Като Киёмаса
| Като Киёмаса | |
| 加藤 清正 | |
|
| |
| Годы жизни | |
| Период | Адзути-Момояма — Эдо |
| Дата рождения | 25 июля 1561 |
| Дата смерти | 2 августа 1611 (50 лет) |
| Имена | |
| Детское имя | Тораносукэ |
| Взрослое имя | Киёмаса |
| Должности | |
| Хан | Кумамото |
| Годы правления | 1587–1611 |
| Сюзерен | Тоётоми Хидэёси, Тоётоми Хидэёри, Токугава Иэясу |
| Род и родственники | |
| Мать | Ито |
Като́ Киёма́са (яп. 加藤 清正 Като: Киёмаса?, 25 июля 1561 — 2 августа 1611) — японский государственный и военный деятель, самурайский полководец и даймё (феодал), живший на рубеже периодов Адзути-Момояма и Эдо. Приёмный сын Тоётоми Хидэёси, глава княжества Кумамото в провинции Хиго. Строитель замков Кумамото и Нагоя. Участник битвы при Сидзугатакэ (1583) и японско-корейской войны (1592—1598). Член буддистской секты Нитирэн, преследователь христиан.
Жизнеописание
Молодые годы
Като Киёмаса родился 25 июня 1562 года в селе Нака уезда Эты провинции Овари (на территории современного города Нагоя в префектуре Айти) в крестьянской семье. В детстве он поступил на самурайскую службу к односельчанину Тоётоми Хидэёси, генералу Оды Нобунаги. В 1578 году Киёмаса принял участие в Харимском походе. В 1580 году, отличившись на поле боя, он получил небольшое земельное владение в уезде Дзинто провинции Харима, доходом 120 коку. В следующем году Киёмаса штурмовал замки Тоттори и Каммури[1].
В 1582 году, после гибели Оды Нобунаги, Киёмаса принял участие в битве при Ямадзаки в составе войск Тоётоми Хидэёси. Через год он поддерживал своего хозяина в противостоянии с Сибатой Кацуиэ. В 1583 году Киёмаса получил за подвиги титул одного из семи лучших копейщиков битвы при Сидзугатакэ, а также владения в провинциях Оми, Ямасиро и Кавати доходом в 3000 коку. В 1585 году, по ходатайству Тоётоми Хидэёси, Императорский двор даровал ему 5-й младший ранг и звание Главы счётного отдела (яп. 主計頭, かずえのかみ)[1].
В 1587 году Киёмаса принял участие в карательном походе на остров Кюсю. После завоевания замка Удо он был назначен его управляющим и заведовал провизией. Параллельно с этим Киёмаса исполнял обязанности наместника Тоётоми Хидэёси в купеческом городе Сакаи. В этот период, под влиянием своей матери, он стал ревностным поборником буддистской секты Нитирэн[1].
В 1588 году Киёмаса получил от Хидэёси бывшие владения Сассы Наримасы. Он стал правителем северной части провинции провинции Хиго с центром в замке Кумамото, доходом 195 тысяч коку. Южная часть провинции была поручена христианскому даймё Конисе Юкинаге, с которым полководец находился в постоянной конфронтации[1].
Имдинская война
В 1592 году Киёмаса принял участие во вторжении в Корею, возглавив 2-ю японскую экспедиционную армию. Он постоянно пытался отличиться на войне и завидовал оппоненту-христианину Конисе Юкинаге, который смог взять корейские столицы Сеул и Пхеньян. Во время похода Киёмаса пленил двух корейских принцев, пересёк корейскую границу и вторгся в Маньчжурию, на территорию проживания тунгусского племени урянхайцев. По преданию, в свободное время полководец самостоятельно охотился на тигров, имея из оружия только копьё[1].
В ходе японо-корейской войны Киёмаса настаивал на земельном разделении Кореи между японскими офицерами. Несмотря на потерю японцами наступательной инициативы, поражение и необеспеченность коммуникациями, он настаивал на продолжении кампании и наступлении на Китай. Из-за таких взглядов Киёмаса вступил в открытый конфликт с Кониси Юкинагой и Исидой Мицунари, которые пытались заключить с корейско-китайской коалицией мир и спасти японское войско от полного уничтожения. В 1596 году на полководца был сделан донос. Его вернули с фронта и посадили под домашний арест в замке Фусими, резиденции Тоётоми Хидэёси[1].
Во время ареста в Киото произошло сильное землетрясение. Тревожась за жизнь своего сюзерена Хидэёси, Киемаса выскользнул из-под ареста и прибыл в его ставку. Растроганный такой преданностью, хозяин простил подчинённого и в 1597 году вновь назначил его одним из командиров экспедиционного корпуса в Корее[1].
В ходе второй корейской кампании Киёмаса руководил обороной Ульсана. Его 10-тысячное войско в течение месяца отражало штурмы 60-тысячной корейско-китайской армии. За боевую доблесть противники прозвали Киёмаса «чёртом»[1].
Старость
В конце 1598 года, по окончании корейской войны, Киёмаса вернулся в Японию. В ходе политической борьбы за главенство в роде Тоётоми между Исидой Мицунари и Токугавой Иэясу он поддержал последнего. В 1600 году полководец руководил войсками союзников Токугавы на острове Кюсю[1].
После битвы при Сэкигахаре, Киёмасе была дарована вся провинция Хиго, доходом 540 тысяч коку, за исключением островов Амакуса и Кума. Он стал основателем и первым правителем автономного удела княжество Кумамото. Усилиями полководца был перестроен замок Кумамото, заложены основы города Кумамото и упорядоченно движение рек в равнине Хиго. Одновременно с этим, он способствовал процветанию буддистской секты Нитирэн и был одним из первых японских правителей, кто организовал жестокие преследования христиан в своих владениях[1]. В битве при Хондо, он приказал своим людям разрезать животы беременным женщинам-христианкам и отрубить головы их нерожденным детям[2].
В 1603 году Императорский двор удостоил Киёмасу 4-м младшим рангом и титулом Хиго-но-ками (яп. 肥後守, ひごのかみ). Впоследствии, по приказу сёгуна Токугавы, он руководил строительством замка Нагоя.
В конце жизни Киёмаса пытался примирить сёгуна Токугаву Иэясу с Тоётоми Хидэёри, сыном его покойного хозяина Тоётоми Хидэёси. В 1611 оба встретились при посредничестве полководца в столичном замке Нидзё. Однако усилия Киёмасы были прерваны его преждевременной смертью 2 августа 1611 года от кровоизлияния в мозг. По преданию, его отравили агенты Токугавы во время встречи в Нидзё, поскольку полководец мешал сёгунату уничтожить род Тоётоми[3].
Киёмаса похоронен в монастыре Хонмё-дзи в городе Кумамото. В том же городе стоит святилище Като, в котором покойного полководца почитают как синтоистское божество[1].
Напишите отзыв о статье "Като Киёмаса"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Като Киёмаса // Энциклопедия Ниппоника : [яп.] = Ниппон дайхякка дзэнсё : в 26 т. — 2-е изд. — Токио : Сёгакукан, 1994—1997.</span>
- ↑ Luís Frois, Furoisu Nihon-shi 12, trans. Matsuda Kiichi and Kawasaki Momota (Tokyo: Chuo-koron-shinsha, 2000), p. 32.
- ↑ В 1632 году сын покойного Като Тадахиро был лишён земель за халатное управление и сослан в поселение Сёнай в провинции Каи
</ol>
Ссылки
- Като Киёмаса — статья из Большой советской энциклопедии.
- [leit.ru/modules.php?name=Pages&pa=showpage&pid=635 Като Киёмаса. Наставления самураям]
- Климов В. Ю. [www.kunstkamera.ru/files/lib/978-5-88431-191-6/978-5-88431-191-6_28.pdf Правила Като Киёмаса] // Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера)
- (яп.) [www.kato-kiyomasa.com/ Общество памяти Като Киёмасы]
- (яп.) [www.manyou-kumamoto.jp/contents.cfm?id=448 Като Киёмаса // Официальная страница города Кумамото]
Отрывок, характеризующий Като Киёмаса
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.
В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
