Катастрофа Let L-410 в Поти

Рейс 70 Аэрофлота
Let L-410M компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	29 марта 1983 года
Время	15:18 (14:18 МСК)
Характер	Сваливание после взлёта
Причина	Отказ двигателя, конструктивные недостатки самолёта
Место	близ Поти (ГССР, СССР)
Координаты	42°09′04″ с. ш. 41°43′08″ в. д.42.15111° с. ш. 41.71889° в. д. / 42.15111; 41.71889
Воздушное судно
Модель	L-410M
Авиакомпания	Аэрофлот (Грузинское УГА, Сухумский ОАО)
Пункт вылета	Поти
Пункт назначения	Бабушара, Сухуми
Рейс	Г-70
Бортовой номер	CCCP-67190
Дата выпуска	27 февраля 1979 года
Пассажиры	15
Экипаж	3
Погибшие	6
Выживших	12

Катастрофа Let L-410 в Поти — авиационная катастрофа пассажирского самолёта Let L-410M (Лет Л-410М) компании Аэрофлот, произошедшая во вторник 29 марта 1983 года в районе Поти, при этом погибли 6 человек.

Самолёт

Let L-410M Turbolet с регистрационным номером CCCP-67190 (заводской — 781119, серийный — 11-19) был выпущен 27 февраля 1979 года (по другим данным — в феврале 1978 года) заводом «Let» в Чехословакии, после чего передан заказчику — Министерству гражданской авиации Советского Союза. К 18 апреля 1979 года лайнер поступил в Сухумский (297-й) объединённый авиационный отряд Грузинского управления гражданской авиации. Пассажировместимость салона составляла 17 мест. Общая наработка борта 67190 составляла 3206 часов и 6096 циклов «взлёт-посадка».

Экипаж

Экипаж самолёта состоял из двух пилотов и одного проверяющего.

• Командир воздушного судна — Филин Геннадий Анатольевич
• Второй пилот — Недяк Владимир Григорьевич
• Проверяющий — штурман авиаэскадрильи Озеров Евгений Автандилович

Катастрофа

Самолёт выполнял внутренний пассажирский рейс Г-70 из Поти в Сухуми, а на его борт сели 15 пассажиров, в том числе и один неоформленный — пилот-инструктор Сухумского авиаотряда Читава Э. П.. Взлётный вес лайнера составлял 5685 кг при центровке – 28 % САХ, что находилось в пределах допустимого. На небе в это время стояла средняя облачность с разрывами, ветер 210° 2 м/с, видимость до 20 километров. В 15:16 местного времени (14:16 МСК) с 18 людьми на борту рейс 70 взлётел со взлётно-посадочной полосы 10 аэропорта Поти.

Пилоты убрали шасси, а закрылки были выпущены на 15°, когда спустя 14 секунд с момента отрыва от земли на высоте 60 метров у летящего с приборной скоростью 195 км/ч самолёта неожиданно упали обороты обоих двигателей. В левом двигателе обороты упали до 60 %, то есть до уровня малого полётного газа, но затем вновь начали возрастать и на 25 секунде с момента взлёта вернулись к первоначальным 94,5 %. Однако в правом двигателе обороты после падения продолжали снижаться и вскоре упали практически до нуля. Так как самолёты L-410 не оборудованы системой автоматического флюгирования воздушных винтов, то правый воздушный винт продолжал крутиться в режиме авторотации, тем самым создавая значительное аэродинамическое сопротивление. Такой дисбаланс привёл к тому, что появилась вертикальная перегрузка в 1,35 единиц, а руль высоты начал вибрировать с высокой частотой, что продолжалось вплоть до катастрофы.

Экипаж начал выполнять правый поворот, при этом одновременно происходило снижение высоты и скорости. Спустя 1 минуту 20 секунд от начала разбега по полосе и через 44 секунды от начала падения оборотов двигателей скорость упала уже до 130 км/ч, поэтому самолёт перешёл в сваливание, а через три секунды войдя в крутой правый крен врезался правой плоскостью крыла в верхушки деревьев. Пилоты исправили крен, но через 38 метров от первого удара на крыле из-за малой скорости произошёл срыв потока. Самолёт опять вошёл в крутой правый крен и начал врезаться в деревья. Промчавшись через них на протяжении 50 метров, в 88 метрах от точки первого удара о деревья и в 2240 метрах юго-восточней (азимут 125°) контрольной точки аэродрома Поти авиалайнер с курсом 325° врезался в болотистый грунт, после чего развернувшись остановился. Пожара не возникло, но была разрушена передняя часть фюзеляжа, при этом погибли оба пилота и ещё четыре пассажира, включая пилота-инструктора, то есть всего 6 человек. Остальные 12 человек (проверяющий и 11 пассажиров) были ранены, но выжили.

Расследование

Как установила комиссия, пилоты выполняли взлёт используя нормальную систему управления двигателями от рычагов управления двигателями. Стоп-краны от аварийного контура не использовались, а судя по тому, как изменялись обороты двигателей, экипаж не мог случайно включить эти стоп-краны. Да и снижение оборотов двигателей произошло из-за того, что пилоты намерено перевели одновременно оба двигателя в режим малого газа, после чего через 4 секунды вновь перевели левый двигатель на взлётный режим, а правый наоборот отключили. Последний намерено отключили, вероятно, из-за того, что давление измерителя крутящего момента (ИКМ) и обороты винта были выше предельно допустимых величин, что в свою очередь могло быть вызвано временным отказом регулятора оборотов винта, так как кратковременно завис золотник центробежного механизма. Такие отказы уже раньше случались на самолётах L-410M.

Экипаж отключил правый двигатель, а левый перевёл в режим малого газа, после чего установил руль высоты на пикирование, то есть опустил нос самолёта и тот начал снижаться, а приборная скорость снизилась со 195 до 70 км/ч. Возможно, что пилоты намеревались совершить вынужденную посадку перед собой, действуя при этом в соответствие с руководством по лётной эксплуатации. Однако когда высота уменьшилась до 50 метров, пилоты увидели под собой покрытую лесом равнину, посадка на которую могла бы привести к разрушению самолёта, поэтому приняли решение прекратить снижение и направляться к площадке для вынужденных посадок самолётов местных воздушных линий. Для этого экипаж перевёл левый двигатель во взлётный режим, после чего повернул вправо по направлению к площадке, пытаясь по возможности сохранить направление и высоту полёта. Но так как вес лайнера был близок к максимальному взлётному, а закрылки были выпущены на 15°, то тяги одного двигателя в таких условиях было недостаточно, поэтому самолёт начал терять высоту и скорость, пока последняя не упала до 130 км/ч. Перейдя в сваливание, «Лет» врезался в деревья.

Правый воздушный винт не флюгировался возможно из-за того, что пилоты после принятия решения о вынужденной посадке перед собой решили использовать тормозной эффект от данного винта для сокращения посадочной дистанции. Когда же было принято решение продолжать полёт, то экипаж прежде всего следил за скоростью и высотой, а о винте мог и забыть, либо не зафиксировал его рычаг управления в положении «Флюгер». То, что самолёты данного типа не оборудованы системой автоматического флюгирования, не позволило зафлюгировать винт без участи пилотов.

Касательно вопроса о высокой частоте тряски руля высоты — в материалах по лётным испытаниям L-410M вообще нет данных о таком явлении. Были проведены испытания в аэродинамической трубе, которые позволили узнать, что когда угол скольжения более 15°, то на вертикальном оперении возникает срыв потока, который в свою очередь начинает влиять на воздушный поток на горизонтальном оперении, включая руль высоты, из-за чего может возникать тряска последнего. Также колебания руля высоты могла вызвать вибрация вертикального оперения, которая в свою очередь могла появиться из-за полного отклонения руля направления влево в условиях скольжения на ту же сторону.

Так как применяемый на малых воздушных судах бортовой самописец САРПП-12ВМ имеет относительно небольшое число регистрируемых параметров, то комиссия не смогла установить причину, почему экипаж отключил правый двигатель. Также результаты испытаний самолёта L-410MA показали, что при полёте на одном двигателе при взлётном режиме его боковая устойчивость и управляемость недостаточны. В случаях, когда при взлёте отказывает один двигатель, то самолёт можно сбалансировать только лишь отклонением руля направления и без создания крена, но скорость для этого должна быть не менее 205 км/ч. К тому же на такой скорости при отклонении руля направления возникает резкое кренение. Также на самолётах L-410 может наблюдаться такое опасное явление, как «присасывание» руля направления. Наконец, в руководстве по лётной эксплуатации не были указаны признаки неисправности и/или отказа двигателя, а также отсутствовали рекомендации по действиям экипажа при возникновении такой ситуации.

Причины

Согласно заключению комиссии, катастрофа произошла из-за нехватки тяги в условиях полёта с почти максимальным полётным весом без потери высоты и скорости, а также с отключённым правым двигателем и находящимся в режиме авторотации правым воздушным винтом. Вероятно, что в правом двигателе произошёл кратковременный отказ регулятора оборотов винта, в результате чего число оборотов винта, а также давление измерителя крутящего момента превысили допустимые значения, поэтому экипаж и принял решение отключить данный двигатель. Способствующим фактором катастрофы стали конструктивные недостатки самолёта, который не был оборудован системой автоматического флюгирования, а также имел недостаточные боковую устойчивость и управляемость в условиях полёта на одном двигателе во взлётном режиме.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Let L-410 в Поти

28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.