Квинт Цецилий Метелл (консул 206 года до н. э.)

Квинт Цецилий Метелл лат. Quintus Caecilius Metellus
понтифик
с 216 года до н. э.
плебейский эдил
209 год до н. э.
курульный эдил
208 год до н. э.
легат
207 год до н. э.
начальник конницы
207 год до н. э.
консул Римской республики
206 год до н. э.
децемвир
201 год до н. э.
легат
185-184 годы до н. э.
Смерть:	после 179 года до н. э.
Отец:	Луций Цецилий Метелл
Дети:	1. Квинт Цецилий Метелл Македонский 2. Луций Цецилий Метелл Кальв

Квинт Цецилий Метелл (лат. Quintus Caecilius Metellus; умер после 179 года до н. э.) — древнеримский военачальник и государственный деятель, консул 206 года до н. э, диктатор в 205 году. В 221 году произнёс погребальную речь над телом отца, которая является древнейшим из частично сохранившихся памятников латинской прозы. Участвовал во Второй Пунической войне; в частности, сражался при Метавре в 207 году. Возглавлял в сенате «партию» Публия Корнелия Сципиона Африканского. После Ганнибаловой войны только эпизодически упоминается в источниках.

Происхождение

Квинт Цецилий принадлежал к плебейскому роду Цецилиев, происходившему, согласно более поздним генеалогическим легендам, от сына бога Вулкана Цекула, основателя города Пренесте, или от спутника Энея по имени Цека. Его дедом, вероятно, был Луций Цецилий Метелл Дентер, консул 284 года до н. э., а отцом — Луций Цецилий Метелл, консул 251 и 247 годов до н. э. и великий понтифик на протяжении 22 лет (243—221 годы до н. э.). Антиковед Г. Самнер предполагает, что именно заслугам отца Квинт Цецилий был обязан своей быстрой и блестящей карьерой (за четыре года он прошёл cursus honorum от курульного эдила до консула и диктатора). Братьями Квинта были Луций, народный трибун в 213 году, и Марк, претор в 206 году. При этом Квинт Цецилий, скорее всего, не был старшим сыном.

Биография

Рождение Квинта Цецилия в историографии датируют предположительно 237 годом до н. э. Он впервые упоминается в источниках в связи с событиями 221 года до н. э., когда умер его отец. Квинт Цецилий произнёс над его телом погребальную речь. В 216 году до н. э. он стал членом коллегии понтификов после смерти Публия Скантиния. В 209 году до н. э. Метелл был плебейским эдилом (в энциклопедии «Паули-Виссова» его называют народным трибуном этого года, вопреки указаниям Тита Ливия), а в 208 году — курульным эдилом. В 207 году до н. э. Квинт Цецилий служил легатом в войске Гая Клавдия Нерона, разгромившего Гасдрубала Баркида при Метавре, и стал одним из послов, возвестивших Риму об этой громкой победе.

В том же году Марк Ливий Салинатор, избранный диктатором для проведения выборов, назначил Метелла начальником конницы. Одним из победителей этих выборов стал сам Квинт Цецилий, получивший консульство вместе с патрицием Луцием Ветурием Филоном (ещё одним вестником победы при Метавре). Провинцией для обоих консулов стал Бруттий. Обстановка здесь была настолько спокойной, что сенат даже предложил Метеллу и Филону побуждать народ возвращаться к работе на земле. Консулы предприняли поход на Консенцию, разграбили её окрестности, а на обратном пути отбили нападение бруттиев и нумидийцев и прошли через Луканию, которая в результате признала власть Рима.

В 205 году до н. э. полномочия Метелла в Южной Италии были продлены. В конце этого года консул Публий Лициний Красс Див назначил его диктатором для проведения выборов. В дальнейшем Квинт Цецилий находился в Риме и возглавлял в сенате «фракцию», поддерживавшую Публия Корнелия Сципиона. Когда «отцы» обсуждали бесчинства сципионовского легата Квинта Племиния в Локрах и прозвучало требование лишить Публия Корнелия его полномочий, Метелл предложил направить на место событий комиссию, которая бы во всём разобралась. Он сам стал участником этой комиссии, в конце концов оправдавшей Сципиона и разрешившей ему отправляться с войском в Африку (204 год до н. э.). В 201 году до н. э., когда война закончилась, Квинт Цецилий стал одним из децемвиров, занимавшихся наделением ветеранов землёй.

В течение последующих двадцати лет Квинт Цецилий только изредка упоминается в источниках. Так, в 193 году до н. э. он участвовал в сенате в обсуждении конфликта между консулом Луцием Корнелием Мерулой и легатом Марком Клавдием Марцеллом. В 185—184 годах до н. э. Метелл входил в состав посольства, направленного на Балканы для разрешения местных территориальных споров. Легаты заставили македонского царя Филиппа V отказаться от захватов в Фессалии, Перребии и Фракии; при этом сам царь в своём более позднем обращении к сенату назвал Метелла в связи с этими событиями «откровенно пристрастным». Затем Квинт Цецилий и другие послы побывали в Пелопоннесе, где вмешались в распрю между Ахейским союзом и Спартой.

Последнее упоминание Метелла относится к 179 году до н. э., когда он сразу после избрания цензорами Марка Эмилия Лепида и Марка Фульвия Нобилиора, враждовавших друг с другом, потребовал от них немедленного примирения.

Интеллектуальные занятия

Цицерон сообщает, что Квинт Цецилий «слыл оратором». Такая репутация закрепилась за Метеллом благодаря погребальной речи, произнесённой им над телом отца. Эту речь, ставшую древнейшим из частично сохранившихся памятников латинской прозы, цитирует в своей «Естественной истории» Плиний Старший: «Он стре­мил­ся быть в чис­ле пер­вых вои­те­лей, быть пре­вос­ход­ным ора­то­ром, доб­лес­т­ным пол­ко­во­д­цем, под чьим руко­во­д­с­т­вом совер­ша­лись бы вели­чай­шие подви­ги, поль­зо­вать­ся вели­чай­шим поче­том, обла­дать выс­шей муд­ро­стью, сто­ять по обще­му при­зна­нию во гла­ве сена­та, при­об­ре­с­ти чес­т­ным путем боль­шое сос­то­я­ние, оста­вить мно­же­с­т­во детей и стя­жать сла­ву сре­ди сограж­дан». Валерий Максим цитирует другую речь Квинта Цецилия, произнесённую по окончании Второй Пунической войны, в которой оратор высказывает предположение, что разгром Карфагена принесёт Риму больше вреда, чем пользы.

Потомки

Сыновьями Квинта Цецилия были Квинт Цецилий Метелл Македонский (консул 142 года до н. э.) и Луций Цецилий Метелл Кальв (консул 141 года до н. э.).

Источники и литература

Источники

1. Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения. — СПб., 1772. — Т. 2. — 520 с.
2. Тит Ливий. История Рима от основания города. — М.: Наука, 1994. — Т. 3. — 768 с. — ISBN 5-02-008995-8.
3. Плиний Старший. [books.google.de/books?id=Sp9AAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Естественная история]. Проверено 31 июля 2016.
4. Полибий. Всеобщая история. — М.: АСТ, 2004. — Т. 1. — 768 с. — ISBN 5-02-028228-6.
5. Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. — М.: Ладомир, 1994. — 480 с. — ISBN 5-86218-097-4.

Литература

1. Родионов Е. Пунические войны. — СПб.: СПбГУ, 2005. — 626 с. — ISBN 5-288-03650-0.
2. Broughton T. Magistrates of the Roman Republic. — New York, 1951. — Vol. I. — 600 p.
3. Münzer F. Caecilius // RE. — 1897. — Т. III, 1. — С. 1174.
4. Münzer F. Caecilius 81 // RE. — 1897. — Т. III, 1. — С. 1206-1207.
5. Sumner G. Orators in Cicero's Brutus: prosopography and chronology. — Toronto: University of Toronto Press, 1973. — 197 с. — ISBN 9780802052810.
6. Wiseman T. Legendary Genealogies in Late-Republican Rome // G&R. — 1974. — № 2. — С. 153—164.

Ссылки

• [ancientrome.ru/genealogy/person.htm?p=8 Квинт Цецилий Метелл (консул 206 года до н. э.)] (рус.). — биография на сайте [ancientrome.ru ancientrome.ru].

Отрывок, характеризующий Квинт Цецилий Метелл (консул 206 года до н. э.)

– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.