Католицизм в Крыму

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Католицизм в Крыму.





Предыстория. Христианство в Крыму I тысячелетия

Христианство в Крыму имеет древнюю историю. По преданию, первым здесь проповедовал апостол Андрей Первозванный. Также согласно преданию именно в Крыму около 97 года принял мученическую смерть святой Климент, папа римский.

В начале IV века Константином Великим христианству был придан статус государственной религии Римской империи. В этот период Риму принадлежали бывшие греческие поселения Боспорского царства и Херсонес. Остальная территория Крыма была захвачена в III веке германским племенем готов. Христианские миссионеры вели среди готов достаточно успешную миссионерскую деятельность. После легализации христианства на территории Крыма возникли две епархии — Боспорская (с центром в Пантикапее, современная Керчь), Херсонская. Боспорский и епископ участвовал в Никейском соборе 325 года, епископ Херсонеса Эферия подписал акты Первого Константинопольского собора в 381 году.

В конце IV века, после распада Римской империи на Западную и Восточную, Крым оказался в сфере интересов Константинополя. В 655 году в Херсонесе умер святой Мартин I, папа римский, сосланный сюда византийским императором за осуждение монофелитства. В VIII веке в Крым переселилось из Малой Азии большое количество иконопочитателей, преследуемых пришедшими к власти иконоборцами. Число епархий увеличилось до 5. В VIII веке были созданы Сурожская (с центром в Судаке), Готская и Фулльская (местоположение неизвестно) епархии[1]. В IX веке Херсонес посетили просветители славян святые Кирилл и Мефодий, которые утверждали веру местных жителей. Кирилл вывез из Крыма часть мощей святого Климента и преподнёс их папе римскому Адриану II. Культ святого Климента стал в этот период в Крыму первостепенным.

История

Генуэзские колонии

После временного разгрома Византийской империи вследствие четвёртого Крестового похода (1204 год), на территории бывших византийских владений образовалось княжество Феодоро. Государственной религией княжества было православие, официальным языком — греческий, а население представляло собой полиэтнический конгломерат с преобладанием греков и крымских готов. В 1223 году степной Крым был захвачен татаро-монголами и стал улусом Золотой орды.

В 1266 году по договору с ордынцами в Крыму возникла первая генуэзская колония — Каффа (Феодосия). Впоследствии Генуя расширила свои владения в Крыму, отвоевав к XIV веку у Венеции и Феодоро всё южное побережье. В генуэзские колонии прибыло значительное число священников и миссионеров, главным образом, из ордена францисканцев. Францисканцы кроме окормления католиков в факториях Генуи вели миссионерскую работу среди местного тюркоязычного населения, в частности ими был осуществлён перевод Библии на татарский (кыпчакский) язык и составлен знаменитый памятник кыпчакского языка — Codex Cumanicus. Сведениями о том, насколько успешной была миссионерская деятельность среди местного населения, современные историки не располагают. В 1318 году папа Иоанн XXII учредил католическую Каффскую епархию во главе с францисканским кустодом Джеронимо. В 1332 году была создана епархия в Воспоро (Керчь) и Херсонесе, в 1357 году в Чембало (Балаклава), а в 1365 году в Солдайе (Судак). К XV веку в Каффе было около 20 католических церквей и два монастыря[2]. После распада Золотой Орды и образования в середине XV века Крымского ханства положение генуэзских колоний существенным образом не изменилось.

Крымское ханство и Османская империя

В 1475 году процветанию колоний пришёл конец, они вместе с землями княжества Феодоро были захвачены Османской империей. Значительная часть итальянского населения погибла при завоевании, а большую часть уцелевших османский султан Мехмед II переселил в свою столицу Константинополь. Немногочисленная группа итальянцев-католиков перебралась под защиту обещавшего им своё покровительство крымского хана Менгли I Герая. Хан поселил их в селе Сююр-Таш (ныне Белокаменное Бахчисарайского района), расположенном в горной местности к югу от Бахчисарая. Итальянцам были дарованы права дворянства, и они часто привлекались на дипломатическую службу. Позднее католическая община переселилась в село Фоти-Сала, также находящееся поблизости от Бахчисарая. Община постепенно ассимилировалась с окружающим греческим и крымскотатарским населением. По свидетельству каффинского префекта, доминиканца д’Асколи, в начале XVII века там было лишь 12 католических семей, а к середине XVIII века католиков в Фоти-Сала не осталось совсем.

В XVII веке в ходе войн с Речью Посполитой османцы и крымцы захватывали большое количество пленных поляков-католиков. В 1612—1639 году в Каффе действовала миссия доминиканцев, которая вела пастырскую работу среди пленных. В начале XVIII века благодаря политическому сближению Франции с Османской империей французские иезуиты получили возможность действовать в Крыму и даже построить в Бахчисарае небольшой католический храм. В 1740 году, однако, эта миссия была ликвидирована по приказу хана.

Ещё одну группу католиков в ханском и османском Крыму составляли прихожане Армянской католической церкви. Большая часть (более 90 %) крымских армян принадлежала к Армянской апостольской церкви, но везде, где проживали армяне (в те времена они жили во всех крупных городах Крыма), имелись также небольшие армяно-католические общины. В середине XVIII века численность армян-католиков в Крыму оценивалась в несколько сот человек.[3]

В составе Российской империи

В XIX веке в Крыму появилось большое число переселенцев, исповедовавших католичество, главным образом, поляков, немцев и итальянцев. Переселенцы прибывали как добровольно, так и вынужденно, к числу последних относились, в основном, ссыльные поляки. В это время здесь было построено большое количество католических церквей: в Ялте, Керчи,Севастополе, Симферополе и нескольких сёлах. Граф М. С. Воронцов, женатый на польской княгине Браницкой, построил католический храм в Алупке. В Симферополе, кроме латинского храма существовал также армяно-католический храм. В 1914 году общее число католиков латинского и армянского обрядов в Симферополе составляло 2 182 человека. Согласно Переписи населения Российской империи 1897 года в Таврической губернии проживало 23 393 католика[4]. Католическая церковь Крыма административно относилась к Тираспольской епархии.

В XX веке

После большевистской революции 1917 года Католическая церковь в Крыму, как и во всей стране подверглась гонениям. В 20-х и 30-х годах были закрыты все католические храмы полуострова, священники репрессированы. В 1926 году А. И. Фризон был тайно рукоположен в епископы Мишелем д’Эрбиньи и назначен Апостольским администратором Одесским и южной части Тираспольской епархии (Крым, Одесса, Таганрог, Николаев, Херсон, Ростов-на-Дону). Советские власти узнали о хиротонии, в 1929 году Фризон был арестован в Симферополе, через два года выпущен, но вскоре вновь арестован. В 1936 году постановлением Специальной коллегии областного суда Крыма он был приговорён к высшей мере наказания и годом позже расстрелян.

Восстановление нормальной деятельности Католической церкви началось с 1991 года. Были зарегистрированы католические приходы во всех крупных городах Крыма, возобновились богослужения. Главной проблемой Католической церкви Крыма в конце XX — начале XXI века стало возвращение исторических церквей, а также постройка новых храмов взамен разрушенных.

Структура

С мая 2002 года Крым входит в состав Одесско-Симферопольской епархии, которую возглавляет епископ Бронислав Бернацкий. Приходы Крыма объединяются в единственный во всём диоцезе Крымский викариат[5]. По данным на начало 2015 года в приходах Крыма на постоянной основе служат епископ Яцек Пыль и шесть священников[6].

В 2014 году диоцез был разделён государственной границей, что не привело к каноническим последствиям. Епископ ординарий Бронислав Бернацкий имеет свою резиденцию в Одессе, а епископ-помощник Яцек Пыль в марте 2014 года прибыл на место жительства в Крым, получив от российских властей разрешение на постоянное проживание[7], 22 декабря 2014 года Апостольский Престол назначил его Делегатом пасторального дистрикта Крыма и Севастополя, который, в соответствии с договором с властями Российской Федерации, был создан исключительно в административных целях, чтобы Католическая Церковь и далее могла нормально функционировать в Крыму. Ватикан официально не признаёт присоединение Крыма к России[8]. Одновременно следует отметить, что МИД Польши 2 декабря 2014 года издал распоряжение всем гражданам Польши немедленно покинуть территорию Крыма и Севастополя и ни в коем случае туда не въезжать[9].

В настоящее время в Крыму существует 13 католических приходов латинского обряда:

В Симферополе, Евпатории, Керчи, Ялте и Севастополе существуют также приходы византийского обряда Украинской грекокатолической церкви. В марте 2016 года они были перерегистрированы согласно российскому законодательству как местные религиозные организации в составе Крымского Экзархата Католической Церкви византийского обряда, специально учрежденного и подчиненного непосредственно Государственному секретариату Ватикана.

Католические храмы

Из пяти сохранившихся исторических зданий Церкви были переданы лишь ялтинский и керченский храмы; севастопольский храм, переделанный в советское время в кинотеатр, не возвращён до сих пор; храмы в сёлах Александровка и Кольчугино пребывают в полуразрушенном состоянии. В Симферополе, Феодосии и Евпатории, где храмы были разрушены в советский период, построены новые католические церкви.

Сохранившиеся исторические храмы:

  • Храм св. Климента (Севастополь). Построен в 1911 году. В период Второй мировой войны здание было сильно пострадало от бомбардировок. В 1958 году здание было перестроено в кинотеатр. Депутаты городского совета отказывают католической общине в возвращении здания и предлагают либо компенсировать строительство нового кинотеатра, либо территорию для строительства католического храма в другом месте[10]. Севастопольский приход св. Климента проводит богослужения в каплице (часовне) св. Климента, оборудованной в бывшей квартире.
  • Храм Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии (Ялта). Построен в 1906 году. В советское время там размещались фонды Ялтинского исторического музея, в 1988 году в здании был открыт дом органной и камерной музыки, но уже через три года храм был передан верующим.
  • Храм Успения Богородицы (Керчь). Построен итальянской общиной в 1840 году в стиле классицизм. В советское время превращён в спортивный зал. После передачи храма Церкви восстанавливался 6 лет[11]
  • Храм в селе Кольчугино. В начале XX века в селе, называвшемся тогда Кроненталь и населённом немцами, существовали католический и лютеранский храмы. В 1990-е католический храм был передан православной общине (УПЦ МП). В ответ на просьбу местных католиков о возвращении церкви им был передан лютеранский храм, на который никто не претендовал. В настоящее время он находится в полуразрушенном состоянии и требует серьёзной реставрации[12].
  • Храм в селе Александровка. Построен чешской общиной в 1910 году. В 30-е годы закрыт и превращён в склад. В настоящее время находится в полуразрушенном состоянии, требует серьёзной реставрации[13].

Разрушенные:

  • Храм в г. Симферополь. Разрушен в 1974 году. В настоящее время католический приход Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии проводит службы в частном доме, переоборудованном под храм.
  • Храм Успения Богородицы в г. Феодосия. Разрушен. Католический приход получил возможность построить новое здание.
  • Храм в г. Евпатория. Разрушен. Католический приход получил возможность построить новое здание.

Напишите отзыв о статье "Католицизм в Крыму"

Примечания

  1. [www.sedmitza.ru/text/435756.html Митрополит Макарий (Булгаков). История Русской Церкви]
  2. [www.clemens.org.ua/ist_3_it.html Очерк истории католичества в Крыму (1261—1475) на сайте севастопольского прихода св. Климента]
  3. C. Ch. de Peyssonel, Traite sur le commerce de la mer Noire, t. II, Paris 1787, p. 322—328.
  4. [www.clemens.org.ua/ist_3_it.html Очерк истории католичества в Крыму (1783—1917) на сайте севастопольского прихода св. Климента]
  5. [catholic.in.ua/деканати-і-парафії/кримський-вікаріат/ Кримський Вікаріат]
  6. [katolik.ru/strany-sng/121314-forum-18-v-krymu-ostalis-odin-katolicheskij-episkop-6-svyashchennikov-i-5-monakhin.html В Крыму остались один католический епископ, 6 священников и 5 монахинь]
  7. [www.pch24.pl/krym--coraz-trudniejsza-sytuacja-katolikow-,33691,i.html Krym: coraz trudniejsza sytuacja katolików]
  8. [rkc.in.ua/index.php?l=u&m=n&f=a201502&p=20150205a Інтерв’ю єпископа Яцека Пиля про життя католиків в Криму]
  9. [www.msz.gov.pl/pl/informacje_konsularne/ostrzezenia/ukraina__krym____ostrzezenie_dla_podrozujacych Ukraina (Krym) — ostrzeżenie dla podróżujących]
  10. [www.sevastopol.su/news.php?id=8514 Горсовет Севастополя согласен передать католической общине здание бывшего костела только при условии компенсации]
  11. [www.kerch.com.ua/articleview.aspx?id=1238 Римско-католический костел Успения Богородицы]
  12. [www.nr2.ru/94156.html В Крыму разрушается уникальный костел]
  13. [www.crimea.edu/crimea/etno/ethnos/chehi/#m5 Этнография Крыма на сервере Таврического Национального Университета]

Ссылки и источники

  • «Крым» //Католическая энциклопедия. Изд. францисканцев. Т.2, М.:2005.
  • [www.clemens.org.ua/ Сайт прихода святого Климента в Севастополе]
  • [yalta.katolik.ru/ Сайт прихода Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии в Ялте]
  • [www.crimeacatholic.info/ Сайт «Католицизм в Крыму»]

Отрывок, характеризующий Католицизм в Крыму

Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.