Квакеры

Запрос «квакер» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Протестантизм

Реформация Quinque sola Дореформационные движения Вальденсы · Гуситы · Катары · Лолларды Церкви Реформации Англиканство · Анабаптизм · Кальвинизм · Лютеранство · Цвинглианство Постреформационные движения Адвентисты седьмого дня · Армия спасения · Баптизм · Движение святости · Квакеры · Конгрегационализм · Меннонитство · Методизм · Пиетизм · Плимутские братья · Пуритане · Пятидесятники · Унитарианство · Харизматическое движение «Великое пробуждение» Евангельские христиане · Ривайвелизм Протестантизм по странам Протестантский фундаментализм

Ква́керы (англ. Quakers, буквально «трепещущие»), официальное самоназвание Религиозное общество Друзей (англ. Religious Society of Friends) — изначально протестантское христианское движение, возникшее в годы революции (середина XVII века) в Англии и Уэльсе. Датой возникновения квакерства обычно считают 1652 год (иногда — 1648, когда Джордж Фокс впервые выступил с проповедью).

Религиозное общество Друзей представляет собой объединение независимых религиозных организаций, чьи вера и практика могут существенно отличаться друг от друга. На сегодняшний день богословские взгляды собраний и отдельных членов колеблются в широком диапазоне от евангелизма и либерального протестантизма до различных форм универсализма и нетеизма.

Число последователей квакерства в мире ныне составляет порядка 360 000 человек. Наибольшие по численности группы квакеров сосредоточены в Северной Америке (преимущественно в США), Африке (в Кении), Европе (в Великобритании), Боливии и Гватемале.

Форма проведения собраний также различается для различных групп Друзей: некоторые практикуют лишь традиционную молчаливую молитву без пасторов и подготовленной заранее программы, другие в той или иной степени прибегают к проповедям, чтению и песнопениям.

Происхождение названия

Первоначальное название — «Христианское общество друзей внутреннего света». С начала 60-х годов ХVII в. самоназвание участников движения постепенно меняется на quakers (квэйкерс) — «трепещущие». Название «квакеры», использовавшееся сначала противниками этого течения как оскорбительное прозвище, имеет несколько версий происхождения. Наиболее вероятна версия, согласно которой основатель данного направления — Джордж Фокс — на заседании суда призвал судью «трепетать перед именем Бога», за что тот назвал Фокса «трепетуном» (англ. квакером). Другая версия приписывает ранним квакерам утверждения по поводу «духовного трепета» от постоянного ощущения присутствия живого Бога.

История Общества Друзей

Формирование теологии квакеров проходило под влиянием различных течений в богословской и общественной мысли Европы XVI—XVII вв., которые можно разделить географически:

• континентальное влияние, представленное идеями М. Лютера, Ж. Кальвина, народных движений, фамилистов, анабаптистов, меннонитов, идеями немецких мистиков (Я. Беме, М. Экхарта, К. Швенкфельда), а также движениями пиетизма и квиетизма;

• собственно английское, представленное англиканской и пуританской (в лице пресвитериан) религиозными системами, а также воззрениями искателей (seekers), лоллардов, баптистов, рантеров, магглтониан, филадельфийцев, людей пятой монархии и др.

Основание квакерской общины приписывается исследователями Джорджу Фоксу (1624—1691), сыну ткача из Лестершира. Он обучался сапожному ремеслу, но школьного систематического образования ему получить не удалось. В восемнадцать лет Фокс ушёл из дома и торговал одно время шерстью. В 1646 или 1647 г. он объявил, что обрёл опору во «внутреннем свете живого Христа» и начал проповедовать учение о «внутреннем свете», настаивая на том, что истину следует искать прежде всего не в «Священном Писании» или «Символе веры», а в голосе Божьем, обращённом к душе человека. Фокс провозглашал всеобщее священство верующих, призывал к отказу от видимых таинств, от платного священства и посещения церкви. В 1652—1653 гг. возникла группа последователей Фокса, именовавших себя «Друзьями Истины», «Друзьями Бога», «Детьми Света».

В истории квакеров XVII века российский историк Т. А. Павлова выделяет три этапа:

• «революционный» (1648—1661);
• время гонений эпохи Реставрации и пассивного сопротивления Друзей властям (1661—1689);
• «конформистский» (после 1689).

Первый этап характеризуется активной деятельностью квакерских проповедников при отсутствии четкой организационной структуры движения. Первые сподвижники Фокса, такие как Эдвард Берроу, Уильям Дьюсбери, Мэри Фишер, Джеймс Нейлер, Джон и Томас Лоусоны, Фрэнсис Хоуджилл, Маргарет Фелл, Джон и Джордж Уайтхеды и многие другие, организовали группу путешествующих проповедников и стали известны в квакерской среде как «Отважные шестьдесят» (Valiant Sixty) или «Первые глашатаи Истины» (First Publishers of Truth). Они ездили с миссионерской целью по всей Британии, Ирландии, в континентальную Европу, колонии Северной Америки и Турцию. Благодаря их деятельности движение квакеров распространилось в Ирландии, Шотландии и Уэльсе. Первыми миссионерами в Новом Свете были Мэри Фишер и Энн Остин, которые прибыли в Массачусетс в 1656 г. В своих многочисленных памфлетах, трактатах, письмах, посланиях и дневниках, а также устных проповедях, выступлениях и диспутах, квакеры подвергали острой критике устои наиболее влиятельных религиозных систем, сложившихся к тому времени в Англии: католической, англиканской и пуританской в лице пресвитериан. За антиклерикальные взгляды, отказ приносить присягу, давать клятвы и платить церковную десятину они претерпевали суровые преследования. Некоторые из последователей Фокса подверглись смертной казни за свои убеждения (в североамериканских колониях в 1659 г. были повешены У. Робинсон и М. Стефенсон, в 1660 — Мэри Дайер). Сам Фокс сидел в тюрьме восемь раз.

В вопросе о социальном составе первых квакеров существуют разногласия среди историков: некоторые из них полагают, что ранними последователями учения Фокса были в большинстве представители мелкой и средней городской и сельской буржуазии и мелкопоместного дворянства — джентри, другие же, напротив, считают, что основу «Общества Друзей» составляли торговцы, ремесленники, наемные рабочие и крестьяне. Также исследователи (например, Барри Рей, Кристофер Хилл, Герман Вейнгартен) выражают сомнения относительно главенствующей роли Фокса в вопросе возникновения и становления раннего квакерства. Так, Барри Рей пишет, что «рождение квакерского движения представляло не столько собрание воодушевленных прозелитов у ног харизматичного пророка, сколько объединение прогрессивно мыслящих протестантских сепаратистов в некое подобие церковного содружества с со-направленной идеологией и развивающимся моральным кодексом».

Во второй и третий периоды ранней квакерской истории, отмечает Т. А. Павлова, происходит «обуржуазивание, её организационное оформление; разрабатывается теологическая доктрина». Гонения на «Общество Друзей» не ослабели после реставрации монархии в 1660 г. Так как приверженцы различных религиозных движений (как правило, радикального направления) присоединялись к квакерам, «друзья истины» рассматривались властями в качестве сборища всех сектантов и заговорщиков против правительства Оливера Кромвеля, а после реставрации — против Стюартов. Как полагают некоторые историки, прежде всего против квакеров было направлено восстановление «Акта о единообразии» в 1662 г. В том же году был принят «Акт о квакерах», который поставил вне закона тех, кто отказывался приносить клятву верности, и запрещал проводить религиозные собрания вне государственной церкви. «Акт о корпорациях» (1661), «Акт о молельных собраниях» (1663), «Акт о пяти милях» (1665), а также многие другие постановления властей значительно усложняли становление и развитие этого протестантского направления.

В свою очередь, квакерам пришлось направить усилия на идеологическое обоснование своих пацифистских убеждений и лояльности существующей власти, в связи с чем в 1660 г. Карлу II была представлена «Декларация мира», а также началась работа над теологическим оформлением догматики. Несмотря на доктринальную близость радикальным течениям, квакеры отграничивают себя от рантеров из-за их нравственного либертинизма, от хилиастически настроенных «людей пятого царства», ожидавших пришествия Христа в 1666 году, а также от социально-революционных течений левеллеров и диггеров. Исследователи отмечают, что квакерство становится «мирным» движением только после 1660 г.

Ближайшими сотрудниками Фокса становятся шотландский аристократ Роберт Баркли (1648—1690) и Уильям Пенн (1644—1718), взявший на себя руководство практическими делами общины. В 1681 г. в уплату за долг Пенн получил от короля Карла II землю в североамериканских колониях, названную в честь отца Уильяма (англ. Pennsylvania — «лесная страна Пенна»), для которой составил конституцию, устанавливающую большую для того времени гражданскую и религиозную свободу. Провозглашенная терпимость привлекала в это поселение не только квакеров, но и также эмигрантов из разных мест. С индейцами Пенн заключил в 1681 г. договор о дружбе. Так начался «священный эксперимент» (Holy Experiment), который длился фактически до середины XVIII века, когда квакеры полностью потеряли бразды правления в ставшей провинцией колонии. Сам Фокс ездил проповедовать в Ирландию, Голландию, Германию и Северную Америку (в 1672—1673 гг.), где он посетил, главным образом, Мэриленд и Род-Айленд и основал новые группы квакеров.

Со временем революционный дух ранних годов постепенно сменился в квакерском движении по обе стороны океана на стремление к отходу от активной деятельности, минимизации внешних контактов, что привело к своего рода замкнутости «Общества Друзей», длившейся до начала XIX столетия (период «квиетизма»).

XVIII век в истории североамериканских квакеров отмечен деятельностью борца за отмену рабства Джона Вулмана, чей «Дневник» до сих пор является одной из значимых вех в истории квакерской литературы.

В XIX веке в среде американских квакеров произошёл ряд расколов. В 1827 г. в «Обществе Друзей» под влиянием тенденции к либерализации и секуляризации выделилось более либеральное направление во главе с Элиасом Хиксом в противовес ортодоксальному течению. В 1845 и 1854 гг. ортодоксальное направление под воздействием ревайвелистского движения разделилось на евангелическое во главе с Джозефом Герни (обозначаемое также как «христоцентрическое»), позднее принявшее «Ричмондскую Декларацию Веры» (1887), и консервативное, самым известным представителем которого являлся Джон Вилбур.

В период с 1875 по 1900 год евангельские («гернитские») собрания почти полностью перешли на пасторскую форму богослужения.

В 1900 г. либеральные собрания квакеров объединились в Северной Америке в организацию, названную Всеобщая конференция Друзей (Friends General Conference) с центром в Филадельфии, шт. Пенсильвания.

Евангельские собрания в 1902 г. образовали Пятилетнее Собрание (Five Years Meeting), разделившееся в 1966 г. на Объединенное собрание Друзей (Friends United Meeting) с центром в г. Ричмонд, шт. Индиана и Альянс евангельских Друзей (Evangelical Friends Alliance), ныне Международная евангелическая церковь Друзей (Evangelical Friends Church, International).

Число консервативных («вилбуритских») собраний квакеров было и остается невелико.

Британское Годовое собрание квакеров, а также почти все квакерские собрания в Европе относятся к либеральному направлению.

В 1937 г. был создан Всемирный консультативный комитет Друзей (ВККД), имеющий консультативную и координирующую функции и осуществляющий взаимодействие между различными квакерскими организациями. Его офис находится в Лондоне.

В 1947 г. две квакерские организации — Американский комитет Друзей на службе обществу и британский Совет Друзей на службе обществу — награждены Нобелевской премией мира.

В 1979 г. для продвижения ценностей Общества Друзей в европейском контексте основан Квакерский совет по европейским делам (QCEA). Его офис расположен в Брюсселе. Организация взаимодействует с членами Европейского парламента и принимает участие в деятельности Совета Европы.

В России

Пётр I познакомился с английскими квакерами в 1697 г. Они старались обратить его внимание на условия, в которых находились крепостные, обращали его внимание на необходимость открытия школ для простых людей.

По просьбе Александра I в Санкт-Петербург приехал квакер Даниэль Уилер с семьёй. Он занимался осушением болот вокруг города.

Трое английских квакеров в 1854 году посетили Россию и нанесли визит Николаю I, пытаясь своей миссией предотвратить Крымскую войну.

В начале ХХ века квакеры из Великобритании и США работали с беженцами, жертвами Первой мировой войны, голодающими в Поволжье (Бузулук). Квакеры открывали пункты питания, больницы, детские дома, школы, кустарные мастерские.

В Москве в 1921—1931 годах существовал квакерский офис, который в сталинские времена был закрыт самым последним из зарубежных религиозных представительств.

Московское месячное собрание Друзей (квакеров) получило свой официальный статус в 1995 году. В 2012 году оно насчитывало порядка 15 официальных членов. Обычно молитвенные собрания немногочисленны (4—10 человек).

На территории России отдельные квакеры проживают в Казани, Барнауле, Петербурге.

На территории бывшего СССР квакерские группы есть в Грузии, Латвии, Эстонии. Все они относятся к либеральному направлению, то есть не имеют пасторов.

Функцию своего рода ресурсного центра для говорящих на русском языке выполняет организация «Дом Друзей» (г. Москва).

Вероучение

Исторически в основе теологии квакеров лежит доктрина о внутреннем непосредственном откровении Святого Духа, авторитет которого выше «Священного Писания», поскольку, согласно Р. Баркли, Писание является «декларацией источника, а не самим источником». Человек способен воспринимать откровение благодаря тому, что в каждом есть «Внутренний Свет» — часть божественной природы, заложенная в человеке и не являющаяся частью человеческой природы. Концепция «Внутреннего Света» стала центральной в вероучении квакеров. Понятие «Света» является синонимом следующих понятий: «Семя» (Seed), «Искра» (Spark), «Благодать» (Grace), «Дух Христа» (Spirit of Christ), «то, что от Бога в каждом» (that of God in everyone), «Внутренний Христос» (Christ Within). Современный квакерский американский теолог Уилмер Купер пишет, что «Друзья никогда не были точными насчёт значения […] и часто использовали схожие термины взаимозаменяемо».

Несмотря на существенные внешние различия и отсутствие определённого символа веры, все квакеры разделяют определенные убеждения, в основе которых лежит вера в существование в каждом человеке некой сущности (для её обозначения используются различные термины: Свет, Дух Божий, внутренний Христос и др.), в подчинении воле которой состоит истинная жизнь и через которую возможно непосредственное общение с Богом.

По представлениям квакеров, взаимоотношения человека со Светом невозможно точно передать словами, поэтому квакеры основное значение придают личному религиозному опыту и тому образу жизни, которого требует Свет.

Совокупность представлений о такой жизни формулируется квакерами в виде четырёх основных принципов или «свидетельств»:

• Равенство всех людей перед Богом: все люди независимо от каких-либо внешних различий, пола, расы, национальности, религиозной принадлежности, социального статуса и т. д. равны перед Богом. Отсюда следует категорическое неприятие квакерами любых форм угнетения и дискриминации одних людей другими, проявившееся в равноправии между мужчинами и женщинами, борьбе против рабовладения, игнорировании привилегий.
• Честность: квакеры считают необходимым всегда говорить правду, также отвергают любую клятву или присягу.
• Простота: стремление довольствоваться только необходимыми для жизни благами, избегать роскоши и излишеств.
• Мир: неприятие насилия, в частности пацифизм и отказ от военной службы.

Среди квакеров присутствуют как консервативные, так и либеральные точки зрения на гомосексуальность. Например, Объединённое собрание Друзей и Международная евангелическая церковь Друзей считают, что сексуальные отношения допустимы только в браке, который они определяют как союз между мужчиной и женщиной. Тем не менее, Всеобщая конференция Друзей (Friends General Conference) и Британское Годовое Собрание одобряют однополые браки.

Структура Общества Друзей

Квакеры имеют конгрегациональную форму церковной организации: каждая община независима от другой. Структура квакерских организаций следующая:

• молитвенная группа (worship group);
• подготовительное собрание (preparatory meeting);
• территориальное или месячное собрание (area or monthly meeting);
• годовое собрание (yearly meeting).

Для решения организационных вопросов каждое собрание проводит деловые собрания (meeting for business). До недавнего времени раз в три года Всемирный консультативный комитет Друзей (ВККД) проводил Триеннале (Triennial) — трехлетнее деловое собрание для решения административных вопросов, на которое собирались представители квакерских собраний со всего мира. Одной из целей Триеннале было заявлено «общение и обмен опытом между представителями различных квакерских течений». В данное время эта практика пересмотрена. Последняя всемирная встреча (International Representatives Meeting) была проведена в январе 2016 года в Перу.

Молитвенное собрание

В разных квакерских традициях молитвенные собрания (meetings for worship), проходят по-разному. Для либеральных и консервативных квакеров характерны непасторские или «непрограммированные» (unprogrammed) формы молитвенных собраний. Для евангельских квакеров — пасторские или «программированные» (programmed). Обычно богослужения проходят по воскресеньям и длятся около часа.

Основой непасторского молитвенного собрания является «ожидание озарения в молчании». Квакер, почувствовавший внутренний призыв выступить с проповедью, как правило, встает и произносит короткую речь, которая воспринимается собранием как одна из истин, открываемых свыше. Иногда собрания могут проходить в полном молчании. Подобная форма богослужения может внешне чем-то напоминать медитацию.

Пасторские собрания евангельских квакеров скорее похожи на богослужения христиан-протестантов. Они обычно проводятся пастором и могут включать чтение проповеди, отрывков из Библии, исполнение песен, гимнов. Также то или иное время отводится «молчаливому ожиданию».

В квакерской практике встречаются следующие типы молитвенных собраний:

1. непасторское/непрограммированное:
   • молчаливая молитва (silent worship);
   • деловое собрание (meeting for business);
2. пасторское/программированное:
   • частично программированное (partly programmed worship);
   • полностью программированное (fully programmed worship);
3. общение в духе молитвы (worship sharing) — предполагаются высказывания в основном на специально избранную тему; участники высказываются по очереди, между высказываниями делаются короткие паузы. Данный тип используется, например, на собраниях, где нужно принять решение по определённому вопросу, на «собраниях для прояснения» (играет роль своего рода исповеди), различных духовных беседах и т. д.

Литература

• Павлова Т. А. [ec-dejavu.ru/q/Quakers.html Дух Просвещения и ранние квакеры] // Человек XVII столетия: Часть 1. — М.: ИВИ РАН, 2005. — С. 149—159.

Ссылки

• [quakers.ru quakers.ru] — официальный сайт Религиозного общества Друзей (квакеров) на русском языке.
• [www.facebook.com/groups/105146229655984/ Русскоязычная квакерская группа в Facebook].
• [quaker.org quaker.org] — официальный сайт Религиозного общества Друзей (квакеров) на английском языке.

Отрывок, характеризующий Квакеры

Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.