Качественная пресса

Качественная пресса — это издания, рассчитанные на высокообразованного читателя. Часто качественную прессу называют «прессой мнений для интеллектуальной части общества».

Типологические черты

Для качественной прессы характерны такие отличительные признаки, как преобладание аналитических жанров (статьи, корреспонденции, рецензии, комментарии, обозрения), взвешенность оценок, контроль за достоверностью информации, спокойный тон публикаций. Читателей качественной прессы интересуют не столько публицистические рассуждения журналистов, сколько мнения компетентных экспертов.

Главное условие для качественной прессы — это надежность фактов и мнений, их достоверность. К примеру, материалы качественной французской газеты Le Monde студенты и преподаватели высших учебных заведений используют наравне с учебниками. Кроме того, качественные издания отличаются высоким полиграфическим уровнем, респектабельностью внешнего вида. Часто такие газеты или журналы фотоиллюстрациям предпочитают текстовые комментарии. Для качественной общенациональной прессы характерен формат А2.

Отличающим качественную прессу от массовой и бульварной является, в первую очередь, аудиторный признак. Качественная пресса востребована интеллектуалами, политиками, людьми деловых кругов, менеджерами и др. Чтение качественной прессы позволяет читателям надежно ориентироваться в обстановке и оперативно принимать точные решения.

Качественность прессы во многом обеспечивается соблюдением журналистами этических принципов.

Качественные издания в России

Одним из первых классификацию русских газет вывел А. В. Пешехонов в 1901 году. Он выделил газеты «дешевые», «малые» и «большие». В современной терминологии эти типы эквивалентны понятиям бульварной, массовой и качественной прессы. Под качественной прессой в этой типологии и в традициях русской журналистики понимался «политический орган со строго выдержанным направлением, рассчитанный на своего читателя-единомышленника, образованного, понимающего стилистически сложные публикации, в которых обсуждаются серьёзные общественные, политические, научные и другие проблемы».

В соответствии с этим определением к качественным изданиям можно отнести уже «Ведомости» Петра I, однако первым классическим образцом русской качественной газеты считаются «Русские ведомости» (1863—1918). Их главной особенностью была приверженность единым принципам издания и стилю оформления. В течение 55 лет газета избегала технических новшеств, погонь за сенсациями, отличалась широким спектром тематики и строгой проверкой информации на достоверность. На страницах «Русских ведомостей» регулярно публиковались видные общественные деятели того времени.

В газете освещались острые вопросы современности, а повышенная информативность соединялась с аналитичностью и серьёзным тоном публикаций. Все это и сделало издание эталоном качественной российской газеты. В 1913 году редакция «Русских ведомостей» провела исследование, по результатам которого выяснилось, что основной круг читателей составляла интеллигенция: это были врачи, адвокаты, ученые, студенты, педагоги и другие. Рабочих было лишь 0,5 %.

В начале ХХ века нишу качественной русской прессы в основном занимали легальные партийные газеты. Это центральный орган большевиков «Новая жизнь», главная газета кадетов «Речь», издания октябристов, прогрессистов и мирнообновленцев «Голос Москвы» и «Утро России» и др. Тип этих газет соответствовал формату качественной прессы Европы. Так, например, редакция газеты «Речь» опиралась на английский опыт издания качественных газет и старалась следовать оформлению и структуре The Times.

Современный рынок российских качественных изданий достаточно насыщен. К качественной прессе можно отнести «Коммерсант», «Независимую газету», «Российскую газету», «РБК daily», журналы «Эксперт», «Итоги», «Русский Newsweek» и т. д.

Все перечисленные издания отличаются взвешенным тоном публикаций и преобладанием аналитических жанров журналистики. Современная качественная пресса в России является источником новостей в российском информационном пространстве и влияет на формирование информационной повестки дня.

Качественная пресса других стран

Первой качественной газетой считается The Times, основанная в 1785 году в Лондоне. Подлинное значение «Таймс» как влиятельной европейской газеты проявилось в начале XIX века. Взвешенная позиция и ориентация на традиционные ценности среднего класса выделяли её из ряда популистских и радикальных изданий того времени. Система качественной печати начала складываться в Великобритании в XIX веке. За это столетие здесь появились ещё три гиганта качественной прессы: The Guardian (1821), The Daily Telegraph (1885) и Financial Times (1886).

В американской газетной индустрии XIX века утверждение принципов «нового журнализма» (сочетание информационности и развлекательности) привело как к появлению «жёлтой прессы», так и к созданию качественных изданий. Качественная пресса в истории американской журналистики связывается с именем Адольфа Окса, который в 1896 г. приобрел издание The New York Times. Новый владелец изменил облик газеты и вынес на первую страницу рядом с заголовком девиз: «All the News That’s Fit to Print» («все новости, достойные печати»).

The New York Times провозгласила своими принципами отказ от вмешательства в частную жизнь, от низкопробных сюжетов и рекламы, сомнительных методов добывания информации, а также от публикации непроверенных новостей ради создания сенсации. Результаты редакционной политики привели к тому, что чтение этой газеты стало признаком респектабельности. Стиль качественной журналистики The New York Times был принят влиятельными издательскими кругами США и европейских стран. Итогом борьбы за качественную журналистику в США стало образование в 1923 г. «Американского общества редакторов газет», которое предложило в качестве образца кодекс высочайшего этического и профессионального поведения.

На сегодняшний день наивысший авторитет в мировой журналистике завоевали именно качественные СМИ. В конце 90-х годов по результатам опроса экспертов более чем из 50 стран выстроился список лучших изданий ХХ века. Первые места в нем заняли Financial Times, The New York Times, Frankfurter Allgemeine Zeitung и The Wall Street Journal. На пятом месте осталось издание The Daily Telegraph, которое характеризуется как массовая широкополосная газета, относящаяся к качественной прессе (broadsheet). В этом рейтинге нет ни одной массовой газеты.

Повсеместно в последнее время наблюдается достаточно активное усиление газет, которые раньше предназначались исключительно для экспертов-аналитиков и биржевиков, — это Financial Times в Великобритании, Handelsblatt в Германии, The Wall Street Journal в США и Les Échos во Франции. Они занимают нишу качественной прессы первой категории — для управляющей элиты.

Традиционные английские качественные газеты The Times, The Guardian, The Daily Telegraph и Financial Times существуют до сих пор, но «качественный» формат А2 сохраняют только The Daily Telegraph и Financial Times. The Times в настоящее время представляет собой влиятельную ежедневную газету, имеющую широкую сеть собственных корреспондентов за рубежом. Несмотря на смену владельцев, направленность и качество «Таймс» остались неизменными. В 1986 году в Англии появилась ещё одна крупная качественная газета — The Independent.

Почти вся традиционная надрегиональная пресса Германии — качественная. Исключения составляют лишь бульварная газета Bild и газета смешанного типа die Tageszeitung. Газеты Süddeutsche Zeitung, Frankfurter Allgemeine Zeitung, Die Welt, Frankfurter Rundschau являются качественными изданиями, рассчитанными на политический и экономический истеблишмент страны. Они характеризуются строгостью оформления и высоким уровнем аналитических материалов. Рекламу в них, как правило, размещают респектабельные фирмы.

Во Франции современные национальные газеты в большинстве своем можно отнести к качественной прессе: например, Le Monde, Le Figaro, Les Échos и др.

На сегодняшний день самая многотиражная качественная газета — The Times of India. Она освещает социальные, политические и экономические события национального и международного масштаба. Большая часть газеты, как и практически в любом качественном издании, посвящена новостям и аналитике.

См. также

• Деловая журналистика
• Жёлтая пресса
• Таблоид

Отрывок, характеризующий Качественная пресса

Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.