секунд, пытаясь воспрепятствовать росту тангажа, но авиалайнер продолжал задирать нос, при этом ещё и теряя скорость. Тогда было принято решение уходить на второй круг, для чего двигатели перевели на взлётный режим, а также убрали шасси и закрылки. Однако тангаж всё равно продолжал расти, пока не достиг 42,5°, при этом скорость упала до 52 км/ч. Самолёт завалился на левое крыло, а в 05:07 МСК и при тангаже 5° с левым креном 21° и вертикальной скоростью порядка 12 м/с врезался в землю в 273 метрах от входного порога взлётно-посадочной полосы и в 160 метрах левее её оси. При ударе машина полностью разрушилась, а на месте падения образовалась выемка 13 на 17 метров. Все 24 человека на борту погибли[2][3].

По числу жертв это крупнейшая катастрофа в истории Let L-410 Turbolet[4]. Также это крупнейшая авиакатастрофа в Якутии с 1991 года[5].

Причины

Расследованием причин происшествия занималась комиссия, председателем которой был назначен заместитель начальника Главной инспекции по безопасности полётов гражданских воздушных судов Российской Федерации Нерадько А. В.[2].

Было установлено, что при выполнении данного рейса самолёт был значительно перегружен. Так его взлётный вес превышал максимально допустимый на 623 килограмма, а посадочный вес превышал максимальный посадочный на 550 килограмм. Хотя сам полёт прошёл без отклонений, когда экипаж начал выпускать закрылки, это изменило балансировку лайнера. К тому же из 627 килограмм багажа, около 400 были размещены в хвостовой части. Таким образом, центровка самолёта при посадке была не менее 35,6 % САХ, то есть значительно больше заднего предела[3].

2 декабря 1993 года по результатам расследования комиссия выпустила акт (был утверждён 30 декабря 1993 года), в котором причиной катастрофы были названы грубые нарушения экипажа, так как он принял решение выполнять полёт, несмотря на значительные превышения взлётной и посадочной масс, а также при завышенной задней центровке, которая превышала максимально допустимую. В результате при выполнении посадки, когда пилоты начали довыпускать закрылки до 42°, авиалайнер резко вышел из-под контроля и вышел на закритические углы атаки с падением скорости ниже скорости сваливания, после чего, перейдя в сваливание, на высокой вертикальной скорости врезался в землю[2].

Аналогичные происшествия

Напишите отзыв о статье "Катастрофа Let L-410 в Алдане"

Примечания

  1. [russianplanes.net/reginfo/58427 Лет Л-410УВП-Э RA-67656 а/к Саха Авиа НАК (ЯкутАвиаТранс) - карточка борта] (рус.). Russianplanes.net. Проверено 12 января 2015.
  2. 1 2 3 4 5 [www.avsim.su/f/raznoe-24/katastrofi-yauga-chast2-25090.html?action=download&hl=Minsk%202 Акт по результатам расследования катастрофы самолёта Л-410 УВП-Э Алданского авиапредприятия авиакомпании «Саха-Авиа», произошедшей 26.08.93 на аэродроме Алдан]. — 1993.
  3. 1 2 [airdisaster.ru/database.php?id=216 Катастрофа Л-410УВП-Э а/к Саха-авиа в а/п Алдан (борт RA-67656), 26 августа 1993 года.] (рус.). AirDisaster.ru. Проверено 12 января 2015.
  4. [aviation-safety.net/database/record.php?id=19930826-2 ASN Aircraft accident Let L-410UVP-E RA-67656 Aldan Airport (ADH)] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 12 января 2015.
  5. [www.nvpress.ru/society/5100 Крупнейшие авиакатастрофы в истории Якутии] (рус.). Проверено 12 января 2015.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Let L-410 в Алдане

– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.