Квазимодо

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Квазимодо (персонаж)»)
Перейти к: навигация, поиск
Квазимодо
Quasimodo

Лон Чейни в роли Квазимодо и Пэтси Рут Миллер в роли Эсмеральды в фильме «Горбун из Нотр-Дама» (1923).
Создатель:

Виктор Гюго

Произведения:

«Собор Парижской Богоматери»

Пол:

мужской

Национальность:

француз

Раса:

человек

Место жительства:

Франция, Париж, Собор Парижской Богоматери (Нотр-Дам де Пари)

Место смерти:

город Париж (Франция)

Род занятий:

звонарь

Роль исполняет:

Лон Чейни, Гару, Энтони Куинн

КвазимодоКвазимодо

Квазимо́до (лат. Quasimodo — «как», «как будто») — главный герой романа Викто́ра Гюго «Собор Парижской Богоматери». Квазимодо — горбатый звонарь Собора Парижской Богоматери. Своё имя Квазимодо получил по названию религиозного праздника Антипасхи (лат. Quasimodo; первое воскресенье после Пасхи, в православии — Фомино воскресенье, Красная горка или Радоница), который, в свою очередь, назван по первым словам интроита — «Quasi modo geniti infantes, rationabile, sine dolo lac concupiscite ut in eo crescatis in salutem si gustastis quoniam dulcis Dominus» («как новорождённые младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение; ибо вы вкусили, что благ Господь» 1Пет. 2:2—3)





Художественный образ

Квазимодо родился с физическими недостатками. Виктор Гюго пишет, что всё тело его было неправильной формы, он был горбат, хром и имел огромную бородавку на левом глазу. Пакетте Шантфлери вместо её первенца подбросили Квазимодо, но несчастная мать при его виде чуть не сошла с ума, и мальчика унесли. Тут же, в Реймсе, его окрестили и отправили в Париж, где его и нашел в яслях для подкидышей Собора Парижской Богоматери двадцатилетний священник Клод Фролло, назвавший его в честь религиозного праздника Антипасхи (лат. Quasimodo — первое воскресенье после Пасхи), в который и был найден Квазимодо. Когда мальчику было четырнадцать лет, Клод Фролло дал ему должность звонаря Собора, но из-за громкого звона колоколов у Квазимодо лопнули барабанные перепонки, и он оглох. Квазимодо ненавидел своё уродство, но при этом обладал добрым сердцем. Он обожал Собор, здание заменяло ему и семью, и дом, и общество. Квазимодо во всем слушался своего приёмного отца, когда тот приказал украсть для него Эсмеральду, он согласился на кражу, но был при этом пойман отрядом ночного дозора. Позже его судили, но из-за того, что Квазимодо попался глухому судье, наказание было намного суровее, чем должно было быть: его приговорили к ударам плетью, а также к нескольким часам у позорного столба (из-за того, что он грубил судье, как показалось последнему). Примечательно, что Клод Фролло, когда заметил Квазимодо у позорного столба, сделал вид, что не знает приёмного сына. Когда Квазимодо начал просить пить, а толпа в ответ лишь смеялась над ним, пришла Эсмеральда и дала воды приговорённому. В этот момент он впервые в жизни заплакал, этот эпизод также пробудил в нём нежные чувства к девушке. Позже, когда Эсмеральду приговорили к казни, он спас её, внеся в Собор и воспользовавшись, таким образом, правом убежища. Но красавица не ответила горбуну взаимностью, так как он вызывал в ней лишь страх. Квазимодо также защищал ради Эсмеральды Собор Парижской Богоматери от бродяг Двора чудес, не зная при этом, что они пришли спасти девушку. Во время этого боя он убил брата Клода Фролло, Жеана — тот был в числе осаждающих храм. Заметив, что бродяги отступают, Квазимодо отправился сообщить об этом Эсмеральде, но её не было в Соборе. Позже он увидел со стен Собора, как её вешают. В этот момент он заметил Клода Фролло, тоже глядящего на Эсмеральду и бешено смеющегося. Квазимодо понял по лицу приёмного отца, что это он виноват в смерти девушки, и убил Клода, сбросив его со стены. После этого он взглянул на отца, на Эсмеральду и произнес: «Это всё, что я любил!». По обычаям того времени тела висельников приносили на Монфокон; туда же принесли и Эсмеральду. Квазимодо скончался, обнимая тело девушки — в книге говорится, что спустя два года после описанных событий стража нашла на Монфоконе скелеты двух людей, по описаниям — Квазимодо и Эсмеральды; когда их попытались отделить друг от друга, скелет мужчины рассыпался в прах.

Маленькую скульптуру Квазимодо можно найти на северном трансепте собора.

Прообраз

В августе 2010 года Адриан Глю, сотрудник Архива Тейт, объявил, что из мемуаров британского скульптора Генри Сибсона, работавшего в 1820-х годах в Соборе Парижской Богоматери, следует, что одновременно с ним там работал звонарём некий горбун. Документы, на основании которых был сделан такой вывод, были обнаружены на чердаке старого дома в Пензансе в 1999 году, после чего их приобрёл архив[1].

Напишите отзыв о статье "Квазимодо"

Литература

Примечания

  1. [www.telegraph.co.uk/culture/books/artsandentertainmentbooksreview/7945634/Real-life-Quasimodo-uncovered-in-Tate-archives.html «Real-life Quasimodo uncovered in Tate archives»], Roya Nikkhah, The Daily Telegraph, 15 Aug 2010

Отрывок, характеризующий Квазимодо

– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.