Каченовский, Дмитрий Иванович

Дмитрий Иванович Каченовский
Дата рождения:	8 (20) декабря 1827(1827-12-20)
Место рождения:	Карачев,Орловская губерния
Дата смерти:	21 декабря 1872 (2 января 1873)(1873-01-02) (45 лет)
Место смерти:	Харьков
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	юрист-международник
Место работы:	Харьковский университет
Альма-матер:	Харьковский университет
Известные ученики:	А. Н. Стоянов
Известен как:	ученый, который стремился интернационализировать и кодифицировать международное право

Дмитрий Иванович Каченовский (1827—1872) — российский правовед, профессор.

Биография

Дмитрий Иванович Каченовский родился в Карачеве Орловской губернии, с 10 лет проживал, с перерывами на поездки, в Харькове. Являлся отдаленным родственником профессора М. Т. Каченовского.

Paнo (в возрасте 19,5 лет) окончив Харьковский университет, он в 1849 году защитил магистерскую диссертацию «О владычестве над морями» и получил должность руководителя кафедрой международного права. В 1855 году для защиты докторской диссертации приехал в Москву, где близко сошёлся с кружком западников, «заветам которого остался верен до конца своей жизни».

1858—1859 года Каченовский провел за границей и сумел привлечь внимание западных юристов двумя докладами, сделанными в Англии. Отчёты Каченовского о поездках за границу (X., 1860 и 1862) свидетельствуют о том, «как широко он понимал свою задачу (ознакомление с политическою жизнью и наукою Запада), как умело и зорко наблюдал и с каким беспристрастием относился ко всему, что ему пришлось видеть (упреки в англоманстве совершенно неосновательны)».

В 1855-1865 годы Каченовский активно публиковался. К этому десятилетию относятся почти все его изданные работы.

Уже с 1864 года врачи стали запрещать Каченовскому работать; обнаружились признаки чахотки. В последние годы своей жизни Каченовский стал заниматься искусствоведением. Он особенно увлёкся искусством Италии, куда совершал несколько поездок.

Научная деятельность

Международное право

Д. И. Каченовский был известен как юрист, занимавшийся проблемами международного права. В своих исследованиях Каченовский придерживался практического направления английской и голландской школы. Он ценил труды Бейнкерсгука и сходился с ним в методе исследования.

Публициста Вурма он считал лучшим политическим писателем Германии и не выносил немецкой Gelehrtheit. Благодаря исторической точке зрения Каченовскому удавалось угадывать, в каком направлении предстоит развиваться тому или другому юридическому учреждению.

Его докторская диссертация — одна из лучших монографий своего времени; в ней в виде постулатов из основных начал международного права и его исторического развития намечены некоторые реформы, вскоре после того получившие частичное осуществление в Парижской декларации 1856 года.

Каченовский один из первых выразил мысль о необходимости для развития международного права совместной работы учёных различных стран — мысль, осуществившуюся через год после смерти Каченовского созданием института международного права.

Любимой идеею Каченовского была кодификация норм международного права. Каченовский чутко отзывался на все явления политической жизни, как на Западе, так и в России; политическое и общественное обновление последней находило в нём самое горячее сочувствие (см. речь «Новая Россия и Новая Европа», «Русская речь», 1861, а также в «Курсе»). Каченовский был одним из наиболее выдающихся преподавателей и руководителей университетской молодежи. Беззаветно преданный своему провинциальному университету, «своей Саламанке», он не отделял себя от своей аудитории, которую воспитывал в духе истины и прогресса.

Искусствоведение

Сохранившиеся путевые заметки его имеют, по словам профессора Стоянова, большой интерес для истории искусства (не изданы). Плодом пребывания Каченовского в Италии было широко задуманное исследование о Микеланджело, из которого лишь небольшой отрывок появился в печати («Старые флорентийские мастера», «Вестн. Европы», 1869, август и окт.). Учрежденный при Харьковском университете музей изящных искусств передан был в заведование его главному инициатору, Каченовскому (в 1870 г. Каченовский издал указатель скульптурных произведений музея с приложением статьи проф. Байта о художественных произведениях из слоновой кости).

Библиография

«О каперах и призовом судопроизводстве» (M., 1855, докторская диссертация), перев. на англ. яз. с добавлениями самого автора («Prize-law, particularly with reference to the duties and obligations of belligerents and neutrals», Лонд., 1867); «Взгляд на историю политических наук в Европе» (М., 1859); «О современном состоянии политических наук в Зап. Европе и в России» (Харьк., 1862); «Курс международного права» (X., 1863-66; не окончен; введение и исторический обзор, прерывающийся на Средних веках; есть перев. на англ. язык, не напечатанный). В это же время Каченовский поместил в разных журналах ряд статей: «Жизнь и соч. Вебстера» («Русский вестник», 1856, позднее эти статьи были опубликованы двумя изданиями на французском языке: Katchenovsky, Dmitry Ivanovich. Daniel Webster, sa vie et ses oeuvres. Aperçu de l’histoire des États-Unis. Paris, 1858; и Katchenovsky, D.I. Daniel Webster. Étude Biographique. Amérique et ses Hommes d’État. Bruxelles et Ostende, 1863.), «Успехи науки международного права в Германии и Англии» (там же, 1856); «Христиан-Фридрих Вурм» (там же, 18 5 9); «Воспоминания о Маколее» («Русское слово», 1860); «Моя встреча и беседа с г-жою Дженсон» («Русская речь», 1861); «Прежнее и нынешнее положение русских унив.» (там же, 1862).

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Каченовский, Дмитрий Иванович

После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.