Каутский, Карл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Карл Каутский
Karl Kautsky
Дата рождения:

16 октября 1854(1854-10-16)

Место рождения:

Прага, Австро-Венгрия

Дата смерти:

17 октября 1938(1938-10-17) (84 года)

Место смерти:

Амстердам, Нидерланды

Страна:

Германия

Научная сфера:

экономика, история, философия

Карл Иоганн Ка́утский (нем. Karl Kautsky; 16 октября 1854, Прага — 17 октября 1938, Амстердам) — немецкий экономист, историк, публицист и социал-демократический политик. Теоретик классического марксизма, редактор четвёртого тома «Капитала» К. Маркса. Муж Луизы Роншпергер, отец Бенедикта Каутского.





Биография

Родом из пражской театральной семьи: отец Ян Вацлав Каутский (чех по происхождению) был театральным художником, а мать-австрийка Минна Яйх — писательницей и актрисой. В 1863 г. семья переехала в Вену. Учился в престижной гимназии Мелька и Венской академической гимназии. С 1874 по 1879 учился в Венском университете, где изучал историю, философию, экономические и юридические науки.

Во время франко-прусской войны 1870—1871 г. первоначально выступал в поддержку Франции против Пруссии, однако с началом восстания Парижской коммуны его симпатии сместились в сторону коммунаров. На формирование его взглядов также повлияла активная переписка и личное общение с многими видными интеллектуалами его времени, в том числе Ч. Дарвином, Э. Геккелем, Дж. С. Миллем и М. Бухнером.

В 1875 вступил в ряды Социал-демократической рабочей партии Австрии; первоначально был близок лассальянству.

В 1880 переехал в Цюрих, где познакомился с Э. Бернштейном, стал сотрудничать в периодических изданиях и приступил к изучению трудов Маркса и Энгельса. В 1881 в Лондоне, где Каутский провел несколько месяцев, состоялось его личное знакомство с Марксом и Энгельсом. Вскоре Каутский стал редактором первого теоретического журнала рабочей партии «Die Neue Zeit», первый номер которого вышел в январе 1883 г. На посту главного редактора «Die Neue Zeit», который в то время был основным марксистским журналом в мире (с 1901 г. журнал стал официальным теоретическим органом СДПГ), Каутский оставался в течение 35 лет, до 1917 года[1].

В 1885 г. переезжает в Лондон, где тесно сотрудничает с Ф. Энгельсом. После отмены Исключительного закона против социалистов в 1890 г. вернулся в Германию. До 1897 г. проживал в Штутгарте, а затем в Берлине.

Ранние теоретические работы

В 1875 г. Каутский опубликовал первую свою крупную работу «Дарвин и социализм» (в лейпцигском «Volksstaat»), в 1880 г. издал серьёзный труд по вопросу о населении: «Der Einfluss der Volksvermehrung auf den Fortschritt der Gesellschaft». Каутский признает теорию Мальтуса в основе верной. Хотя колебания заработной платы независимы от движения населения, и, следовательно, при существовании капиталистического строя применение практических советов Мальтуса нисколько не улучшит положения рабочих; тем не менее, Мальтус прав, утверждая, что повышение благосостояния усиливает размножение; поэтому переход к более совершенному способу производства может только отсрочить перенаселение.

Самодействующего регулятора, устанавливающего соответствие между населением и средствами существования, нет, и поэтому искусственное предупреждение рождений (präventiver Verkehr) безусловно необходимо для того, чтобы и в социалистическом обществе перенаселение не создало очень быстро всеобщей нищеты. В техническую (медицинскую) сторону вопроса Каутский не вдается.

Позднее Каутский отказался от мальтузианства, хотя по-прежнему не разделял оптимизма большинства социалистов, верующих в постоянную гармонию между населением и средствами существования. Каутский полагал, что опасность перенаселения, могущая грозить социалистическому обществу, не так велика и не так близка, как он думал раньше; это доказывается фактом необычайного расширения за последнее время пищевой площади. Искать уже теперь специфический закон населения, который будет действовать в социалистическом обществе, — такой же утопизм, как утопичны вообще все попытки наперед определить учреждения и законы так называемого будущего общества. Редактируемый Каутским журнал «Die Neue Zeit» (сперва ежемесячный, затем еженедельный) признается весьма солидным и интересным изданием; задача его — разработка и научное освещение вопросов общественной жизни и история в духе марксизма.

Такой же характер носит и литературная деятельность Каутского. Ему принадлежит, кроме журнальных статей, ряд исторических и социологических работ в духе историко-экономического материализма, талантливо написанных и основанных на серьёзном изучении: «Thomas More und seine Utopie» («Томас Мор и его утопия», Штутгарт, 1888); «Die Klassengegensätze von 1789» (Штутгарт, 1889); в 1-м томе «Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung in Einzeldarstellungen» (Шт., 1894), изд. под редакцией Каутского и Бернштейна, — история социализма от Платона до Томаса Мора; «К. Marx oekonomische Lehren gemeinverständlich dargestellt u. erläutert» (начало переведено на русский язык в сборнике «Помощь самообразованию»).

Каутский участвовал в выработке Эрфуртской программы (1891) социал-демократической партии и написал её теоретическую часть и обстоятельный комментарий к программе («Das Erfurter Programm m seinem grundsätzlichen Theile erläutert», Шт., 1892). Характерны рассуждения Каутского о борьбе двоякого рода тенденций в капиталистическом обществе: принижающих пролетариат и поднимающих его. Не первые приведут к торжеству более справедливого экономического порядка, а наоборот, последние. Социальные реформы, правда, не в силах устранить противоречия капиталистического строя, но это не значит, что реформы не нужны. Безусловно Каутский отвергает реформы, направленные к восстановлению прежних, докапиталистических экономических отношений. Поддержание ремесленников и крестьян как производителей невозможно на почве существующего экономического порядка, но облегчение их положения как потребителей — важная задача социал-демократии. Совершенно оригинальный взгляд высказал Каутский на значение картелей и их отношение к кризисам. Оценивая все явления, в том числе и политические, с точки зрения интересов и исторической задачи промышленного пролетариата, Каутский выступил защитником парламентаризма в книге «Der Parlamentarismus, die Volksgesetzgebung u. die Sozialdemocratie» (Шт., 1893). Замену парламента прямым народным голосованием по проекту Риттингсгаузена Каутский признает невозможной даже как корректив к парламентарному строю, народное голосование (в форме референдума и инициативы) желательно только при известных условиях, как то: 1) отсутствии противоположности между городом и деревней или численном преобладании городского населения над сельским, 2) развитой политической и, в частности, партийной жизни и 3) отсутствии чрезмерно централизованной, независимой от народного представительства государственной власти. В государствах с мнимым конституционализмом (например в Германии) пролетариат, по мнению Каутского, должен поддерживать парламент, а не ослаблять его, не раздроблять нацию на отдельные голосующие общины, с которыми гораздо легче сладить, чем с национальным представительством.

Кроме названных выше, Каутскому принадлежат брошюры и статьи: «Irland» (Шт., 1880; русский перевод в «Русском богатстве» за 1893 г.), «Internationale Arbeitergesetzgebung» (Шт., 1880), «Die ueberseeische Lebensmittelkonkurrenz» (Шт., 1881), «Der Arbeiterschutz u. der Achtstundentag» (Шт., 1890), «Tschernyschewsky u. Malthus» («Чернышевский и Мальтус», в «Jahrbuch f. Sozialwissenschaft», Цюрих, 1881), биография Энгельса в «Pionier, Volks Kalender» (Нью-Йорк, 1892) и многие другие. На русском языке некоторые исторические и социологические этюды Каутского («Классовые противоречия, 1789», «Общественные инстинкты у человека и животных» и другие) были напечатаны в «Северн. вестнике» и «Мире Божием».

Как вспоминал Лев Троцкий: «мы читали книгу Бернштейна и ответ Каутского в московской тюрьме и затем в ссылке. Никто из марксистов в нашей среде не поднимал голоса за Бернштейна. Считалось как бы само собой разумеющимся, что Каутский прав»[2].

Ортодоксальный марксизм

Когда в германской социал-демократии появились так называемые бернштейнианцы, Каутский явился главным теоретиком так называемого ортодоксального марксизма, или социал-демократизма. Редактируемый им журн. «Neue Zeit», основанный как орган социал-демократии без различия оттенков в мнениях и допускавший поэтому на своих страницах полемику в очень широких размерах, постепенно принимал характер все более и более определенно ортодоксальный; Бернштейн из него вышел в 1899 году, затем в нём перестали писать Гейне, Шиппель и большинство других бернштейнианцев или ревизионистов, основавших свой орган «Sozialistische Monatshefte». На всех социал-демократических партийных съездах Каутский выступал одним из главных ораторов ортодоксального социал-демократизма. Специально против Бернштейна написана им книга: «Bernstein und das sozial-demokratische Programm» (Штутгарт, 1899; русск. пер.: «К критике теории и практики марксизма. Анти-Бернштейн. Метод. Программа. Техника», СПб., 1905). Против новых, ревизионных решений аграрного вопроса Каутского написана книга «Аграрный вопрос» (русск. пер. под ред. Протопопова, СПб., 1900; отрицательную оценку этой книги представляет статья С. Н. Булгакова в журнале «Начало», 1899 г., № 1 и 2). С 1894 г. под редакцией Каутского выходит широко задуманный труд: «Geschichte des Sozialismus in Einzeldarstellungen» («Предшественники новейшего социализма»), в котором принимают участие немецкие и иностранные ученые. Появились пока два тома, в которых первая часть: «Die Vorläufer des neueren Sozialismus» целиком принадлежит перу Каутского.

Политическая карьера

В 1914 г. Каутский, не будучи депутатом рейхстага, но как известный общественный деятель, выступил в поддержку притязаний кайзера на «оборонительный для Германии» характер войны, однако уже с июня 1915 г., вместе с Э. Бернштейном и Г. Гаазе, начинает выступать с антивоенных позиций.

В 1917 г. вместе со своими сторонниками, представлявшими левоцентристское и левое крыло СДПГ, откололся от неё и основал НСДПГ. Участвовал в первом революционном правительстве Германии как заместитель статс-секретаря министерства иностранных дел, отвечал за поиск документов, доказывавших агрессивный характер войны со стороны Германии.

Начиная с 1919 г. его политическое влияние угасает. Осенью 1920 г. Каутский три месяца пробыл в Грузии и по возвращении опубликовал брошюру «Грузия. Социал-демократическая крестьянская республика. Впечатления и наблюдения». В этой брошюре он попытался представить действия грузинских меньшевиков как выражение политического господства пролетариата «на основе демократии и без какого-либо терроризма»[1].

В 1920 г. вместе с группой сторонников (правое крыло НСДПГ) вышел из партии и вернулся в СДПГ. В своих публикациях начинает полемизировать с большевиками, считая их практику несовместимой с идеалами демократии и социализма, за что Ленин характеризует его как «ренегата»[3]. Выпускает книгу «Кризис большевизма», где критикует большевистскую партию как организацию заговорщиков, выступает в поддержку легальных парламентских реформ. На его «Терроризм и коммунизм» Лев Троцкий ответил одноименным произведением, за которым от Каутского последовала работа «От демократии к государственному рабству. (Ответ Троцкому)».

Дальнейшая критика большевизма дана в работе Каутского, «Марксизм и большевизм: демократия и диктатура» (1934 г.), где он, в частности, писал:

Большевики, ведомые Лениным, установили полный контроль над солдатскими массами в Петрограде, а затем и в Москве, положив т. о. основание пролетарской диктатуре на месте старой диктатуры царской.

В 1924 г. переехал в Вену, но продолжал участвовать в германской социал-демократии, например в разработке Гейдельбергской программы СДПГ в 1925 г. В марте 1938 г. после аншлюса Австрии нацистской Германией бежал в Чехословакию, а оттуда на самолёте в Нидерланды, где вскоре умер.

Семья

Первая жена, австрийская социалистка Луиза (1860 — ум. после 1937 г.), урождённая Штрассер, была замужем за К. Каутским в 1883—1889 гг. В браке детей не было. С 1890 г работала секретарём Ф. Энгельса в Лондоне, в 1891 и 1893 гг. являлась делегатом международных социалистических рабочих конгрессов, входила в редакцию «ArbeiterinnenZeitung». В 1893 году Ф. Энгельс завещал ей всё своё движимое имущество[4]. До 1895 года вышла замуж за австрийского эмигранта врача Людвига Фрейбергера.

Вторая жена Каутского, Луиза (1864—1944), урождённая Роншпергер, была по происхождению еврейкой. Являлась близкой подругой Розы Люксембург. В 1938 году она бежала вместе с мужем из Германии в Чехию, а затем в Нидерланды, однако в 1944 г. была депортирована в Освенцим, где умерла, согласно официальному заключению, «от сердечной недостаточности» (стандартная формулировка для погибавших в этом лагере). В браке было трое детей: гинеколог Карл (погиб в 1938 г.), Феликс (ум. 1953), политик Бенедикт (ум. 1960), который провёл 7 лет в нацистских концлагерях.

Переводы на русский

На русский язык Каутского переводили уже с конца 1880-х гг., но цензурные условия ограничивали появление этих переводов. Начиная с 1904 г. книги и брошюры Каутского появляются на русском языке в весьма большом числе, многие в нескольких переводах.

  • Так, появилось в трёх изданиях «Экономическое учение К. Маркса в общедоступном изложении» (пер. под редакцией проф. В. Железнова, Киев, 1905; в издании «Молота», СПб., 1905; в издании «Буревестника», Одесса, 1905; последние два перевода вышли уже двумя изданиями).
  • Эрфуртская программа Каутского появилась в переводе под заглавием «Пролетариат и общественный строй, комментарий к положениям, принятым на Эрфуртском съезде в 1891 г.» (изд. «Буревестника», Одесса, 1905).
  • Работа «Классовые противоречия в 1789 г.» появилась в переводах И. С. Биска, под ред. В. Водовозова (2-е изд., Ростов-на-Дону, 1905), и Львовича (2-е изд., СПб., 1905). Ряд мелких статей Каутского собран в сборниках «Очерки и этюды» (пер. Львовича, изд. 2-е, СПб., 1901) и «Сборник статей» (изд. Львовича, СПб., 1905).
  • Под редакцией и с предисловием Ленина в 1906—1907-х гг. «Движущие силы и перспективы русской революции»

Из других работ Каутского появились на русском языке:

  • «Аграрный вопрос» (Харьков, 1899 и др. изд.)
  • «Предшественники научного социализма»(1885)
  • «Возникновение брака и семьи» (СПб., 1895)
  • «Колониальная политика в прошлом и настоящем» (изд. «Знания», СПб., 1900)
  • «Возникновение брака и семьи» (пер. Львовича, СПб., 1903)
  • «Торговые договоры и торговая политика» (пер. Ф. Шипулинского и А. Фина, ред. А. Залшупина, СПб., 1904)
  • «Томас Мор» (СПб., 1905)
  • «Из истории общественных течений» (пер. Леонтьевых, СПб., 1905)
  • «Автобиография» (Одесса, 1905)
  • «Развитие форм государства» (пер. А. Берлина, изд. «Донской Речи», Ростов-на-Дону, 1905)
  • «Развитие государственного строя на Западе» (пер. Львовича, СПб., 1905)
  • «Представительное правление» (изд. «Молота», 1905)
  • «Национальность нашего времени» (пер. Львовича, СПб., 1905)
  • «Наш взгляд на патриотизм и войну» (пер. Неманова, СПб., 1905, изд. М. Малых)
  • «Из истории культуры. Платоновский и древнехристианский коммунизм» (пер. Львовича, СПб., 1905)
  • «Возникновение рабочего класса и образование ремесленных цехов» (пер. Г. Б—на, СПб., 1905)
  • «Рабочее движение в средние века. Борьба подмастерьев с цеховыми мастерами» (пер. Г. Б—на, СПб., 1905)
  • «Кризис Австрии (нация и язык)» (Киев, 1905)
  • «Наемные рабочие в средние века и в эпоху реформации» (изд. Львовича, СПб., 1905)
  • «Интеллигенция и пролетариат» (изд. «Демоса», Одесса, 1905)
  • «Ирландия» (Ростов на Дону, изд. «Донской Речи», 1905)
  • «Американский и русский рабочий» (1906)
  • «Общественно-исторические очерки» (изд. М. Малых, СПб.)
  • «Античный мир, иудейство и христианство». СПб., 1909
  • «Наука, жизнь и этика» (Пг., 1918)
  • «Еврейство и раса» (Пг., 1918)
  • Карл Каутский. Терроризм и коммунизм. Берлин. 1919. Ответная книга: Троцкий Лев. Терроризм и коммунизм. Анти-Каутский.1920 г. Ответная книга: Карл Каутский. От демократии к государственному рабству. (Ответ Троцкому). Берлин. 1921 г.
  • «Классовые противоречия в эпоху французской революции». Харьков, 1923
  • Большевизм в тупике. Берлин, 1930
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Интересные факты

См. также

Сочинения

  • [www.1917.com/Marxism/Kautsky/Marx-Economy/Main.html Экономическое учение Карла Маркса] 1886
  • Размышляя о марксизме 1886
  • [www.esperanto.mv.ru/Download/antibernstein.djvu К критике теории и практики марксизма («Антибернштейн»)] 1899 (djvu)
  • Очерки политической экономии. — СПб.: Вестник знания, 1905
  • [www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Kautsky_Etika/etika.html Этика и материалистическое понимание истории] 1906
  • [scepsis.ru/library/id_1222.html Происхождение христианства] 1908
  • [marxist.clan.su/load/9-1-0-13 Путь к власти]1909
  • [revarchiv.narod.ru/kautsky/oeuvre/diktatur.html Диктатура пролетариата] 1918.
  • [revarchiv.narod.ru/kautsky/oeuvre/fromdemocracy.html От демократии к государственному рабству] 1921
  • [www.plekhanovfound.ru/library/the/kautski.htm Терроризм и коммунизм]
  • Аграрный вопрос
  • На другой день после революции
  • Теория кризисов 1923
  • Очерки и этюды по политической экономии 1924
  • Предшественники новейшего социализма ч. 1, 2 М., 1924/1925
  • Материалистическое понимание истории т. 1, 2 М.-Л., 1931
  • Комментарии к Эрфуртской программе 1959

Библиография

  • Троцкий Л. [www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotm165.htm Карл Каутский]
  • Троцкий Л. [www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotl033.htm Коммунизм и терроризм]
  • Ленин В. И. [www.skmrf.ru/library/library_files/ktraitor.htm Пролетарская революция и ренегат Каутский]
  • Жиль Дове [www.aitrus.narod.ru/barro.htm Ренегат Каутский и его ученик Ленин]
  • С. М. Брайович [marxist.clan.su/load/s_m_brajovich_karl_kautskij_ehvoljucija_ego_vozzrenij/10-1-0-44 Карл Каутский — эволюция его воззрений]

Напишите отзыв о статье "Каутский, Карл"

Примечания

  1. 1 2 С. М. Брайович Карл Каутский — эволюция его воззрений. Наука, 1982
  2. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/124828/Троцкий Троцкий, Лев Давидович]
  3. Ленин В. И. Пролетарская революция и ренегат Каутский
  4. Маркс К., Энгельс Ф. [www.marxists.org/russkij/marx/cw/t39.pdf Соч., т. 39.].
  5. [www.biolib.cz/en/taxonnames/id177985/ Phyllodytes kautskyi, Peixoto & Cruz, 1988].

Ссылки

Отрывок, характеризующий Каутский, Карл

У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.