Кваренги, Джакомо

Джакомо Антонио Доменико Кваренги
Giacomo Antonio Domenico Quarenghi
Основные сведения
Место рождения	Рота-д'Иманья (близ Бергамо), Венецианская республика
Место смерти	Санкт-Петербург, Российская империя
Работы и достижения
Работал в городах	Рим, Москва, Санкт-Петербург
Архитектурный стиль	Классицизм
Важнейшие постройки	Здание Смольного института, Александровский дворец,

Джа́комо Анто́нио Доме́нико Кваре́нги, в старом написании Гваренги (итал. Giacomo Antonio Domenico Quarenghi; 20 сентября 1744, Бергамо — 18 февраля (2 марта) 1817, Санкт-Петербург) — архитектор и ведутист итальянского происхождения, едва ли не самый плодовитый представитель палладианства в русской архитектуре. Почётный вольный общник Императорской Академии художеств.

Биография

Джакомо Кваренги родился в селении Рота-Фуори близ города Бергамо на севере Италии. В молодости обучался живописи в Риме под руководством Рафаэля Менгса, затем изучал архитектуру. Построил манеж в Монако и столовую залу в доме эрцгерцогини Моденской в Вене.

Будучи 35 лет от роду, в январе 1780 года Кваренги приехал в Санкт-Петербург по приглашению Екатерины II в качестве «архитектора двора её величества». В первое десятилетие своего пребывания в России он построил Английский дворец в Петергофе (1780—1787), павильон в Царском Селе (1782). В Санкт-Петербурге Кваренги построил здания Эрмитажного театра (1783—1787), Академии наук (1783—1785), Ассигнационного банка (1783—1789), Иностранной коллегии. Он выполнил также ряд заказов высокопоставленных вельмож, среди которых выделяется летний дворец графа Безбородко в Санкт-Петербурге.

При Павле I Кваренги построил в Царском Селе Александровский дворец (1792—1796). В это же время спроектирован дворец графа Завадовского в Ляличах.

В первом десятилетии XIX века по проектам Кваренги в Санкт-Петербурге построены Конногвардейский манеж (1800—1807), здание Императорского кабинета (1803—1806), Мариинская больница для бедных (1803—1805), здания Екатерининского института благородных девиц (1804—1807) и Смольного института благородных девиц (1806—1808).

Работы Кваренги исполнены в духе палладианства и новой итальянской школы с её изящным, благородным, но холодным и сухим стилем, не вполне пригодным для северных стран, где колонны, столь любимые Кваренги, отнимают много света, и без того скупо отпускаемого природой Севера; зато в строениях Кваренги всегда заметен вкус и гармоничность пропорций. Его работы — характерный пример зрелого классицизма в русской архитектуре.

В конце 1810 года Кваренги в последний раз выезжает из Санкт-Петербурга в Бергамо. В родном городе ему была устроена торжественная встреча. Но уже в 1811 году Кваренги поспешил вернуться в Россию. В связи с подготовкой похода наполеоновской армии в Россию итальянцам, состоявшим на русской службе, было приказано вернуться в Италию; однако Кваренги отказался выполнить этот приказ и был заочно приговорён к смертной казни с конфискацией имущества.

К последним годам творчества мастера относится постройка временных деревянных триумфальных ворот за Нарвской заставой в честь победы над Наполеоном.

Д. Кваренги скончался 2 марта 1817 г. в Санкт-Петербурге. Похоронен на католическом участке Волкова кладбища, где его могила долгое время считалась утерянной. В 1960-е гг. было объявлено об обнаружении могилы Кваренги, после чего его прах был в 1967 году перезахоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры .

Реализованные проекты

В Санкт-Петербурге

• 1781 — 1794 годы — Английский дворец в Петергофе (разрушен в 1942)
• 1783 — 1784 годы — усадьба «Кирьяново», дача Е. Р. Дашковой — пр. Стачек, 45;
• 1782 — 1784 годы — Смоленская церковь в Пулково (разрушена в 1944)
• 1782 — 1788 годы — концертный зал в Царском Селе
• 1783 — 1785 годы — Академия наук — Университетская набережная, 5
• 1783 — 1787 годы — Эрмитажный театр — Дворцовая набережная, 32
• 1783 — 1799 годы — Ассигнационный банк — Садовая улица, 21
• 1788 — Дом Салтыкова — Дворцовая набережная, 4
• 1789 — 1793 годы — дворец Юсуповых на Садовой улице — Садовая улица, 50-а
• 1790-е годы — Малый гостиный двор — улица Ломоносова, 2
• 1792 — 1796 годы — Александровский дворец в Царском Селе
• 1798 — 1800 годы — Доходный дом Жеребцовой — Дворцовая набережная, 10
• 1798 — 1800 годы — Мальтийская капелла — входит в архитектурный комплекс Воронцовского дворца, пристроена к главному корпусу дворца со стороны сада
• 1800 — 1801 годы — Павловский дворец: жилые покои императрицы Марии Федоровны
• 1804 — 1807 годы — Екатерининский институт — набережная реки Фонтанки, 36
• 1804 — 1807 годы — Конногвардейский манеж — улица Якубовича, 1
• 1806 — 1808 годы — Смольный институт — Смольный проезд, 1
• 1814 год — деревянные Нарвские триумфальные ворота (позднее перестроены в камне и металле В. П. Стасовым)

Помимо пулковской, Кваренги иногда приписывают сходные по своему облику церкви Вознесенская в Фёдоровском посаде и Преображенская в Московской Славянке.

В Москве

• 1780 год — перестройка Екатерининского дворца в Лефортово
• 1786 год — торговые ряды на Красной площади (не сохранились)
• 1790 — 1805 годы — Старый гостиный двор — улица Варварка, 3
• 1803 год — Странноприимный дом (пересмотр частично реализованного проекта).

В других регионах

• 1769-76 — Вардурское поместье барона Арундела в графстве Уилтшир
• 1780—1790-е гг. — строительство крупного усадебного комплекса графа П. В. Завадовского в Ляличах (Брянская область)
• 1791 — Спасо-Преображенский собор в Новгороде-Северском
• 1792 — саркофаг на могиле генерал-поручика В. А. Ангальт-Бернбург-Шаумбург-Хоймского в Выборге
• 1793—1812 годы — Ярмарочный дом, Курск, Коренная пустынь (не сохранился)
• 1817 год — рижская Колонна победы (приписывается, одно из последних творений мастера).

На основании сходства с типовыми палладианскими проектами из альбомов Кваренги ему приписывают ряд провинциальных усадеб, как то:

• дача Донаурова на берегу Жерновки (Ириновский проспект, 9);
• дворец-усадьба Шарлотты Карловны Ливен в Межотне (Мезоттене), Курляндия (1797—1801 годы);
• проект Хотенского поместья в Харьковской губернии (конец 1790-х, сохранились два флигеля).

В Италии

Среди немногих работ, осуществленных Кваренги в Италии — реставрация церкви святой Схоластики в бенедиктинском аббатстве в Субиако в 1769 году. Также по его проектам в Италии выполнены главные алтари приходских храмов: в честь Святейшего Искупителя в Сериате датируется 1775 годом и Успения Святой Марии и Святого Иакова в Романо-ди-Ломбардия между 1797 и 1799 годами.

Коллекция рисунков, писем, документов частного характера и др. артефактов (всего более 700 единиц хранения) имеется в муниципальной библиотеке «Angelo Mai» в Бергамо. Другие собрания бумаг Кваренги хранятся в миланском музее Кастелло Сфорцески и в Кабинете рисунков муниципального художественного собрания (Gabinetto dei Disegni delle Civiche Raccolte d’Arte) Милана.

Память

В память об архитекторе назван переулок в Санкт-Петербурге.

Литература

• Грабарь И.,. Гваренги, Джакомо // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Коршунова М. Ф. Джакомо Кваренги. Л.: Лениздат, 1981.
• Крашенинников А. Ф. Джакомо Кваренги // Зодчие Москвы. — М.: Московский рабочий, 1981. — С. 189—194. — 302 с.
• Михайлова М. Б. К вопросу о месте Кваренги в архитектуре неоклассицизма // Джакомо Кваренги и неоклассицизм XVIII века: к 250-летию со дня рождения архитектора: Тез.докл.научн.конф. / Отв. ред. М. Ф. Коршунова. — СПб.: Гос. Эрмитаж, 1994. — С.6—10.
• Пилявский В. И. Джакомо Кваренги. Архитектор. Художник. Л.: Стройиздат, 1981.
• Талепоровский В. Н. Кваренги. Материалы к изучению творчества. М.-Л.: ГИЛСА, 1954.

Отрывок, характеризующий Кваренги, Джакомо

– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.