Кафедральный собор Святого Станислава (Вильнюс)

Архикафедра базилика
Кафедральный собор Святого Станислава и Святого Владислава Švento Stanislovo ir Švento Vladislovo arkikatedra bazilika
Кафедральный собор (главный фасад)
Страна	Литва
Город	Вильнюс
Конфессия	Католицизм
Епархия	Вильнюсская
Архитектурный стиль	классицизм
Автор проекта	Лауринас Гуцявичюс
Дата основания	1387
Строительство	1783—1801 годы
Реликвии и святыни	мощи святого Казимира

Кафедра́льный собо́р Свято́го Станисла́ва и Свято́го Владисла́ва в Вильне — римско-католический кафедральный собор Вильнюсской архиепархии-митрополии, ему присвоен почётный статус малой базилики. Располагается в историческом центре Вильнюса у подножия Замковой горы. Рядом находится башня-колокольня. Строение в нынешнем виде являет пример архитектуры классицизма.

История

Христианский храм был сооружён на месте языческого святилища в XV веке. Предполагается также, что храм был основан великим князем литовским Миндовгом (королём литовским с 1223 года), после его крещения (1251). С возвращением Миндовга в язычество после 1261 года собор был разрушен, из остатков было вновь сооружено языческое капище.

С крещением Литвы в 1387 году король польский и великий князь литовский Ягайло, прибыв с большой свитой из Кракова в Вильну, разрушил языческий храм и заложил на его остатках христианский храм Святого Станислава.

Храм неоднократно страдал от пожаров (1399, 1419, 1530, 1539, 1542 и позднее). Собор отстраивался и расширялся при поддержке великого князя литовского Витовта. В часовне Святого Михаила Архангела, выстроенной при новом храме в готическом стиле, были похоронены жена Витовта Анна Святославовна (1418) и Витовт (1430).

При соборе сооружались часовни (капеллы) Монтвидовская (1423), Гастольдовская (1436), Кезгайловская (1436), Королевская (1474) и другие. При перестройке в 1522 году под руководством итальянского архитектора Аннуса (Annus) на соседней башне Нижнего замка была сооружена колокольня.

После пожара 1530 года восстановлением с 1534 года руководили итальянцы — сначала Бернардо Заноби да Джанотти (Bernardo Zanobi da Gianotti), затем Джованни Чини из Сиены (Giovani Cini di Siena). С завершением щедро оплачиваемых Сигизмундом Августом работ (1557) собор приобрёл черты архитектуры ренессанса.

После пожара 1610 года восстановление собора под руководством архитектора Вильгельма Поля (Pohl) продолжалось до 1623 года. В юго-восточном углу храма в 1623—1636 годах рачением Сигизмунда III Вазы (после его смерти — Владислава IV Вазы) была пристроена капелла Святого Казимира, канонизированного в 1603 году. Капеллу декорировал итальянский архитектор и скульптор Константино Тенкалла (Constantino Tencalla), автор знаменитой колонны Зыгмутовской в Варшаве. Предполагается, что Тенкалла также автор мемориальной таблицы в память основания капеллы Святого Казимира, прикреплённой на наружной стене капеллы и датируемой 1636. Таблицу украшает щит с гербом Республики Обеих Народов — польский Орёл и литовская Погоня. Внутреннее убранство капеллы с использованием гранита и мрамора менялось, формы раннего барокко сохранялись. Капеллу Воловичей в северной части собора реконструировал в стиле барокко П. Данкерс де Ри (Dankers).

После московского нашествия (1655—1661) восстановление и перестройку проводил до 1666 архитектор Ян Винцент Сальведер (Salveder).

Новый ремонт потребовался после шведского нашествия (1701—1702).

В 1769 году южная из двух башен, выстроенных Сальведером по углам фасада, рухнула, разрушив перекрытия соседней капеллы. Шесть находившихся в ней ксендзов погибло.

В 1782 году началась перестройка собора по проекту архитектора, профессора Виленского университета Лауринаса Стуоки-Гуцявичюса (1753—1798). По его проекту сохранялись ценные элементы архитектуры собора, здание обрело формы классицизма. Для симметрии с капеллой Святого Казимира в северо-восточном углу пристроена новая ризница с куполом. Радикально изменен главный западный фасад: возведены по углам две новые капеллы и портик с шестью колоннами дорического ордера. Старые и новые капеллы объединены новыми наружными стенами и общей кровлей. Колонны вдоль боковых фасадов связывают здание в целое. В сохраненной внутренней структуре заново декорированы своды нефов.

После смерти Стуоки-Гуцявичюса (1798) работы продолжил профессор Виленского университета Михал Шульц (Michał Szulc, Mykolas Šulcas), завершив их в 1801 году. Здание приобрело вид, сохранившийся до наших дней.

С той поры над фасадом возвышались три статуи: посередине Святая Елена с позолоченным крестом, слева Святой Станислав, справа Святой Казимир. По рисункам Франциска Смуглевича и указанным Л. Стуокой-Гуцявичюсом размерам их создал скульптор Кароль Ельский (ок. 1780—1824).

В нишах фасада установлены выполненные итальянским скульптором Томмазо Риги (Tommaso Righi) фигуры четырёх евангелистов, над ними и над главным входом четыре барельефа со сценами деяний апостолов: нисшествие Святого Духа, излечение хромого, проповедь святого Петра, излечение святым Павлом больного, смерть Анании и Сапфиры. Тимпан фронтона украшает большая композиция, изображающая жертвоприношение Ноя. В нишах по обе стороны портика установлены большие скульптуры Моисея и Авраама. Барельефы и скульптуры созданы в 1785—1791 годах.

В нишах боковых портиков помещены гипсовые скульптуры работы Казимира Ельского (Kazimierz Jelski): с южной стороны — семи королей династии Ягеллонов, с северной — пяти святых ордена иезуитов. Статуи святых иезуитов были перенесены сюда в 1832 из иезуитского костёла Святого Казимира, закрытого после восстания 1830—1831 и затем преобразованного в православный кафедральный собор Святого Николая.

Незначительные дополнения делались архитектором Каролем Подчашинским в 1837—1838 годах.

В 1857—1859 годах в соборе был смонтирован орган, перенесённый из Августинианского монастыря. В 1889 в соборе известным мастером Юзефом Родовичем (Józef Rodowicz, Juozapas Radavičius) был построен новый орган.

Ремонтно-восстановительные работы, сопровождаемые исследованиями, проводились в 1931—1939 годах и после наводнения 1931 года. Они коснулись прежде всего фундаментов и подземелий.

В кафедральном соборе торжественно короновались великие князья литовские от Витовта до десятилетнего Сигизмунда Августа. В 1919 году здесь состоялось торжественное богослужение — инаугурация Университета Стефана Батория. В 1927 году прошла торжественная коронация чудотворного образа Божией Матери Остробрамской (в которой принимали участие Юзеф Пилсудский и президент Польской Республики Игнаций Мосцицкий (Mościcki).

Картинная галерея

Во время Второй мировой войны и в 1944—1946 годах в соборе проводились богослужения. Позднее советские власти устроили в нём склад. В 1950 году с крыши собора были сняты и уничтожены статуи святых. С 1956 года в соборе действовала Картинная галерея Художественного музея. В галерее по воскресеньям проходили концерты органной музыки. Первый концерт состоялся 19 мая 1963 года в часовне Св. Казимира, где стараниями органиста Леопольдаса Дигриса и директора галереи Витаутаса Печюры был установлен небольшой орган-позитив известной немецкой фирмы «Александер Шуке». Затем концерты были пересены в большой зал. С 1966 традицией стало провожать уходящий год исполнением 31 декабря «Прощальной симфонии» Гайдна. После ремонта органа в большом зале (самый большой в то время орган в Литве), проведённого специалистами фирмы «Александер Шуке», осенью 1969 состоялись концерты открытия органа: 15 ноября — профессора Вольфганга Шетелиха, 16 ноября — Леопольдаса Дигриса. Среди выступавших в Картинной галерее — органисты Литвы (Бернардас Василяускас, Конрадас Кавяцкас, Гядиминас Квиклис, Гедре Лукшайте и другие), России (Исайя Браудо, Наталия Гуреева, Сергей Дижур и другие), Франции (Жан Гийю и других стран).

Возвращение верующим

В 1985 году власти позволили еженедельные богослужения в соборе, остававшемся Картинной галереей. 5 февраля 1989 года состоялось освящение возвращенного церкви храма. 4 марта 1989 в собор были торжественно перенесены хранившиеся в костёле Святого Петра и Павла мощи святого Казимира. В октябре 1989 года храм был торжественно открыт для католиков.

В 1993 году были восстановлены скульптуры на фасаде собора (скульптор Станисловас Кузма). С 1993 году в торжествах инаугурации президента Литовской Республики после принесения присяги в Сейме и военного парада следует торжественное богослужение с участием вступающего в должность президента и его свиты и освящение Флага президента.

4 сентября 1993 года папа римский Иоанн Павел II молитвой в кафедральном соборе начал апостольский визит в Литву (4 сентября—8 сентября 1993).

Колокольня

Отдельно стоящая четырёхъярусная колокольня (XVI—XVIII веков) высотой 57 м возведена на башне Нижнего замка.

В первой четверти XVI века итальянский архитектор Аннус (Annus) на оборонительной круглой башне два восьмиугольных яруса для колоколов. Верхний ярус возведен в конце XVI веке и позднее приспособлен для часов. Нижняя круглая часть относится к готике, у двух средних ярусов есть черты барокко, четвёртый ярус в стиле классицизма.

В XVII—XIX века колокольня из-за повреждений в войнах и пожарах неоднократно перестраивалась. В начале XIX она была покрыта жестью и увенчана шпилем (8 м) с позолоченным шаром и крестом (5 м).

Башенные часы изготовлены в конце XVII века. Механизм реконструировался в 1803 году. Четыре циферблата (диаметр 2 м) снабжены только часовой стрелкой. Обод циферблатов, цифра и стрелки позолоченные.

Колокол, отбивающий часы, отлит в 1673 году. Меньший колокол, отбивающий четверти, отлит в 1758 году.

Колокольня ремонтировалась в 1965 году. В 1967 году на колокольне были установлены 17 колоколов разной величины, на которых вызванивали мелодии во время празднеств и полуденный сигнал литовского радио.

В колокольне размещался диспетчерский пункт Вильнюсского бюро путешествий и экскурсий.

Литература

• Vytautas Ališauskas, Mindaugas Paknys. Kaplica św. Kazimierza w Wileńskiej Katedrze: przewodnik / tłumaczył z litewskiego Dariusz Malinowski; zdjęcia Tomas Vyšniauskas. Vilnius: Aidai, 2004 (Vilniaus spauda). 79, [1] p.: iliustr. Tir. 2200 egz. ISBN 9955-445-97-1

Ссылки

• [www.katedra.lt/ Šv. Stanislovo ir Šv. Vladislovo Arkikatedra Bazilika]
• [infmir.ru/articles/litva_vilnius_cathedral/ Статья про Кафедральный собор Вильнюса]

См. также

• Гивойте

Отрывок, характеризующий Кафедральный собор Святого Станислава (Вильнюс)

– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.