Квинт Марций Филипп (консул 186 года до н. э.)

Квинт Марций Филипп лат. Quintus Marcius Philippus
Консул Римской республики
186 и 169 годы до н. э.
Рождение:	ок. 229 до н. э.
Отец:	Луций Марций Филипп
Дети:	Квинт Марций Филипп

Квинт Марций Филипп (лат. Quintus Marcius Philippus; родился около 229 года до н. э.) — консул Древнего Рима 186 года до н. э.

Ранняя карьера

В 188 году до н. э. Квинт Марций был избран претором и по жребию получил Сицилию. Двумя годами позже он стал консулом совместно со Спурием Постумием Альбином. Консулы по указанию сената участвовали в разгроме секты, уличенной в проведении вакханалий и ночных таинств. Имя Филиппа упоминается в «Senatus consultum de Bacchanalibus» — надписи на бронзовой табличке, найденной в Калабрии в 1640 году.

Вскоре после окончания расследования Филипп отправился в Лигурию, где он и его коллега должны были вести войну против местных племён. Но здесь ему не сопутствовал успех. В землях апуанских лигуров римское войско было застигнуто врасплох в узком проходе и потеряло 4000 убитыми. В память об этом место сражения впоследствии получило название «Марциево».

В 183 году до н. э. Квинт Марций в качестве посла был отправлен в Македонию, также он получил приказ проверить обстановку на юге Греции. И хотя царь Филипп V увёл гарнизоны из Фракии, Квинт Марций представил в сенат неблагоприятный для македонского монарха доклад. В 180 году Квинт Марций был избран децемвиром священнодействий вместо умершего от мора Гая Сервилия Гемина.

Третья Македонская война

Через несколько лет в 171 году до н. э., после объявления войны Македонии, Квинт Марций вновь был отправлен в составе посольства в Грецию, чтобы противостоять влиянию царя Персея. Марций и его коллега Атилий получили приказ сначала посетить Эпир, Этолию и Фессалию, затем — Беотию и Эвбею, после чего встретиться с другими членами посольства в Пелопоннесе. В Фессалии Марций принял послов Персея, которые просили о встрече для переговоров, упоминая при этом тесную дружбу и гостеприимство, связывавших отца Марция и Филиппа V. Квинт Марций согласился провести переговоры, которые прошли на берегу реки Пеней. Марций убедил царя Персея отправить в Рим послов для обсуждения перемирия. Таким образом Марций выиграл время, так как был убеждён, что римская армия ещё не была готова к войне. Далее Филипп отправился в Беотию, где также успешно провёл переговоры, после чего вернулся в Рим. В своём докладе сенату он хвастался тем, как провёл Персея, заключив перемирие и подав ложную надежду на мир. И хотя часть сенаторов осудила такое недостойное поведение, другая часть одобрила его и добилась того, что Марций вновь был отправлен в Грецию с указанием действовать так, как сочтёт нужным для пользы государства.

Эти заслуги не прошли незамеченными, и в 169 году до н. э. Квинт Марций во второй раз был избран консулом. Его коллегой стал Гней Сервилий Цепион. Консулы по жребию разыграли провинции: Филиппу досталась Македония, Цепиону — Италия. К тому моменту война с Персеем длилась уже два года, в течение которых македонский царь сумел отстоять свои земли в битвах против двух консульских армий. Не теряя времени, Филипп прибыл в Грецию в начале весны 169 года и принял в Фессалии армию от консула предыдущего года Авла Гостилия Манцина. Не задерживаясь надолго в Фессалии, Филипп пересёк горный хребет Олимпа и спустился в Македонию вблизи Гераклеи. Персей в это же время находился с основной частью своих войск вблизи Диона и удерживал горные перевали, которые вели на равнину. Персей имел преимущество, он мог отрезать римское войско и отбросить его обратно за горный хребет. Но приближении консульской армии заставило царя снять гарнизоны и отступить к Пидне. Филипп последовал за Персеем, попутно занимая македонские крепости, однако вступить в решающее сражение ему не представилась возможность. В следующем году Филипп передал армию своему преемнику Луцию Эмилию Павлу, который завершил войну победой.

В 164 году до н. э. Квинт Марций был избран цензором совместно с Луцием Эмилием Павлом Македонским. Будучи цензором Квинт Марций усовершенствовал городские солнечные часы, установленные в Риме.

Ссылки

• [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0003.001/293?rgn=full+text;view=image Квинт Марций Филипп (консул 186 года до н. э.)] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
• Филиппы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Квинт Марций Филипп (консул 186 года до н. э.)

– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.