Кауард, Ноэл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ноэл Кауард
Noël Peirce Coward
Дата рождения:

16 декабря 1899(1899-12-16)

Место рождения:

Теддингтон, Лондон, Великобритания

Дата смерти:

26 марта 1973(1973-03-26) (73 года)

Место смерти:

Ямайка

Гражданство:

Великобритания Великобритания

Профессия:

драматург, сценарист, актёр, театральный режиссёр, композитор, певец, кинорежиссёр

Сэр Ноэл Пирс Кауард (Ноэл Коуард; англ. Noël Peirce Coward; 18991973) — английский драматург, актёр, композитор и режиссёр. Мастер «хорошо сделанной пьесы» с остроумными диалогами, полными иронии и юмора. Автор нескольких сотен песен.





Биография

Ноэл Кауард родился 16 декабря 1899 года в Теддингтоне (en), в семье музыкантов. В 11 лет вышел на театральную сцену в составе труппы Ч. Хотри и приобрёл широкую известность как актёр-подросток. В 1918 году проходил службу в армии.

Первые пьесы Кауарда «Оставляю это на ваше усмотрение» (англ. I'll Leave It To You) и «Свежая мысль» (англ. The Young Idea) были поставлены в 1922 и 1924 годах, соответственно, но остались незамеченными. В обеих постановках главную роль сыграл сам автор.

Успех к нему пришёл в 1924 году с постановкой пьесы «Водоворот» (причём главную роль в этой пьесе Коуард опять-таки писал под себя). Молодой автор, как писал советский журнал «Театр», ещё в 1920-е гг. «поразил театральный мир блестящим умением обволакивать скелет пьесы лёгким слоем иронии».

В начале 1930-хх гг. за Кауардом закрепилась репутация одного из самых востребованных драматургов англоязычного мира. По его пьесам ставятся фильмы, ставшие классикой Голливуда. В период своего творческого расцвета Кауард сочиняет музыкальные пьесы и номера, а также оперетту Bitter Sweet и пьесу «Сенная лихорадка» (1925), которая была поставлена на многих сценах мира[1]. Помимо драматических произведений, из-под пера Кауарда вышли повести и романы: «И пламя битв, и торжество побед» (1960) и «Хорошенькая Поли Барлоу» (1964).[1]

Летом 1941 г. в Лондоне дебютировала самая успешная пьеса Кауарда, «Неугомонный дух»; первая постановка выдержала 1997 представлений, установив национальный рекорд театрального долголетия (превзойдённый только в 1957 г. «Мышеловкой» Агаты Кристи)[2].

В начале Второй мировой войны Кауард руководил британским бюро пропаганды в Париже. По заданию секретных служб лоббировал в США решение о вступлении в войну против Германии. За патриотическую ленту «В котором мы служим» (1942), снятую в тандеме с Дэвидом Лином, Ноэл Кауард получил почётный «Оскар». В 1967 был возведён в рыцарское достоинство.[1]

Кауард был холост. Его партнёр Грэм Пейн (1918—2005) впоследствии рассказал о годах, проведённых в гражданском браке с актёром, в своей автобиографии, «Моя жизнь с Ноэлом Кауардом» (1994). Умер Кауард на Ямайке 26 марта 1973 года; Пейн впоследствии превратил ямайское имение в неофициальный музей памяти своего друга. В 2006 году именем Ноэла Кауарда назван один из лондонских театров.[3]

Творчество

Пьесы

Комедии «Сенная лихорадка», «Неугомонный дух» и «Частные жизни» до сих пор ставятся на театральных подмостках всего мира. К примеру, Саратовский академический театр драмы в 1996 г. поставил «Неугомонный дух»[4], а Московский художественный театр им. А. П. Чехова в 2008 г. — «Сенную лихорадку»[5].

Экранизации

Актёр кино

Напишите отзыв о статье "Кауард, Ноэл"

Примечания

  1. 1 2 3 [art.theatre.ru/authors/playwright/coward/ Ноэл Кауард]
  2. [www.bbc.co.uk/news/uk-england-gloucestershire-14404323 Noel Coward telegram to Agatha Christie found in bureau - BBC News]
  3. [www.arthurlloyd.co.uk/NoelCowardTheatre.htm Noel Coward Theatre, St. Martin's Lane, London WC2 Formerly The New Theatre / Albery Theatre]
  4. [saratov-kultura.ru/theatres/drama/26-10-1996.html Неугомонный дух]
  5. [art.theatre.ru/performance/hay_fever/ Сенная лихорадка]

Отрывок, характеризующий Кауард, Ноэл

Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.