Чанакья

Чанакья

Чанакья (санскр. चाणक्य Cāṇakya ^IAST; ок. 370—283 гг. до н. э.), известный также под именами Каутилья, Вишнугупта и Ватсьяяна — знаменитый в индийской истории брахман, игравший главную роль в возведении Чандрагупты на престол царства Магадха (321 до н. э.) и в уничтожении прежней династии — Нанда (317 до н. э.). Он выдавался своей хитростью и тонким политическим умом, и сравнивается историками Индии с Макиавелли, труды которого увидят свет лишь 1800 лет спустя. Его перу приписывают трактат о политике и нравственности, известный под заглавием Чанакья-сутра, а также трактат Чанакья-раджанитишастра. Также под именами Каутилья и Вишнугупта, является автором политического трактата «Артхашастра», что в переводе с санскрита значит «Наука о пользе». Данная работа оформлялась на протяжении IV века до нашей эры. И являлась первой в мире книгой в которой были сформулированы основные принципы деятельности спецслужб. Чанакья считается пионером в области экономики и политической науки, его основной труд мыслится как важный предшественник классической экономики. Чанакья был учителем в древнем образовательном центре Таксила, а также ответственным за создание единой империи Маурьев, первой в своем роде на Индийском субконтиненте. Его произведения были утрачены на закате существования государства Гуптов, и не публиковались до 1909 года.

Чанакья является главным действующим лицом в известной драме Вишакхадатты — «Мудраракшаса».

Исторические источники

Существует известная проблема с определением событий жизни и восстановление подлинного образа знаменитого индийского брахмана, и это при том, что он действительно знаменит. Например, в то время как его господин, маурийский царь Чандрагупта Маурья, упоминается у многих античных авторов, начиная с Мегасфена (труд «Индика»), включая Юстина и Помпея Трога, о Чанакье в античной литературе нет ни слова. Также следует отметить, что не найдены до сих пор какие-либо источники непосредственно индийского происхождения времён правления Чандрагупты. В связи с этим историческая реальность существования такой личности как мудрейший брахман, осуществлявший крупнейшие политические игры своего времени, вправе подвергнуться определённым сомнениям. Впрочем, эти сомнения всё же в основном касаются не самого непосредственно факта существования Чанакьи, а деталей, к нему относящихся. Так, например, высказывались предположения, что на самом деле Чанакья и Каутилья — это разные люди, или же высказывались предположения, что Чанакья не был современником Чандрагупты и оказался связан с ним лишь посредством позднейших легенд, целью которых было раскрасить истории о великом царе. Уверенность в существовании Чанакьи подтверждается очень широким спектром источников, где он присутствует в качестве популярного легендарного персонажа вместе с царём. Датировка этих легенд показывает их возникновение намного позднее времени правления Чандрагупты, однако они бытуют в индийской традиции, относящейся как к джайнизму, так и к индуизму и буддизму, и имели распространение не только на территории Индии, но и за её пределами. К сохранившимся источникам, которые включают описания царя и его жизнь, относится и драма Вишакхадатты «Мудраракшаса» (англ. Mudrarakshasa), и хроники Цейлона, и пуранические собрания, и произведения Ачарьи Хемачандры (англ. Acharya Hemachandra). Исследователями отмечены соответствия между индийскими легендами о Чандрагупте и сведениями, звучащими у античных историков. Упоминание одних и тех же эпизодов истории здесь и там может свидетельствовать об их правдивости, наряду с подобной же схожестью буддийских и джайнских легенд о Чанакье, что в совокупности может свидетельствовать о существовании в прошлом некой общей, первоначальной версии рассказа о событиях, героями которых были Чандрагупта и его премудрый подчинённый.

Биография

Место рождения Чанакьи точно не известно, и существует несколько теорий на этот счёт. Согласно тексту «Махавамсы-Тики» местом рождения Чанакьи была Таксила. Джайнские манускрипты, такие как «Адбидхана Чинтамани», упоминают его как «Драмила», подразумевая, что он был выходцем из Южной Индии. Согласно тексту джайнского писателя Ачарьи Хемачандры «Паришиштапарва» Чанакья родился в деревне Чанака, регион Голла, у брамина по имени Чанин и его жены Чанесвари. Другие источники считают, что его отца звали Чанак, откуда и произошло имя «Чанакья».

Образование Чанакья получил в Такшашиле — древнем учебном центре, расположенном на северо-западе Индии (в нынешние времена это территория Пакистана). Позднее он стал учителем (ачарьей) в этом месте. Жизнь Чанакьи связана с двумя городами: Такшашилой и Паталипутрой. Паталипутра была столицей царства Магадха, которая соединялась с Паталипутрой Уттарапатой (англ. Uttarapatha), древним торговым путём.

Империя Нанда в период своего расцвета.

Империя Маурьев при её основании Чандрагуптой после завоевания империи Нанда.

Границы империи Чандрагупты после расширения.

Чанакья и Чандрагупта присоединили к владениям побеждённую ими Империю Нанда, после чего была основана Империя Маурья.

После утверждения Империи Маурьев, Чанакья продолжил службу у Чандрагупты советником. В этот период происходит рождение наследника престола — Биндусары. Популярная легенда гласила, что Чанакья был отчасти повинен в смерти жены Чандрагупты при рождении сына, однако при этом он и спас младенцу жизнь. Имя Биндусара произошло от слова «бинду» — капля (при рождении на Биндусару упала капля заражённой ядом крови).

Когда Биндусара стал взрослеть, Чандрагупта оставил трон и последовал за святым Ачарьей Бхадрабаху (англ. Acharya Bhadrabahu) на территорию современной Карнатаки, где остановился в Шраванабелаголе. Он там жил, придерживаясь аскез, несколько лет, прежде чем не скончался от самовольного голодания по джайнской традиции. Чанакья же в это время оставался при дворе, служа советником и наставником молодого Биндусары.

Истинная причина смерти Чанакьи неизвестна и является предметом споров. Согласно одной из легенд он удалился в джунгли и голодал там до наступления смерти. Другая легенда, упоминаемая Ачарьей Хемачандрой, гласит, что у Чанакьи появился враг — Субандху, один из министров Биндусары. Однажды Субандху сообщил Биндусаре, что Чанакья ответственен за убийство матери Биндусары. Тот обратился к женщинам, что присутствовали при родах, и те подтвердили слова Субандху. Биндусара был в ярости. Чанакья, к тому времени старик, узнал, что на него направлен гнев царя, и решил покончить с собой. Согласно джайнской традиции, он начал голодать, чтобы закончить жизнь. К этому времени царь узнал полную версию истории: на самом деле Чанакья не был напрямую ответственнен за гибель его матери, её смерть явилась результатом несчастного случая. Биндураса попросил Субандху сообщить Чанакье, что тот может больше не опасаться гнева владыки. Но тот этого не сделал, а наоборот, обманом убил Чанакью, сжёгши его заживо.

Содержание литературных трудов

Книга Чанакьи Артхашастра подробно рассматривает вопросы денежно-кредитной и налогово-бюджетной политики, социальное обеспечение, международные отношения и военные стратегии. Другая работа Нити-шастра (Наставления в этике) представляет собой трактат об идеальном образе жизни, и показывает глубокое знание автором индийского образа жизни. Чанакья также разработаны афоризмы Нити-сутры (или Чанакья-сутра), которые рассказывают людям о правильном поведении. Из известных 455 сутр, около 216 относятся к «Чанакья-раджанитишастра» (что нельзя делать при правлении царством). Очевидно, Чанакья использовал эти сутры для наставления молодого Чандрагупты и других избранных учеников в искусстве государственного управления.

Он был очень образованным человеком, также сведущим в астрологии. Мысли Чанакьи о астрологии можно найти в тексте, названном «Саравали».

Легенды о Чанакье

Историк Томас Траутман перечисляет следующие элементы, общие для различных вариантов легенд о Чанакье:

• Чанакья родился с полным набором зубов, в знак того, что он станет верховным правителем, но это не пристало рождённому в касте браминов. Поэтому ему вырвали зубы, после чего было возвещено, что Чанакья будет царствовать посредством другого.
• Свергнутый впоследствии царь из династии Нанда исключил Чанакью из числа своих приближённых, спровоцировав того дать клятву о мести.
• Чанакья ищет достойного кандидата, чтобы проводить через него свою политику. На этом пути он встречает молодого Чандрагупту Маурья, который даже будучи ребёнком проявляет качества прирожденного лидера.
• Первоначальная попытка Чанакьи к свержению династии Нанда терпит неудачу, после чего он встречает мать, которая бранит своего ребёнка, который обжёгся кашей, зачерпнутой в середине миски, а не с её края, где каша не такая горячая. Чанакья понимает в чём была его изначальная стратегическая ошибка и, вместо того, чтобы нападать на центральные части территории, подконтрольной династии Нанда, начинает постепенно отрывать от неё окраины.
• Чанакья разорвал союз с горным царём Парватой из-за его упрямства и несоблюдения им соглашения по совместным действиям двух союзнических сторон.
• Чанакья прибегает к услугам фанатичного ткача, чтобы избавиться от мятежников.
• Чанакья добавляет яд в пищу воцарившегося Чандрагупты, чтобы сделать того неуязвимым для отравителей. Не знающий о том, Чандрагупта подаёт часть отравленной еды царице, которая находится на девятом месяце беременности. Для того, чтобы спасти будущего наследника престола, Чанакья рассекает царицу и извлекает плод. Царевича, рождённого таким способом, нарекают Биндусара.
• Политическое соперничество Чанакьи с Субандху приводит к его смерти.

Чанакья являлся проницательным наблюдателем за природой. Однажды воинам Маурьев пришлось скрыться в пещере, где не было никакой пищи. Выйти из пещеры они не могли, поскольку это угрожало их жизни. Тогда Чанакья увидел что муравей нёс рисовое зернышко, хотя нигде поблизости не было никакого риса. Помимо того, зёрнышко было сварено. Чанакья послал разведать, и нашли, что их враги сошлись обедать под пещерой. Получив известие об этом, воины выбрались из пещеры и бежали, быв таким образом спасены.

Политико-правовые учения

Вторая половина I тысячелетия до н. э. была чрезвычайно важным этапом в развитии политической организации и государственности древней Индии. Этот период связан с образованием первой из великих держав в долине Ганга, а затем и объединённой империи. Разрабатываются принципы управления, теории государственной власти, появляются политические школы и политические трактаты. Наибольший интерес представляет трактат «Артха-шастра», авторство которого индийская традиция приписывает Каутильи — главному сановнику маурийского царя Чандрагупты. Это политическое произведение сложилось в начале нашей эры. Изложенные в нём идеи и принципы государственной политики были отражением и маурийской эпохи.

Важнейшим считал Каутилья практические интересы. Исходя из этого, он допускал даже уход от устоявшихся норм брахманской Шастры. Если закон, по его мнению, находится в противоречии с правительственными распоряжениями, то предпочтение следует отдать последним.

Каутилья советовал царю в тяжёлых финансовых ситуациях забирать имущество храмов и пополнять таким образом свою казну. Интересно, что Каутилья разработал ряд методов, которые мог применять царь для того, чтобы, используя суеверие народа, убедить его в магической силе царя.

В этот период детально разрабатываются различные методы взаимоотношений между государствами, способы ведения войны и мирных переговоров. Одними из важнейших становятся вопросы внешней политики. «Артха-шастра» обосновывает шесть главных методов внешней политики: мир, войну, выжидательное положение, наступление, поиск средств защиты и двойная политика. Специальное внимание уделяется деятельности послов, круг обязанностей которых был очень широким. Наряду с соблюдением договоров и поддержкой престижа своего государства Каутилья считал обязанностью посла вызывать споры союзников, осуществлять скрытые переговоры, тайные перевозки войск, действовать всевозможными средствами. Подробно разрабатывались методы борьбы с соседями, которые рассматривались обычно как враги. Говоря о наиболее выгодной ситуации для нападения, Каутилья советовал учитывать финансовое состояние будущего противника и его взаимоотношения с подданными: "Если подданные, — пишет он, — возбуждены против своего правителя, то они могут привести его к гибели, даже если он является мощным. Поэтому стоит выступать именно против того правителя, чьи подданные относятся к нему враждебно ".
Ряд политических проблем поднят в трактате «Артха-шастра» («Книга о пользе»). В этом трактате содержатся советы царю относительно организации администрации и суда, законодательства и управления, внешней и внутренней политики. Согласно «Книге Ману» и высказываниями Каутильи, государство определяет семь элементов: царь, министры, территория, столица, государственная казна, войско и международные союзники. Зарождение государственной организации связывается с упадком нравственности среди людей, поскольку существовали времена, когда люди подлежали только законам и когда не было никакой власти. И собственно власть «уверяет мирное существование как философии, так и святым Ведам, а также экономической жизни. Поскольку там, где нет власти, сильный пожирает слабого». В «Артха-шастре» подчёркнуто, что власть является важнейшим элементом, без которого общество не могло бы существовать. «Власти оберегает сонного, господствует над всеми существами, охраняет их, стоит на страже общего порядка». Фактически доктрина доходит до самой сути государственной власти и права «Царь опирается на финансы и принуждение, принуждение — на финансы, на принуждение опирается право; наконец, на право опираются люди».

Образ Чанакьи в искусстве

Главным образом Чанакьи в искусстве, помимо исторических легенд с его участием, стал его образ в драме Вишакхадатты «Мудраракшаса» (англ. Mudrarakshasa). В пьесе Чанакья предстаёт умелым и коварным политиком. Вначале он заключает договор с правителем Гималай Парватешваром против династии Нанда, которую задумал уничтожить. Когда же царь Нанды, Малайякету (англ. Malayaketu) в коалиции с Ракшасой, министром Нанды, осаждают с войском Паталипутру, столицу Чандрагупты, Чанакья хитростью переманивает Ракшасу на сторону Маурьев, тем самым помогая им одержать победу.

На основе этой драмы в Индии был снят «Чанакья» (англ. Chanakya (TV series)), состоящий из 47 серий. Снятый как эпическая историческая драма, сериал выходил на экраны в период с 8 сентября 1991 по 9 августа 1992. Сериал был снят по сценарию и срежиссирован Чандрапракашем Двиведи (англ. Chandraprakash Dwivedi), который также исполнил главную роль. Созданный в реалистичных декорациях с использованием аутентичных предметов и костюмов, сериал показывал жизнь Чанакьи с детства до момента коронации царя Чандрагупты.

Литература

• Бонгард-Левин Г. М. Индийский брахман Чанакья в античной традиции // Вестник древней истории. 1982. № 1. С. 13-26.
• Вигасин А. А. «Устав о рабах» в «Артхашастре» Каутильи // Вестник древней истории. 1976. № 4. С. 3-19.
• Лелюхин Д. Н. Государство, администрация, политика в Артхашастре Каутильи // Вестник древней истории.1993. № 2. С. 4-25.
• Burrow T. Canakya and Kautalya // Annals Bhandarkar Oriental Research Institute, Poona. 1968. 48-49. P. 17-31.
• Goyal S. R. Kautiliya and Megasthenes. Meerut, 1985.

Ссылки

• Чанакья // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [chanakya.ru/ Ведические афоризмы Чанакьи Пандита]
• [www.vaishnav.ru/content/biblioteka/?SECTION_ID=232&ELEMENT_ID=2323 Политическая этика Чанакьи]

Отрывок, характеризующий Чанакья

В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.