Катков, Василий Данилович

Василий Данилович Катков
Дата рождения:	26 апреля 1867(1867-04-26)
Место рождения:	деревня Малая Николаевка, Российская империя, Екатеринославская губерния ныне Антрацитовский район,Луганская область
Дата смерти:	после 1917
Научная сфера:	юрист
Альма-матер:	Императорский Харьковский университет
Известен как:	публицист, правовед.

Василий Данилович Катко́в (26 апреля 1867 года, деревня Малая Николаевка, Российская империя — после 1917) — русский правовед, публицист.

Биография

Родился в крестьянской семье в деревне Малая Николаевка Славяносербского уезда Екатеринославской губернии. Образование получал в прогимназии в станице Каменской области Войска Донского и в Тананрогской гимназии. Затем Катков поступил на историко-филологический факультет Императорского Харьковского университета, с которого впоследствии перевёлся на юридический. Университет он закончил в 1899 году, и был оставлен для подготовки к профессорскому званию. Но был исключен из числа профессорских стипендиатов из-за того, что неодобрительно высказался в одном из своих отчётов о господствующем положении римского права в русских университетах. Это негативно отразилось на его научной карьере. В 1893 году он прошёл экзамен на степень магистра в Императорском Казанском университете, но степень магистра он получил лишь в 1901 году. Катков продолжил совершенствовать своё образование за границей. Он работал в крупных научных библиотеках — в королевской в Берлине, в коммерческой при гамбургской бирже, в национальной и св. Женевьевы в Париже и других. Слушал лекции по юриспруденции, политической экономии и философии в Берлине, Цюрихе, Сорбонне и других европейских городах.

В 1898 году с Каткова был снят запрет на занятие университетской преподавательской деятельностью, и он приступил к пробным лекциям в Императорском Санкт-Петербургском университете. С 1901 года, находясь на должность приват-доцента Императорского Харьковского университета он читал до 1908 года курсы вексельного права, конкурсного права и гражданского права прибалтийских губерний.

Трагические события Русско-японской войны и революции 1905—1907 годов побудили Василия Каткова к высказыванию своих политических убеждений, своего отношения к деятельности антимонархических сил. Но в общественности Харьковского университета он встретил непонимание и враждебное отношение к своим охранительным воззрениям со стороны либерально настроенных профессоров и революционного студенчества. Катков видел, что некоторые преподаватели оказывают разлагающее влияние на молодёжь, и понимал, чем это может обернуться. Он писал:

Можно не быть неверующим, и делать неверующим других. Можно не быть революционером и бомбометателем и воспитывать из своих питомцев героев браунинга и динамита, грабителей и убийц. Маркс не был марксистом, а Дарвин дарвинистом. Большинство профессоров наших университетов совсем не революционеры, равно как и преподаватели средних школ не анархисты, но важнейшими виновниками пережитой нашей родиной смуты, с её убийствами, грабежами и поджогами, были они. Они не только не боролись, как это они обязаны были делать, против разрушительного влияния эгоизма, распущенности, самомнения и политического невежества, но потворствовали им и даже подстрекали их. Ни для кого не тайна, что главными деятелями и душой самой нечестной, лицемерной и вредной партии кадетов, стянувшей к себе все отрицательные элементы государства, нравственности и религии, были они. Они создали ту практическую мораль, которая отрицает свободу личности, её неприкосновенность, независимость суждения и святость религиозных убеждений, мораль, которая оправдывала грабежи, убийства, преследование за мнения, глумление над религией, требовала крови и поджогов, разрушения семьи, Церкви, государства. Близорукие или ослепленные честолюбием и жаждой власти, они не понимали смысла поговорки: кто сеет ветер, жнет бурю; кто сеет бурю, пожнет ураган.

— Катков В. Д. Молодежь и её развратители // Харьковские губернские ведомости. 1907. № 28.

В силу своих возможностей Катков пытался противодействовать разрастанию в обществе деструктивных настроений, в газетах «Харьковские губернские ведомости» и в одесской газете «Русская речь» печатались его статьи на государственную, религиозную, национальную и образовательную тематику, в которых он отстаивал принципы русской монархии, основы национальной самобытности русского народа, традиционные религиозные и социальные ценности. Не оставлял Василий Данилович и юридические исследования, им были написаны несколько монографий на тему необходимости реформации юриспруденции. Помимо этого Катков увлекался языкознанием, применяя свои знания в изучении юридических систем разных народов.

В 1909 году Катков перешёл в Императорский Новороссийский университет, где стал читать политическую экономию, статистику и финансовое право. В 1910 году он защитил магистерскую диссертацию, а в 1910 году стал профессором.

После февральской революции 1917 года Катков был уволен из университета, и дальнейшая его судьба неизвестна.

Труды

• Наука и философия права. Берлин, 1901.
• О привилегиях (патентах) на промышленные изобретения / [Соч.] Пр.-доц. В. Д. Каткова. — Харьков: тип. «Печ. дело», 1902. — [4], II, 229 с.
• К анализу основных понятий юриспруденции. 1903.
• Общее учение о векселе. 1904.
• [www.fondiv.ru/articles/3/172/ О русском самодержавии. Харьков, 1906.]
• Нравственная и религиозная санкция русского самодержавия. Харьков, 1907.
• Передача векселя по надписи (индосамент). Одесса, 1909.
• К вопросу о школе. М., 1909.
• Очерки статистики экономической и культурной. 1912.
• О власти русского императора и её недругах. Одесса, 1912.
• Jurisprudentiae novum organon (Реформированная общим языковедением логика и юриспруденция). Одесса, 1913.
• Заключение договоров при посредстве электричества // Журнал С.- Петерб. юрид.общества. — 1896. — Кн. 7. — 108 ст. — С. 77-88.

Литература

• Смолин М. Б. Энциклопедия имперской традиции русской мысли. — М.: «Имперская традиция», 2005. — ISBN 5-85134-078-9.

Ссылки

• [www.law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1124685 Биография на сайте «Юридическая Россия».]
• [www.rulex.ru/01110722.htm Биография в «Русском биографическом словаре».]

Отрывок, характеризующий Катков, Василий Данилович

– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.