Варанаси

Не следует путать с Каши — городом в Синьцзян-Уйгурском автономном районе.

Запрос «Каши» перенаправляется сюда; о блюде из разваренных зёрен или крупы злаков см. Каша.

Варанаси англ. Varanasi санскр. वरणासी хинди बनारस Страна ИндияИндия Штат Уттар-ПрадешУттар-Прадеш Координаты 25°18′25″ с. ш. 83°00′22″ в. д.25.30694° с. ш. 83.00611° в. д. / 25.30694; 83.00611    Площадь 1550 км² Высота центра 81 м Население 1 435 113 человек (2011) Плотность 925,88 чел./км² Названия жителей варанаси́ец, варанаси́йцы Часовой пояс UTC+5:30 Телефонный код +0542 Почтовые индексы 221 0хх Автомобильный код UP-65

Варана́си (англ. Varanasi, санскр. वरणासी, varaṇāsī ^IAST или санскр. वाराणसी, vārāṇasī ^IAST [ʋaːɾaːɳəsiː] ) — букв. «между двух рек»; Бена́рес (англ. Benares [bə.naː.rəs]) или Банарас (англ. Banaras, хинди बनारस, урду بنارس, Banāras [bənɑːɾəs] ) или Каши (англ. Kashi, хинди काशी, урду کاشی, Kāśī [kaː.ʃiː] ) — главный город одноимённой области в северо-восточной Индии (штат Уттар-Прадеш), город, имеющий для индусов такое же значение, как Ватикан для католиков (ЭСБЕ называет его: «Рим индусов»), средоточие брахманской учёности. Считается святым городом для буддистов и джайнистов, наиболее святым местом в мире в индуизме (как центр Земли в индуистской космологии). Один из старейших городов мира и, возможно, старейший в Индии.

История

Этимология

Название города Варанаси, вероятней всего, происходит от названий двух рек Варуна (по имени древнего божества воды Варуны) и Асси, так как Варуна вливается в Ганг севернее, а Асси южнее города. Согласно иному мнению, река Варуна первоначально называлась Варанаси, что и дало имя городу. Последнее редко учитывается историками, хотя некоторые старинные тексты делают эту гипотезу весьма вероятной.

Среди исторических названий Варанаси также встречаются Авимуктака, Анандаканана, Махасмасана, Сурандхана, Брахма Вардха, Сударшана, Рамья и Каши.

В Ригведе город упоминается как Каси или Каши, «Сияющий» как аллюзия на исторический статус города как центра наук, литературы и культуры. Кашиханда описывает славу города в 15 000 стихах Сканда-пураны. В одном из стихов бог Шива говорит

Три мира образуют один мой город и мой королевский дворец в нём.

Древняя история

Согласно легендам, город был основан богом Шивой около 5000 лет назад и поэтому Варанаси является одним из наиболее важных мест паломничества в Индии. Варанаси входит в семёрку священных городов индуизма. Много индуистских писаний, таких как Ригведа, Сканда-пурана, Рамаяна и Махабхарата упоминают его. Считается, что возраст Варанаси составляет около 3000 лет. Город был важным коммерческим и индустриальным центром благодаря производству муслина и шёлка, парфюмерии, изделий из слоновой кости и скульптуры. Во времена Гаутамы Будды (родился около 567 года до н. э.) Варанаси был столицей царства Каши. Выдающийся китайский путешественник Сюаньцзан описывал его как центр религиозной, образовательной и художественной деятельности, отмечая, что город простирался более чем на 51 км вдоль западного берега Ганга.

Каши Нареш и Раманагар

В XVIII веке Бенарес (Варанаси) стал столицей независимого царства Каши с британским управлением. В 1910 году был образован новый индийский штат со штаб-квартирой в Раманагаре, но без юрисдикции над городом Варанаси. Каши Нареш (религиозный глава Бенареса) по-прежнему жил в форте Раманагара, расположенном на востоке от Варанаси по ту сторону Ганга. Форт Раманагар был построен раджой Каши Нареша Балвантом Синхом из кремового песчаника в XVIII столетии в типичном стиле моголов с резными балконами, открытыми внутренними двориками и живописными павильонами. Вторым фортом Каши Нареша был дворец Чет Синх возле Шивала Гхата, построенный махараджей Чет Синхом.

Форт Раманагар и его музей стали памятником истории царей Бенареса и с XVIII столетия являются резиденцией Каши Нареша.

События 1857 года

Во время восстания сипаев в городе произошла резня, учинённая британскими военными, во время которой погибло много солдат-индусов и жителей города.

Описание города в конце XIX века

Варанаси лежит на протяжении около 8 км под 25°17′ с. ш. 83°04′ в. д.25.283° с. ш. 83.067° в. д. / 25.283; 83.067    (от Гринвича), раскинувшись амфитеатром на левом берегу Ганга, который в этом месте образует небольшую бухту и имеет ширину, изменяющуюся по временам года от 550 до 850 м при глубине от 25 до 30 м. Б., если смотреть на него с берега Ганга, представляет весьма оригинальный и живописный вид. Он состоит из лабиринта тёмных, сырых, грязных, извилистых и узких улиц, по которым не везде может пройти слон. Экипажи здесь не в употреблении. Дома, число которых в 1872 году достигало 35741, в основном трёхэтажные, но часто встречаются также и пяти-, и шестиэтажные. Так как каждый верхний этаж выдается немного вперёд над нижним, то самые верхние этажи стоящих один против другого домов почти сходятся между собой. Весьма многие из них снабжены балконами, балюстрадами и круглыми или, скорее, пирамидальными куполами. Пестрота красок, которыми расписана большая их часть, с изображением на лицевой стороне цветов, животных, людей и богов придает им весьма оригинальный вид. Бенарес служит средоточием поклонения Шиве, или Махадеве, и посвящённых этому божеству храмов насчитывается в городе более 1000. Но большая их часть в архитектурном отношении не представляет ничего величественного; старейший, значительнейший и наиболее почитаемый и посещаемый между ними есть храм Vishrayesa, то есть Господа мира. Во всех этих храмах главным предметом почитания служат стоячие лингамы из камня. Посвящённые Шиве быки свободно бегают по всем городским улицам, между тем как во многих храмах Дурги почти на каждом шагу встречаются прыгающие обезьяны, которых там воспитывают и холят. Из храмов, принадлежащих секте Джайна, замечательны по своей архитектуре в особенности храм Ман-Мандиль, или дом Мандиль-Синга, который в 1680 г. был обращён в обсерваторию и снабжён великолепными, сохранившимися до сих пор астрономическими инструментами, равно как Джайн-Мандиль, или храм Джайны, впрочем, приходящие уже в разрушение. В числе находящихся в Б. трёхсот мечетей одна их самых величественных — мечеть Ауренг-Зеба, построенная недалеко от берега Ганга, на месте разрушенного индусского храма, с тремя куполами и двумя минаретами.

Число жителей Бенареса достигает 207570 (1881), но сильно колеблется благодаря множеству стекающихся ежедневно в Бенарес богомольцев и других пришельцев, число которых во время Рам-Лилы и Давалли, двух самых больших и блестящих из всех религиозных празднеств в Бенаресе, доходит с лишком до 100000 чел. Среди них более 20000 браминов, множество нищих, бродяг, всякого рода праздношатающихся и вечно покрытых грязью, почти совершенно нагих факиров. Но, кроме того, многие богатые и знатные индусы временно или в последние годы своей жизни поселяются в Бенаресе, где некоторые из них и умирают. Любимыми местами прогулок жителей служат каменные лестницы (гхаты), идущие от набережной к Гангу. Чтобы умереть около Ганга, лежащие при смерти больные приказывают нести себя на эти лестницы, на которых происходит сожжение трупов. Считается, что если человек умрёт здесь, его душа больше не будет перевоплощаться, он выйдет из колеса Сансары. Б. и теперь, как в старину, служит центром браминской учёности и науки, хотя в новейшее время всё более и более вступает в состязание с Бенаресом Калькутта, особенно в деле изучения языков. Бенаресские пандиты по-прежнему считаются первыми авторитетами во всех религиозных вопросах. Из множества учебных заведений наиболее замечательны индусская коллегия и учреждённая в 1792 г. Санскритская коллегия; обе они получают субсидию от английского правительства. В первой из них преподаются чтение, письмо и счисление, индусские законы, священная литература индусов на санскритском языке и астрономия. В другой преподаётся английский язык, английская история и литература, санскритский язык, языки индусский и персидский, равно как математика, политическая экономия и проч. Б., кроме того, служит средоточием цветущей промышленности и имеет важное торговое значение. В торговле приобрели известность изготовляемые здесь украшения из драгоценных металлов, золотые и серебряные ткани, бархат, шёлковые и бумажные материи. Сюда привозится для продажи всё, что Индия и сопредельные с нею страны производят ценного в области искусства и труда, равно как все естественные продукты вместе со всевозможными произведениями английской промышленности. Из бенаресских купцов некоторые принадлежат к богатейшим во всей Индии. — Б. весьма древний город, которому ещё в санскритских стихотворениях дается название Кази, то есть блестящий, и считается древнейшею школой браминов. В 1193 г. он был завоёван гуридом Кутб-эд-дином и в 1529 г. присоединён Бабером к империи Дели. При падении последней в начале XVII века князь газипурский стал повелителем города и страны Б. и в 1775 г. подчинился владычеству Англо-ост-индской компании, которая в 1781 г. сменила его и присоединила город с его округом к своим владениям. Ср. Sherring, «The sacred city of the Hindus; an account of B. in ancient and modern times» (Лонд., 1868); его же, «Hindu tribes and castes, as represented in B.» (Бенарес, 1872).

Область Б., занимающая пространство в 47431 кв. км, имеет 8179307 ж., в том числе 1,5 млн магометян и состоит из шести округов: Б., Мирзапур, Газипур, Бусти, Горакпур и Азимгар.

Географическая информация

География

Город расположен в центре долины Ганга в Северной Индии на её серпообразных отмелях. Это южная часть штата Уттар-Прадеш. Варанаси является центром одноимённого округа. «Городская агломерация Варанаси» объединяет семь субъединиц общей площадью 112.26 км². Вся агломерация простирается от 25°14′ с. ш. 82°56′ в. д.25.233° с. ш. 82.933° в. д. / 25.233; 82.933    до 25°23′ с. ш. 83°03′ в. д.25.3917° с. ш. 83.050° в. д. / 25.3917; 83.050   . Земля в округе очень плодородна, благодаря низкому уровню грунтов и частым разливам Ганга в Индо-Гангской равнине.

Варанаси расположен в наивысшей точке между Гангом и Варуной со средней высотой около 80 м. Вследствие отсутствия притоков и каналов местность достаточно суха, что в прошлом должно было быть удобным для образования поселений. Однако современное расположение города несколько отличается от указанного в некоторых древних текстах.

Расстояние между слияниями Ганга с Варуной с одной стороны и Ганга с Асси с другой, где и расположен Варанаси, составляет 4 км. Индуисты часто совершают паломничество под названием Панча-Кроши Ятра в оба этих места, заканчивающееся в храме Сакши Винаяка.

Климат

В Варанаси влажный субтропический климат со значительным различием между летней и зимней температурой. Лето длинное, с раннего апреля по октябрь с муссонами и очень жаркое, как в Южной Азии (температура колеблется от 32 °C– до 46 °C). Зимы длинные, с сильными суточными вариациями (тёплые дни и холодные ночи). Благодаря волнам холодного воздуха с Гималаев температура с декабря по февраль часто бывает ниже 5 °C. Зимой часты туманы, а летом — ветры под названием Лу.

Из-за загрязнения воды, благодаря плотинам выше по течению и повышению температуры, уровень Ганга несколько снизился и по центру течения появляются новые островки.

Климат Варанаси
Показатель	Янв.	Фев.	Март	Апр.	Май	Июнь	Июль	Авг.	Сен.	Окт.	Нояб.	Дек.	Год
Средний максимум, °C	19,4	24,4	30,6	36,7	37,8	36,1	32,2	31,1	31,1	30,6	27,2	21,7	29,9
Средний минимум, °C	8,3	12,2	16,7	22,2	25	26,7	25,6	25,6	24,4	21,1	15,0	10,6	19,4
Норма осадков, мм	19,3	13,5	10,4	5,4	9,0	100,0	320,6	260,4	231,6	38,3	12,9	4,0	1 025,4
Источник:

Религиозная жизнь

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В индуизме Варанаси признается как одно из главных мест почитания Шивы и Ганги. Город является также священным для буддистов (в Бенаресе и расположенном неподалёку от него Сарнатхе Будда Шакьямуни начал проповедь своего учения) и джайнов. Ввиду наличия крупной мусульманской общины (до трети населения), большое значение в городе имеет ислам.

Гхаты

Основная религиозная активность в Варанаси связана с набережными вдоль левого (западного) берега реки Ганга — гхатами. Всего насчитывается 84 гхата, наиболее важными в религиозном плане являются (перечислены в порядке расположения с юга на север):

• Асси
• Кедар
• Дасашвамедх
• Маникарника
• Панчаганга

Наиболее распространённым религиозным ритуалом для индуистов является омовение в водах священной реки. Ежедневно эту церемонию осуществляют десятки тысяч людей, бóльшая часть которых — паломники со всей Индии и Непала.

На Дасашвамедх-гхате, соседних с ним гхатах, а также на Асси-гхате, ежевечерне проводится Ганга Аарти (Огненная пуджа) — церемония жертвоприношения божеству реки Ганга, выполняемое несколькими специально подготовленными браминами.

На Маникарника-гхате расположена одна из двух площадок для кремации. Утверждают, что огонь на этом месте не потухает на протяжении многих тысячелетий. Вторая площадка расположена на Харишчандра-гхате.

Индуистские храмы

За прошедшие столетия в Варанаси построены тысячи индуистских храмов — мандиров, больших и малых. Древние постройки практически не сохранились из-за частых набегов мусульман и причинённых ими разрушений.

Самым известным из них является храм Каши Вишванатх («Золотой храм») в городском районе Годолия, кровля которого в 1835 г. была покрыта 820 кг чистого золота, которое пожертвовал сикхский правитель Пенджаба махараджа Ранджит Сингх.

Из старинных храмов также известен храм Дурги (XVIII в.).

На Лалита-гхате, находящемся под покровительством королевской семьи Непала, расположен единственный в Варанаси деревянный храм в непальском стиле по образцу храма Пашупатинатх в Катманду. Древесина ценных пород для его строительства была привезена из Непала.

Мечети

В конце XVII в. Варанаси был практически полностью разрушен могольским падишахом Аурангзебом, который распорядился выстроить на руинах индуистских храмов мечети. Так появились Гаянвапи-масджид на месте прежнего Вишванатх-мандира в Годолии и Аламгир-масджид (мечеть Аурангзеба) на месте Биндумадхав-мандира, которая, имея два минарета высотой около 70 м, доминировала над береговой линией Ганга на Панчаганга-гхате. В середине ХХ в. минареты получили повреждения в результате землетрясения, один из них обрушился, другой был разобран из соображений безопасности.

Буддизм

Пригород Варанаси, Сарнатх, является местом, где Будда Шакьямуни, по преданию, прочёл свою первую после просветления проповедь, Бенаресская проповедь, — «повернул Колесо учения». Здесь располагаются буддийские святыни — ступа Дхамек, руины храмов, построенных при императоре Ашоке. Сарнатх является местом паломничества буддистов со всего мира, здесь отстроены многочисленные буддийские храмы и монастыри.

Христианство

Христианские храмы и миссии располагаются в основном в кантонменте Варанаси, где ранее размещались колониальные власти и было сильно европейское присутствие.

Городская жизнь

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Типичными в городской застройке Варанаси являются узкие улочки и переулки, называемые гали. Часто они настолько узкие, что по ним можно перемещаться только пешком или на мототранспорте. Гали формируют плотно населённые кварталы, которые называются мохалла.

Многие гали и мохаллы специализированы. В них размещаются базары, предназначенные для продажи определённых товаров: ювелирных изделий, шёлка, бытовой техники, посуды и скобяных изделий, молочных продуктов, мебели и т. д. Часто такая специализация отражается в названиях кварталов: Качаури Гали (уличная еда), Хоа Гали (молочные продукты), Дал Манди, Татери Базар (бронзовые и медные изделия), Сатти Базар (продажа шелка).

Названия некоторых кварталов восходят к проживающим в них общинам. Например, пенджабцы проживают в Лахори Тола, синдхи и гуджаратцы — в Сонии, выходцы из Южной Индии и Непала — в Чаухамбха, афганцы — в Бинья Багх. Бенгальцы на протяжении столетий селились в Бенгали Тола и переулках у Кедар гхата, а мусульмане живут в Маданпуре и Джалалипуре.

В некоторых названиях запечатлены имена известных людей: например, Даранагар назван в честь любимого сына Шах-Джахана, Дара Шикоха, который был губернатором провинции в 1660-х годах. В Навабгандже провёл свои последние годы Ваджид Али Шах, удалённый англичанами с трона набоб Ауда.

Есть районы, перенявшие названия рек, прудов и колодцев: Рамкунд, Дургакунд, Мансаровар.

Экономика и традиционные ремёсла

Бенаресский шёлк

В Индии шёлковое сари из Варанаси является символом красоты, «бенаресский шёлк» считается одним из лучших в Индии. Традиционно ткачеством занимаются мусульмане, а продажами — индусы.

Шёлковая пряжа (кора) поступает сюда из южного штата Карнатака. В Варанаси её особым образом обрабатывают, чтобы сделать как можно более мягкой: кипятят, скручивают, полируют воском, обрабатывают крахмальной мукой ритха. Затем из обработанной пряжи ткут полотно катан.

Из бенаресских тканей наиболее знаменита тяжёлая парча ямдани, в которую добавляют зари — золотую или серебряную нить. Ныне такая ткань делается только по особому заказу; чаще используется синтетическая зари.

Известна также набивная шёлковая ткань танчой. Из орнаментов, используемых при её изготовлении, популярны изначально бенгальский балучар (в который бенаресские умельцы также вплетают зари) и валкалам.

Узорчатые мотивы, которые часто используются в бенаресских сари, называются гулдаста (букет), амби (манго), латифа (цветы), бел-бута (лианы и почки), бадал ме пхул (бутоны в облаках).

Производство шёлка концентрируется в районах Алайпура, Маданпура и Лаллапура. Многие ткачи работают на дому.

Точки оптовой продажи шёлка, сатти, расположены на рынках в Голдхаре и Кундж Гали.

Образование

Варанаси традиционно является важным образовательным центром Индии. В настоящее время в этом городе располагаются Санскритский университет Сампурнананд (основан в 1791 г.) и Бенаресский индуистский университет (основан в 1916 г.). В пригороде Варанаси, Сарнатхе, расположен Центральный университет тибетологических исследований, единственное в Индии высшее учебное заведение с государственной аккредитацией и финансированием, ведущее преподавание на тибетском языке. Университет (ранее — Институт) был основан в 1967 г. по инициативе Джавахарлала Неру и Далай-ламы XIV.

Известные жители

• Димитриос Галанос — греческий индолог, писатель и философ, жил в Варанаси с 1786 г. до своей смерти в 1833 г.
• Тулсидас (1552—1623) — индийский поэт, автор эпоса Рамачаритаманаса, представитель движения бхакти, которое в XV—XVI в. выступало с протестом против брахманской ортодоксии.
• Кабир (1398—1448) — поэт, мыслитель, один из выдающихся представителей движения бхакти.
• Джеймс Баллантайн — шотландский ориенталист, с 1841 по 1861 был директором королевского колледжа в Варанаси.

См. также

• Гхаты
• Маникарника
• Варанаси в статье марихуана
• Форт Рамнагар

Литература

• Бенарес // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Варанаси

– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.