Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика
Quintus Caecilius Metellus Pius Scipio Nasica<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Монета, отчеканенная Квинтом в 47-46 до н. э.</td></tr>

Консул 52 до н. э.
 
Рождение: около 95 года до н. э.
Смерть: 46 до н. э.(-046)
Отец: Публий Корнелий Сципион Назика
Мать: Лициния Прима
Супруга: Эмилия Лепида
Дети: Корнелия Метелла

Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика либо кратко Метелл Сципион (лат. Quintus Caecilius Metellus Pius Scipio Nasica; умер 46 до н. э.) — консул Римской республики 52 годадо н. э., один из полководцев Гнея Помпея в гражданской войне 49-45 годов до н. э.





Биография

Имя при рождении — Квинт Корнелий Сципион Назика. Его отцом был Публий Корнелий Сципион Назика, который достиг лишь должности претора и погиб в Испании около 93 года до н. э. Мать, Лициния Прима, была дочерью Луция Лициния Красса. Великий понтифик Квинт Цецилий Метелл Пий, не имевший родных детей, усыновил Квинта, племянника своей жены, Лицинии Секунды, по завещанию (умер он в 64/63 году до н. э.). Благодаря этому Квинт перешёл в род Цецилиев Метеллов, а также вошёл в коллегию понтификов.

Консулат и поддержка Помпея

В 59 году до н. э. Квинт стал народным трибуном, а в 57 — эдилом. В 55 году он стал претором, а в 52 — консулом вместе с Гнеем Помпеем Магном. При этом Помпей единолично занимал должность консула несколько месяцев, так что Квинт стал вторым консулом лишь на часть года[1]. Незадолго до получения консульства в 52 году Квинт был привлечён к суду за подкуп Меммием, который, в свою очередь, был привлечён к суду Помпеем[2]. При этом Меммий использовал закон Помпея о том, что каждый, кто донесёт на другого, сам освобождается от наказания, однако вскоре Меммий, «оплакивая государственные порядки, прекратил дело»[2].

В первые дни января 49 года до н. э. Квинт выступил в сенате с требованием «объявить Цезаря врагом отечества, если он не сложит оружия в течение определенного срока»[3]. Однако сенат, соглашаясь с Квинтом, в итоге выступили за одновременный роспуск войск Помпеем и Цезарем, против чего решительно выступил сам Квинт[3]. Его позиция способствовала скорому началу гражданской войны 49-45 до н. э.

Гражданская война

В 49 году Сципион был отправлен в должности проконсула в Сирию, где ввёл новые налоги для содержания армии. Чуть позже он прибыл с армией в Грецию, куда к этому времени прибыл Цезарь. Сципион находился в Македонии[4] и вскоре соединился с Помпеем для того, чтобы дать генеральное сражение Цезарю при Фарсале. Плутарх сообщает, что перед битвой при Фарсале Сципион и другие военачальники Помпея спорили о том, кому достанется почётная должность великого понтифика, которую занимал Цезарь[5]. В самой битве Квинт командовал центром армии Помпея[4][6].

После поражения в битве Сципион бежал вместе со многими другими видными помпеянцами на Керкиру, где прошло совещание[7]. В соответствии с принятым на совещании решением, Сципион вместе с Катоном бежал в Африку и попытался организовать сопротивлению Цезарю там с помощью нумидийского царя Юбы[7][8]. После прибытия туда Цезаря Сципион был основным командующим над сторонниками уже убитого Помпея. В то время, по сообщению Плутарха, существовало поверье, что Сципионам (к которым до усыновления принадлежал и Квинт) было предначертано всегда побеждать в Африке[8]. Неясно, каким образом это повлияло на решимость Сципиона сразиться с Цезарем в открытом бою. Как бы то ни было, Квинт решающее сражение при Тапсе проиграл[6], хотя его армия значительно превосходила войска Цезаря, учитывая помощь Юбы Сципиону войсками и слонами[9] (согласно Плутарху, Цезарь, чтобы обойти это поверье, назначил одним из своих полководцев другого представителя семьи Сципионов[8]). Квинт пытался бежать в Испанию, но возле Гиппон-Регия его корабли были потоплены Публием Ситтием, а сам он покончил с собой[10].

Семья

Квинт был женат на Эмилии Лепиде, дочери консула 77 года до н. э. Мамерка Эмилия Лепида Ливиана. Его дочь Корнелия Метелла была замужем за Публием Лицинием Крассом, а после его смерти стала женой Гнея Помпея Великого.

Напишите отзыв о статье "Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика"

Примечания

  1. Аппиан. Римская история. Гражданские войны, II, 25
  2. 1 2 Аппиан. Римская история. Гражданские войны, II, 24
  3. 1 2 Плутарх. Цезарь, 30
  4. 1 2 Аппиан. Римская история. Гражданские войны, II, 76
  5. Плутарх. Цезарь, 42
  6. 1 2 Плутарх. Цезарь, 44
  7. 1 2 Аппиан. Гражданские войны, II, 87
  8. 1 2 3 Плутарх. Цезарь, 52
  9. Аппиан. Римская история. Гражданские войны, II, 96
  10. Псевдо-Цезарь. Африканская война, 96

Ссылки

  • [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0002.001/1072?rgn=full+text;view=image Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
  • [ancientrome.ru/genealogy/person.htm?p=47 Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика] (рус.). — биография на сайте [ancientrome.ru ancientrome.ru].


Отрывок, характеризующий Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика

«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.