Кауфман, Бел

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Кауфман и Койфман

Бел Кауфман
Bel Kaufman
Имя при рождении:	Белла Михайловна Койфман
Дата рождения:	10 мая 1911(1911-05-10)
Место рождения:	Берлин, Германская империя
Дата смерти:	25 июля 2014(2014-07-25) (103 года)
Место смерти:	Нью-Йорк, США
Гражданство:	США США
Род деятельности:	писательница
Язык произведений:	английский язык

Бел Ка́уфман (англ. Bel Kaufman; при рождении Бе́лла Миха́йловна Ко́йфман; 10 мая 1911, Берлин — 25 июля 2014, Нью-Йорк) — американская писательница и педагог. Внучка (по материнской линии) классика еврейской литературы Шолом-Алейхема.

Биография

Родители Бел Кауфман — американские литераторы и журналисты на идише Михаил Яковлевич Койфман и Ляля (Сара Соломоновна) Рабинович (1887—1964). Родилась в Берлине, где её отец учился на медицинском факультете Берлинского университета. Детство (с начала Первой мировой войны) провела в Одессе, с декабря 1923 года — в США. Сначала семья жила в Бронксе, а через год, когда её отец получил лицензию на медицинскую практику, переехала в Ньюарк.

С отличием закончила колледж Хантер в Нью-Йорке в 1934 году, затем магистратуру по литературе в Колумбийском университете (1936). На протяжении десятилетий работала учителем английского языка в средних школах Нью-Йорка, затем в городском университете Нью-Йорка.

Начала публиковать короткую прозу с конца 1930-х годов. В 1940-х годах публиковала рассказы и скетчи в журнале Esquire, взяв литературный псевдоним Бел Кауфман (Bel Kaufman).

Основную известность Бел Кауфман принес её полуавтобиографический и многократно переиздававшийся роман «Вверх по лестнице, ведущей вниз» (англ. Up the Down Staircase; 1965, русский перевод Е. Ивановой и С. Шайкевич, 1967), основанный на многолетнем преподавательском опыте. В журнальном виде он был первоначально опубликован в Saturday Review в номере от 17 ноября 1962 года. Роман был экранизирован режиссёром Робертом Маллиганом в 1967 году («Up the Down Staircase») с Сэнди Деннис в главной роли. На основе романа в 1969 году Бел Кауфман также выпустила одноимённую пьесу. Роман был переведён на 16 языков и вышел общим тиражом более 6 миллионов экземпляров, а его название — Up the Down Staircase — превратилось в идиоматическое выражение.

Кауфман принадлежит также роман «Любовь, и всё такое...» (англ. Love, etc.), сборник рассказов разных лет «La Tigresse» (Тигрица, 2013), книга автобиографических очерков «This and That» (Это и то, 2012); в 2004 году вышла её иллюстрированная книга воспоминаний о детских годах в Одессе «Odessa Memories» (с соавторами). Среди других произведений — повесть «В воскресенье в парке» (Sunday in the Park, 1985), сборник «В Америке за рубежом» (Abroad in America, 1976). Рассказы Бел Кауфман «Письмо покойному учителю» и «И снова вверх по ведущей вниз лестнице» вошли в сборник «Запад вблизи» (М.: Прогресс, 1982).

Бел Кауфман являлась почётной председательницей отделения изучения идиша Колумбийского университета.

Семья

Дети от первого брака с врачом Сидни Голдстайном (англ. Sydney Goldstine, 1909—2000, с 1933 года) — Джонатан Голдстайн (англ. Jonathan Goldstine, род. 1942), профессор информатики и инженерных наук университета штата Пенсильвания, и Теа Голдстайн (англ. Thea L. Goldstine, род. 1944), психолог.

Муж (с 1975 года) — Сидни Глак (англ. Sidney J. Gluck, род. 1917), профессор политической экономии Новой школы социальных исследований, предприниматель, президент Фонда Шолом-Алейхема (The Sholem Aleichem Memorial Foundation). По словам самой Кауфман, «он имеет пять профессий. Был профессор-марксист. На телевидении своя передача про Китай. Он художник. Он фотограф. Он возглавляет Фонд Шолом-Алейхема».

Брат — Шервин Кауфман (англ. Sherwin Allen Kaufman, род. 1920), акушер-гинеколог, композитор и поэт-песенник, автор ряда научных и популярных книг по гинекологии, лечению бесплодия, организационным вопросам акушерской помощи.

Две её тёти со стороны отца — Бася (Берта) Койфман и Удл (Адель) Койфман — были замужем за еврейскими писателями (соответственно Мордхе Спектором и Довидом Пинским).

Произведения

• 1964 — «Вверх по лестнице, ведущей вниз»
• 1979 — «Любовь и все остальное»

Книги

• Up the Down Staircase (роман). Pan Books, 1964 (множество переизданий, переводы).
• Bel Kaufman’s Up the Down Staircase (пьеса). The Dramatic Publishing, 1969.
• Love, etc. (роман). Prentice Hall, 1979; Open Road, 2012.
• This and That: Random Thoughts and Recollections. Open Road, 2012.
• La Tigresse and Other Short Stories. Open Road, 2013.

Ссылки

• [www.chayka.org/node/4033 Интервью с Бел Кауфман. 2001 г. Журнал «Чайка».]
• [www.vestnik.com/issues/2003/0514/win/burakovsky.htm Да, я его внучка!]: Интервью Александру Бураковскому. // Vestnik.com № 10 (321), 14 мая 2003.
• [www.ng.ru/saturday/2004-10-29/15_kaufman.html Привет, училка!]: Интервью Татьяне Бек. // Независимая газета, 29 октября 2004.
• [os.colta.ru/literature/events/details/19788?expand=yes#expand Всё, что написано и снято про школу, это повторение «Вверх по лестнице, ведущей вниз»] Интервью Анастасии Орлянской // OpenSpace, 11 января 2011.
• [www.runyweb.com/articles/culture/literature/bel-kaufman-is-100-years.html Бел Кауфман 100 лет. С днем рождения, Беллочка!]
• [www.runyweb.com/articles/culture/literature/bel-kaufman-interview.html Бел Кауфман: «100 лет прожила, но я этого не чувствую.»] Видео-интервью на портале [www.runyweb.com/ RUNYweb.com]

Отрывок, характеризующий Кауфман, Бел

– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.