Качалов, Василий Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Качалов.
Василий Качалов
Имя при рождении:

Василий Иванович Шверубович

Место рождения:

Вильна, Российская империя

Профессия:

актёр

Гражданство:

Российская империя Российская империя → СССР СССР

Театр:

Московский Художественный театр

Роли:

Трофимов, Барон, Гамлет, Чацкий

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Васи́лий Ива́нович Кача́лов (настоящая фамилия — Шверубо́вич; 30 января (11 февраля) 1875, Вильно — 30 сентября 1948, Москва) — русский актёр, на протяжении многих лет один из ведущих актёров Художественного театра, один из первых Народных артистов СССР (1936)[1]. Его имя носит Казанский драматический театр, один из старейших в России.





Биография

Василий Шверубович родился в Вильне (ныне — Вильнюс, Литва), в семье священника Иоанна Шверубовича, настоятеля Никольской церкви, из белорусского шляхетского рода[2]. Дядя — Хрисанф — тоже священник, имел намерение убедить своих прихожан в том, что, имея веру хоть в горчичное зерно, можно приказать горе сдвинуться — и она сдвинется, — убедить, сотворив чудо. В этой своей попытке потерпел фиаско и за смущение верующих был заточен на три года в монастырь со строгой епитимьей. Мать происходила из хорошей полупольской (в девичестве — Воржековская), полулитовской (Гинтовт по матери), но давно обрусевшей православной семьи. Кроме Василия, в семье было ещё два сына: Анастасий окончил юридический факультет Петербургского университета и служил в Привислянском статистическом управлении главным статистиком; Эразм избрал военную карьеру, служил в Малороссийском драгунском, а позже в Приморском драгунском полку, которым он под конец своей службы командовалК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3027 дней].

Василий учился в 1-й Виленской гимназии одновременно с Ф. Э. Дзержинским; в одном выпуске с ним был Б. Горев[3]; одноклассник и неразлучный друг — Константин Галковский, впоследствии литовский композитор Константинас Галкаускас[lt]*.

Гимназистом Шверубович участвовал в любительских спектаклях и приобрел репутацию декламатора и актёра. Очень любил петь гимны своего дяди Хрисанфа и исполнял их на какой-то им самим выдуманный мотив и с карикатурно-белорусским акцентом, которым хорошо владел, и мог не только говорить, но и читать с акцентом стихи. Одним из его «номеров» было исполнение монолога Чацкого гродненским семинаристом. Сам он только к окончанию гимназии и в Петербургском университете с трудом избавился от этого акцента К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3027 дней].

Окончив гимназию в 1894 году, он поступил на юридический факультет Петербургского университета. В 1896 году на студенческих каникулах играл вместе с В. Ф. Комиссаржевской во время её гастролей в пьесе Г. Зудермана «Бой бабочек». Позднее выступал в Вильне и Ковне на гастролях Московского художественного театра К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3027 дней].

В Санкт-Петербурге в 1896 году Качалов стал актёром в Театра Литературно-артистического общества, фактическим владельцем которого был А. С. Суворин (1834—1912; владелец и редактор газеты «Новое время»). По одной версии, именно Суворин придумал сценический псевдоним «Качалов», заменивший «неблагозвучную» фамилию актёра К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3027 дней]. По другой версии сам Шверубович[4], случайно прочитав в петербургской газете некролог Н. Н. Качалова (бывшего губернатора Архангельской губернии), решил взять его фамилию, а в дальнейшем познакомился с его сыном, также Н. Н. Качаловым, супругом актрисы Елизаветы Тиме, и рассказал ему эту историю.

Качалов играл на провинциальных сценах в гастрольной труппе В. П. Далматова, в труппе товарищества М. М. Бородая в Казани и Саратове (1897—1900)[5]. По воспоминаниям сына, он имел немалый рост (1 м. 85 см.), но был худ, бледен, брит, близорук, узкоплеч сравнительно с гигантами старшими братьямиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3027 дней].

В 1900 году Качалов был принят в труппу Художественного театра, где дебютировал в роли Берендея в «Снегурочке» А. Н. Островского. Поначалу он довольствовался эпизодическими ролями, чуть позже уже дублировал К. С. Станиславского в ролях Тригорина и Вершинина в пьесах А. П. Чехова «Чайка» и «Три сестры» и в течение нескольких лет стал одним из ведущих актёров театра[6]. Уже в 1905 году в одном из писем Станиславский писал о том, что как актёр был вынужден уступить первенство Качалову[6]. Среди его лучших работ дореволюционного периода — чеховские Тузенбах, Петя Трофимов и Иванов, Барон в пьесе М. Горького «На дне», Иван Карамазов и Николай Ставрогин в инсценировках романов Ф. М. Достоевского[6].

«Обладая неотразимым сценическим обаянием, — пишет Инна Соловьёва, — чарующим голосом и всеми данными, чтобы первенствовать в традиционном амплуа героя-любовника, обладая также точным юмором и мастерством характерности, обладая — наконец — той нервной тонкостью, обостренностью интеллекта, способностью жить на сцене философской проблемой, которые делали его идеальным исполнителем ролей недавно возникшего амплуа „героя-неврастеника“, Качалов всю жизнь совершенствовал в себе нечто иное: совершенствовал своё мастерство артиста „театра живого человека“, который строили создатели МХТ»[6]. Увлечённый поисками Станиславского и Немировича-Данченко, актёр не раз отклонял приглашения на императорскую сцену[6].

В Москве Качалов вёл активную богемную жизнь «серебряного века». В рассказе И. Бунина «Чистый понедельник» карикатурно изображён пьяный Качалов — «с бокалом в руке, бледный от хмеля, с крупным потом на лбу, на который свисал клок его белорусских волос»[7]. Сергею Есенину принадлежит известное стихотворение «Собаке Качалова», начинающееся строками: «Дай, Джим, на счастье лапу мне…»Дружил с Анатолием Мариенгофом; в его романах «Роман без вранья» и «Мой век. Моя молодость», которые очень биографичны, много написано о Качалове и его семье, окружении. Дружба с М. Андреевой привела к тому, что на адрес Качалова приходили из-за границы директивные письма для МК РСДРП, а от его имени шли за рубеж материалы для «Искры». По театральным делам близко сошёлся и был дружен с миллионером ТарасовымК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3027 дней].

После октября 1917

После Октябрьской революции возглавлял часть труппы Станиславского, которая отправилась на гастроли по югу России. Переезжая за отступающими частями Белой армии оказался в Екатеринославе, где случайно нашёлся его сын, служивший у белых. Больного тифом сына едва спасли:

мать, которая всю ночь сидела около меня, заметила, что я очень вспотел, градусник показал, что у меня 35 с чем-то. Тогда она накапала мне двадцать пять — тридцать капель и дала выпить. При всей своей слабости я почувствовал, что выпил что-то не то. Оказалось, что мать дала мне принять сильный раствор карболки. Началась, конечно, паника. Весь дом принимал во мне то или иное участие: несли молоко, искали врача, бегали в аптеку, только отец был как-то странно, напряженно спокоен. Когда мать, которая была, конечно, в самом невероятном отчаянии, бросилась к нему с исступленным воплем: «Что делать?» — он сказал с неожиданным уверенным самообладанием: «Пойми ты: чтобы мать ждала с фронта сына, о котором несколько месяцев ничего не знала, и чтобы она в первую же ночь его отравила… это такая безвкусная мелодрама, которой быть не может. Этого не может быть». И мать успокоилась

— По воспоминаниям ШверубовичаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3027 дней].

В начале лета 1920 года переехал в Грузию, где также выступал на сцене.

В сентябре 1920 года, получив приглашение советских властей, отправился в Москву через страны Южной и Центральной Европы (прямой путь через юг России был очень опасен). Гастролировал во многих городах и не спешил возвращаться. После долгих раздумий часть актёров МХТ во главе с Качаловым вернулась в Москву в 1922 году.

Актёр скончался 30 сентября 1948 года от рака легкого. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 2).

Частная жизнь

Летом 1900 года в Кисловодске Василий Качалов женился на актрисе Нине Литовцевой, с которой познакомился в Казанском театре, в сезон 1898/99 года. Даже в период брака у Качалова было много связей «на стороне» (Алиса Коонен, Мария Лилина и др.)[8]. После смерти мужа Литовцева потеряла рассудокК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3027 дней].

Сын от этого брака — театральный деятель, мемуарист Вадим Шверубович (1901 — 1981).

Внук — шекспировед, театровед Алексей Бартошевич (род. 1939).

Творчество

Московский Художественный театр

Фильмография

Качалов-чтец

Благодаря выдающимся достоинствам голоса и артистизму, Качалов оставил заметный след в таком особом роде деятельности, как исполнение произведений поэзии (Сергея Есенина, Эдуарда Багрицкого и др.) и прозы (Л. Н. Толстого) в концертах, на радио, в записях на граммофонных пластинках.

Награды и звания

Напишите отзыв о статье "Качалов, Василий Иванович"

Примечания

  1. ↑ Василий Иванович Качалов — статья из Большой советской энциклопедии.
  2. ↑ Смирнов А. [magazines.russ.ru/zerkalo/2006/27/sm08.html Заговор недорезанных] // Зеркало. — 2006. — № 27-28.</span>
  3. ↑ Б. Горев. [www.ruthenia.ru/sovlit/j/100.html Марксизм и рабочее движение в Петербурге четверть века назад]
  4. ↑ [www.kazved.ru/article/56797.aspx Правда, что начинающий актёр Василий Шверубович взял себе псевдоним Качалов из газетного некролога?]
  5. ↑ Малинин Г. А. Саратов: Очерк-путеводитель. 2-е изд. Саратов: Приволжское книжное издательство, 1980. — 216 с ил.
  6. ↑ 1 2 3 4 5 Соловьёва И. Н. [www.mxat.ru/history/persons/kachalov/ Василий Иванович Качалов]. История. Персоналии. МХТ им. А. П. Чехова (официальный сайт). Проверено 12 сентября 2016.
  7. ↑ [lib.ru/BUNIN/allei.txt Иван Алексеевич Бунин. Темные аллеи]. Проверено 10 марта 2013. [www.webcitation.org/6F1eVEEv6 Архивировано из первоисточника 11 марта 2013].
  8. ↑ Maria Ignatieva. Stanislavsky and female actors: women in Stanislavsky’s life and art. University Press of America, 2008. ISBN 9780761841791. Page 39.

    9. </ol>

Библиография

  • [teatr-lib.ru/Library/Kachalov/Kachalov/ Василий Иванович Качалов: Сборник статей, воспоминаний, писем] / Сост. и ред. В. Я. Виленкин. М.: Искусство, 1954. 658 с.
  • Виленкин В. Я. Качалов. Москва, 1962
  • Чушкин Н. Н. Гамлет — Качалов. М., 1966
  • Марков П. А. О театре. М., 1977
  • Волков Н. Д. [teatr-lib.ru/Library/Volkov/Vechera/#_Toc314425207 Театральные вечера]. Москва, 1966.
  • «Три года недобровольного изгнания». «Качаловская группа» Художественного театра. Май 1919 — май 1922. Письма. Приложения: Н. А. Подгорный. Воспоминания (1919), Дневник поездки за «Качаловской группой» (1921) / Публ., вступ. статья и коммент. М. В. Львовой // Мнемозина. Документы и факты из истории отечественного театра XX века / Ред.-сост. В. В. Иванов. М.: Индрик, 2014. Вып. 5. С. 363—494.
  • В. А. Разумный. [razumny.ru/kachalov.htm Воспоминания современника о В. И. Качалове]

Отрывок, характеризующий Качалов, Василий Иванович

– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Качалов,_Василий_Иванович&oldid=80773594»