Каунасский государственный драматический театр

Ка́унасский госуда́рственный драмати́ческий теа́тр (лит. Kauno valstybinis dramos teatras) — старейший литовский стационарный драматический театр, действующий в Каунасе с 1920 года. Располагается в Каунасе на улице Лайсвес аллея (Laisvės alėja 71). Руководитель театра с 2008 года Эгидиюс Станцикас.

История

Основан в декабре 1920 года Обществом творцов литовского искусства под названием Драматический театр (Dramos vaidykla). Первым спектаклем была пьеса «Огни Ивановой ночи» Германа Зудермана (режиссёр Йонас Вайчкус; премьера 19 декабря 1920 года). В 1922 году театр стал Государственным драматическим театром. В 1925 году он был объединён с Государственной труппой оперы и балета в единый Государственный театр. Театр действовал в здании прежнего Ковенского городского театра, построенного по проекту архитектора Устина Голиневича в 1891 году (ныне в здании размещается Каунасский музыкальный театр).

Ядро актёрской труппы театра составили воспитанники драматической студии, основанной Юозасом Вайчкусом в Петрограде в 1918 году, — Викторас Динейка, Пятрас Кубертавичюс, Она Курмите-Мазуркявичене, Юозас Станулис. Позднее начали играть актёры Александрас Купстас, Юозас Лауцюс, Стасис Пилка, Она Римайте, Юозас Сипарис, Иполитас Твирбутас, Теофилия Другунайте-Вайчюнене, Антанина Вайнюнайте-Кубертавичене, Неле Восилюте-Дугуветене, Эляна Жалинкявичайте-Пятраускене.

В 1921—1923 годах режиссёром большинства спектаклей был Кастантас Глинскас, в 1921—1941 годах — Борисас Даугуветис, а в 1929—1935 годах — Андрюс Олека-Жилинскас и Михаил Чехов. Глинскис и Даугуветис придерживались принципов русского реалистического театра конца XIX — начала XX веков. Глинскис заботился о профессиональной подготовке молодых актёров: при театре в 1924—1933 годах (с перерывами) действовало Театральное училище. М. А. Чехов прививал в театре принципы Станиславского, Сулержицкого, Вахтангова.

Театром ставились произведения классики западноевропейской (Мольер, Генрик Ибсен, Эжен Скриб, Юлиуш Словацкий, Оскар Уайльд) и русской («Скупой рыцарь» А. С. Пушкина, 1924, режиссёр Б. Даугуветис; «Лес» А. Н. Островского, 1925, режиссёр К. Глинскас; «Ревизор» Н. В. Гоголя, режиссёр М. П. Чехов; «Мещане» Максима Горького, 1940, режиссёр Б. Даугуветис), пьесы литовских авторов Майрониса, Винцаса Креве, Винцаса Миколайтиса-Путинаса, Софии Чюрлёните-Кимантайте, Балиса Сруоги, Пятраса Вайчюнаса. Сценографию спектаклей создавали художники Владас Диджёкас, Мстислав Добужинский, Адомас Гальдикас, Телесфорас Кулакаускас, Витаутас Палайма, Стасис Ушинскас, Людас Труйкис, Стяпас Жукас. В музыкальном оформлении постановок использовалась музыка композиторов Й. Дамбраускаса, Юозаса Груодиса, Юргиса Карнавичюса, Юозаса Таллат-Кялпши.

В 1940—1941 годах театр носил название Государственного театра драмы, оперы и балета. Здесь начали ставиться пьесы советских авторов. При театре была организована драматическая студия. Во время германской оккупации в 1941—1944 годах театр назывался Каунасским большим театром. Режиссёрами были Викторас Динейка, Пятрас Кубертавичюс, Юозас Монкявичюс. После Второй мировой войны театр до 1949 года носил название Каунасского драматического театра, в 1949—1959 годах — Каунасского Государственного музыкального театра драмы. В 1959 — 1990 Каунасский государственный драматический театр, затем Каунасский государственный академический драматический театр, с 2004 года Каунасский государственный драматический театр.

После Второй мировой войны режиссёрами были Антанас Суткус, А. Радзявичюс, Александрас Купстас, Викторас Динейка. Сценографию осуществляли художники Стяпас Жукас, М. Лабуцкас, Телесфорас Кулакаускас. На сцене театра играли Пятрас Кубертавичюс, Она Курмите-Мазуркявичене, Антанина Вайнюнайте-Кубертавичене, Ю. Петраускас, Юозас Лауцюс, Ядвига Ошкинайте-Суткувене, В. Сипайтис, Броне Курмите-Монкявичене, Антанас Мацкявичюс. Ядро театральной труппы в 1952 году составили возвратившиеся в Литву после обучения 24 выпускника Государственного института театрального искусства им. А. Луначарского (Антанас Габренас, Лаймонас Норейка, Антанина Мацкявичюте и другие).

Значительную роль в развитии театра играла деятельность его главного режиссёра в 1953—1966 годах Генрикаса Ванцявичюса. Во второй половине 1950-х годов наиболее значительными были спектакли по пьесам Юозаса Грушаса, Всеволода Вишневского, Юстинаса Марцинкявичюса, Казиса Бинкиса. В 1959 году в труппу театра вошла большая группа актёров Каунасского театра юного зрителя. Позднее театральный коллектив пополнился выпускниками Консерватории Литовской ССР.

В 1960-е и 1970-е годы репертуаре театра расширился произведениями литовской драматургии (Казис Инчюра, Казис Сая, Казис Борута, Юозас Грушас, Юозас Глинскис), пьесами советских авторов, зарубежных классиков и современных драматургов. Заметными событиями стали постановки режиссёров Йонаса Вайткуса (главный режиссёр театра с 1978 года) и Гитиса Падягимаса. Среди выдающихся актёров театра были Антанас Габренас, Юозас Будрайтис, Валентинас Масальскис, Миле Шаблаускайте и другие. Спектакли ставил Эймунтас Некрошюс, Ирена Бучене и другие известные режиссёры.

Театр принимал участие в фестивалях драматических театров Прибалтики и Белоруссии «Театральная весна», Всесоюзном фестивале театральной творческой молодёжи в Тбилиси, международном театральном фестивале в Валке (Латвия, 2003), гастролировал в Белостоке (1977), Ленинграде (1979), Москве (1983), Тбилиси (1986).

См. также

• Владас Дубенецкис

Литература

• Каунасский драматический театр // Литва. Краткая энциклопедия. — Вильнюс: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 302—303. — 672 с. — 50 000 экз.
• Lietuvių teatras, 1918—1929 / ats. red. J. Gaudrimas. — Vilnius: Mintis, 1981. — 334 с. — 8000 экз.

Ссылки

• [www.dramosteatras.lt/ Kauno valstybinis dramos teatras (Официальный сайт театра)]

Отрывок, характеризующий Каунасский государственный драматический театр

– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.