Султанат Касири

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Катири»)
Перейти к: навигация, поиск
Султанат Касири
араб. السلطنة الكثيرية
англ. Kathiri Sultanate
(Султанат отдельный как государство или входящий в состав Британского Протектората,
занимавший часть территории современных Йемена и Омана)
Флаг Герб
Государственный гимн
Основано 1379
Официальный язык арабский
Столица Сейюн (Сайюн)
Форма правления Султанат
Султаны династии Касириды
Госрелигия ислам


Координаты: 17°10′00″ с. ш. 50°15′00″ в. д. / 17.16667° с. ш. 50.25000° в. д. / 17.16667; 50.25000 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=17.16667&mlon=50.25000&zoom=12 (O)] (Я)

Султанат Касири или Султанат Катири (араб. السلطنة الكثيرية‎; англ. Kathiri Sultanate)[1] — бывший султанат в регионе Хадрамаут на юге Аравийского полуострова. Сегодня это часть Йемена и провинция (регион) Дофар в Омане.





История

Султанат Касири был основан в 1379 году.

Остров Сокотра находился под властью султанов аль-Касири из Эш-Шихра (город на территории Хадрамаута) в середине XV века. В конце XV века будущий лоцман Васко да Гамы, «морской лев» из Рас эль-Хаймы Ахмад ибн Маджид, пишет в своей «Книге польз об основах и правилах морской науки»: «Сокотра, десятый по значимости остров, населен христианами — потомками греков. Население острова — 20 тыс. человек. Островом владеют шейхи Махры из династии Бану Афрар. На острове есть влиятельная женщина, которая вершит суд среди местных христиан».

В 1482 году Тахириды отвоевали у Касири Сокотру.[2]

В 1488 году, племя Касири, во главе с Бадром Абу Тувайраком, вторгаются в Хадрамаут из горного Йемена и захватывают сначала Тарим и затем Сайвун. В составе войск Касири воевало много наемников, главным образом горцев из областей, расположенных к северо-востоку от Адена. Спустя приблизительно сто лет после завоевания, потомки наемников узурпировали западный Хадрамаут и создали самостоятельный султанат со столицей в городе аль-Катн (англ. Qutn)[3].

В 1803 г. Касири образовали третью династию султанов, основными противниками которой выступили яфииты, занявшие важный город аль-Катн.[4] После завоевания династия Касири правила почти всем регионом Хадрамаут.

В начале XIX века на территорию Хадрамаута вторглись ваххабиты. Хотя власть ваххабитов долго не продержалась, экономике Хадрамаута был нанесен существенный урон. Население покидало Хадрамаут в поисках лучшей жизни в других странах. Многие эмигрировали в Хайдарабад (Индия). Здесь была сформирована армия арабов для борьбы с ваххабитами. Здесь йеменский солдат по имени Умар Куайти (англ. Umar bin Awadh al Qu’aiti) сумел скопить благосостояние. Влияние Умара позволило ему в конце 19-ого столетия создать династию Куайти.[3]

Власть династии Касири в Хадрамауте была урезана их соперниками Куайти в 19-м столетии. Касири в конце концов были ограничены в небольшой далекой от выхода к Аденскому заливу территорией в Хадрамауте со столицей в Сайвун. Куайти — сыновья Умара бин Авада аль-Куайти, вначале отобрали город Шибам у своих противников, правителей Султаната Касири в 1858 году. Позднее Куайти завоевали Эш-Шихр в 1866 году и Эль-Мукаллу в 1881 году, почти полностью отобрав у династии Касири контроль большей части побережья Хадрамаута в Аденском заливе.

Султанат Куайти вступил в договорные отношения с Великобританией в конце XIX века по вопросу вступления в Протекторат Адена. Скупив все ценные земли, исключая области вокруг Сейюна и Тарима, Умар Куайти подписал в 1888 году соглашение с британцами. Так в 1888 году Великобритании удалось установить протекторат над территорией Куайти — крупнейшей из территорий региона Хадрамаут. В 1902 году Умар Куайти создал объединенный Султанат Куайти, который стал частью Аденского Протектората. Куайти становятся единым султанатом который становится частью протектората Аден Великобритании.[3][3]

В результате в Xадрамауте сформировалось несколько мелких государств феодально-патриархального типа, главными из них Куайти и Катири.[3]

В 1918 году Великобритания установила протекторат над Султанатом Касири.

В феврале 1937 года между султанатами Куайти и Катири был подписан так называемый «мир Инграмса», который принес относительный мир в регион. Этот документ появился благодаря усилиям двух персон: сеида Абу Бакр аль-Каф (англ. Abu Bakr al-Kaf) и Гарольда Инграмса, английского советника в Харамауте. Сеид Абу Бакр (англ. Abu Bakr) использовал своё личное богатство, чтобы финансировать этот мир.[3]

В конце 1930-х годов, после заключения «мира Инграмса», Хадрамаут вошёл в состав Восточного Протектората Великобритании, в Протекторат Адена.[3]

Султанат Касири отклонил вступление в Федерацию Южной Аравии (под началом Адена), но остался под протекторатом Великобритании вступив в Протекторат Южной Аравии.

Аль-Хусейн ибн Али — султан Султаната Касири c 1949 года был свергнут в октябре 1967 года и в ноябре султанат становится частью нового независимого государства Южный Йемен. В 1990 году Южный Йемен и Северный Йемен путём объединения образуют государство Республика Йемен, но около 65 % территории, включая регион Хадрамаут, не контролируются правительством и управляются местными шейхам.

Правители

Касиридский султанат под Британским протекторатом (1848—1967)

  • Галиб ибн Мухсин (1848—1893)
  • Мансур ибн Галиб (1894—1929)
  • Али ибн аль-Мансур (1929—1938)
  • Джафар ибн аль-Мансур (1938—1949)
  • аль-Хусейн ибн Али (1949—1967)

Портреты султанов можно найти на марках соответствующих годов.

Знаменитые личности — выходцы из Касиридского султаната

Первым премьер-министром в истории государства Восточный Тимор Мари Алькатири из третьего поколения потомков эмигрантов-касиридов — результат части значительной миграции из Хадрамаута в Юго-Восточную Азию в XIX и XX веках. Это отражено в его имени «Алькатири».

Напишите отзыв о статье "Султанат Касири"

Примечания

  1. Английское название было официальным наравне с арабским, поскольку султанат входил в британский Протекторат Адена.
  2. [postnauka.ru/longreads/2789 Журнал Пи >> Главы >> Страницы истории >> Отрывок из монографии доктора исторических наук В. В. Наумкина «Острова архипелага Сокотра (экспедиции 1974—2010 гг.)»]
  3. 1 2 3 4 5 6 7 Асмаков В. [www.geografia.ru/yem2.html География. Путеводитель по Йемену — «Караванное царство». Часть II]. // GEOGRAFIA.
  4. С. Серебров. [www.academia.edu/2555852/Yemen._Hadramaut_as_a_cultuaral_fenomena_Rus._language_ К природе хадрамаутского социо-культурного феномена].

См. также


Отрывок, характеризующий Султанат Касири

– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.