Квинт Юний Блез (консул-суффект 10 года)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Квинт Юний Блез
лат. Quintus Iunius Blaesus
Консул-суффект Римской империи
10 год
Проконсул Сицилии
11 год
Проконсул Африки
21-22 годы
 
Рождение: 33 до н. э.(-033)
Смерть: 31(0031)
Дети: Квинт Юний Блез, Квинт Юний Блез Младший

Квинт Юний Блез (лат. Quintus Iunius Blaesus, ок. 33 до н. э. — 31) — политический и военный деятель эпохи ранней Римской империи. Консул-суффект (10 г.)[1], легат в Паннонии (14 г.)[2], проконсул Сицилии (11 г.)[3] и Африки (21-22 гг.)[4].

Последний римский полководец, получивший титул императора по древнему обычаю — за победу на поле боя[5]. В дальнейшем этот почётный военный титул, дававший право на триумф, принадлежал по статусу только правителям Рима.

В октябре 31 года император Тиберий заподозрил Блеза в участии в так называемом «заговоре Сеяна». Вместе со многими другими сенаторами, близкими к впавшему в опалу всесильному префекту гвардии, Юний Блез, не дожидаясь суда и казни, покончил с собой, спасая семью от бесчестья, — лишения званий и конфискации имущества по обвинению в измене[6].





Биография

По происхождению Квинт Юний Блез — так называемый «homo novus», то есть первый представитель своего рода, дослужившийся до высших магистратур, и не имеет отношения к древнему роду Юниев[7]; происходил, по всей вероятности, из Этрурии. Своим возвышением, скорее всего, обязан удачным бракам своей сестры, Юнии Блезы.

Восхождение

Через первый её брак эти незнатные Юнии породнились с влиятельным родом Элиев Туберонов[8][9] Во втором браке, состоявшемся около 20-го года до н. э., мужем Юнии стал римский всадник из древнего города этруссков Вольсинии Луций Сей Страбон[9]. Благодаря связям своей матери (через неё он приходился племянником Меценату и Варрону, — тоже уроженцам Этрурии), Луций Страбон сумел приблизиться ко Двору Октавиана Августа, и между 2-м и 10-м годами был назначен начальником личной охраны последнего — префектом претории. Карьера его зятя, Юния Блеза, тоже шла в гору.

В 10-м году н. э. Квинт Юний Блез уже консул-суффект, — то есть, к этому времени успел пройти положенные перед этим магистратуры квестора, эдила и претора, или приравненные к ним должности. В паре с ним был избран ещё один зять Луция Страбона — Лентул Малугинен; это значит, что обоим в этом году исполнилось не менее сорока лет (возрастной ценз для консулов), что оба вступили в число политиков, которым предстоит управлять римским государством в ближайшие годы, и что влияние действующего префекта претории в Сенате увеличилось минимум на два голоса.

В то же время родной племянник Юния Блеза, — сын Сея Страбона, Луций Элий Сеян, — дальновидно устроился в свиту пасынка Октавиана, — Тиберия, будущего императора. Тиберий тоже был заинтересован в сближении с начальником дворцовой гвардии и даже сделал его сына своим наперсником[10], рассчитывая на их помощь в непредсказуемый во многих отношениях момент перехода власти; поэтому после смерти императора Октавиана (19 августа 14 г.) Тиберий сразу же назначил Сеяна сначала вторым префектом при Луции Страбоне, а в следующем году — единственным префектом претории, отправив его отца на самую почётную пенсию, — наместником в Египет.

Сеян, с полного согласия Тиберия, провёл реформу в преторианской гвардии, сделавшей его и, шире, префекта преторианцев вообще, самым влиятельным человеком в Риме после принцепса[11]. Дядей префекта Сеяна и был Юний Блез.

Легат пропретор Паннонии

Впрочем, родственные связи, во все времена играющие важную роль за кулисами власти, в эпоху ранней Римской империи ещё не входили в противоречие с духом меритократии, царившим во времена Республики. Квинт Юний Блез, хоть и достигший своего положения с помощью родственников, проявил себя во всех отношениях достойным занимаемых им постов: «Человек, не знаю, более ли полезный в войну или ценный в мирное время», — отозвался о нём современник[12].

Как и предвидел Тиберий, переход власти к нему не обошёлся без волнений. В действующих армиях, стоявших по Рейну и Дунаю, гораздо популярнее Тиберия был его племянник, Германик. Взбудораженные предстоящей присягой солдаты, чувствуя удобства момента, спешили заявить о накопившихся у них обидах и пожеланиях. Командующим тремя придунайскими легионами[13], собравшимися в летнем лагере в Паннонии, был как раз Юний Блез[14]. Благодаря мужеству и находчивости Блеза и прибывшего ему на помощь с двумя когортами преторианцев Сеяна, бунт в придунайских легионах удалось подавить почти без кровопролития.

В следующие годы он, по-видимому, оставался наместником Паннонии в звании легата.

Проконсул Африки

В 20-м году н. э. Тиберий, театрально ругаясь на докучливость сенаторов, предложил Сенату на выбор две кандидатуры для замещения должности проконсула в «сенатской» провинции Африка (на следующий год): Юния Блеза и Мания Лепида. Лепид, взяв слово, отказался, сославшись на болезнь и семейные обстоятельства, «но всем было ясно и то, о чём он умалчивал, что Блез — дядя Сея­на и поэтому пре­иму­ще­ство на его стороне». «Для вида отка­зы­вал­ся и Блез, но не упор­ство­вал»[15]. В 22 году его полномочия были продлены ещё на год.

В ходе наместничества Блез, по личному поручению Тиберия, вёл боевые действия в Нумидии против вождя племени мусуламиев, бывшего римского легионера, Такфарината. В 21 году Такфаринат, уже несколько лет беспокоивший нападениями римские гарнизоны в Африке, прислал послов с предложением прекратить вражду взамен на земли в провинции для него и его людей. Тиберий счёл предложение дерзким шантажом и решил во что бы то ни стало покончить с этой военной угрозой южным границам[15]. Такфаринат, действуя преимущественно знаменитой нумидийской конницей из пустынь, был трудноуловим.

Блез повёл против летучих отрядов Такфарината большую кампанию, планомерно сжимая со всех сторон, «так что, куда бы они ни подались, у них неизменно ока­зы­ва­лась, — впереди, с фланга, а часто и с тылу, — та или иная часть рим­ско­го войска». Блез даже отказался отводить войска на зимние квартиры, пока враг не будет сломлен. Наконец, захватив в плен брата Такфарината, рассеяв почти все его силы, Блез объявил кампанию завершённой, поскольку его магистратура, и так продлённая ради войны на год, подходила к концу[15]. Честь поймать Такфарината осталась делом следующего наместника Африки, — Корнелия Долабеллы.

Тиберий, несмотря на явную незаконченность войны, остался доволен действиями Блеза и даже «милостиво дозволил воинам Бле­за про­воз­гла­сить его импе­ра­то­ром»[15]. Это была «старинная почесть, которую охваченное радостным порывом побе­до­нос­ное войско оказывало своему успешно закон­чив­ше­му войну пол­ко­вод­цу»[15]. Причём «доз­во­ле­ние этого рода, данное Тибе­ри­ем Бле­зу, было последним»[15]. Триумфальные отличия (так называемые ornamenta triumphalia, — право носить триумфальное одеяние по праздникам и размещение статуи среди статуй триумфаторов) были дарованы Блезу в 23 году[5][3]. Тибе­рий ска­зал, что дарует их ему в честь племянника, «а между тем деяния Бле­за были и без того достойны этой награды»[15], — подчеркнул древний рассказчик.

Возможно, в последующем Юний Блез служил ещё в Испании, — но утверждение это остаётся спорным, поскольку соответствующее место у Веллея испорчено[3][12].

Самоубийство

В 31-м году н. э. Юний Блез был уже пожилым человеком, уважаемым и прославленным. Его триумфальная статуя, облачённая в белоснежную тогу с широкой пурпурной каймой и украшенная лавровым венком, стояла среди статуй других триумфаторов на Форуме. Его племянник, Сеян, уже несколько лет фактически руководил римским государством. Его сын (полный тёзка Юний Блез, консул-суффект в 28-м году) уже сам был сенатором. Год начался даже удачнее прошлых — Сеян был избран ординарным консулом вместе с самим Тиберием, сыновьям Блеза были обещаны высшие должности в жреческой курии; поговаривали, что Сеян вот-вот получит особую трибунскую магистратуру, какую имели лишь члены семьи императора…[16]

Всё рухнуло в один день, — утром 19 октября 31-го года н. э. Сеян, — всесильный префект претория, муж внучки Тиберия, — был арестован в Сенате и через несколько часов казнён; его труп выбросили на улицу, многочисленные статуи сбросили и разбили; за его детьми и ближайшими подручными началась открытая охота. Возможно, Квинт Юний Блез был убит во время этой трёхдневной кровавой вакханалии, разразившейся в Риме. Однако, косвенно о его добровольной смерти ввиду неизбежности преследования, говорит то, что свои «позорные обвинения» против него, согласно Тациту, Тиберий выразил, когда Блез был уже мёртв[6]. Также в пользу этой версии говорит тот факт, что дети Блеза, оба сенаторы, не пострадали по «делу Сеяна», а погибли позже, в 36-м году н. э., и что его внук, Юний Блез, правитель Лугдунской Галлии, был настолько богат, что вызвал зависть и страх у императора Вителлия и был отравлен по его приказу[17].

То есть, семья Юния Блеза после его смерти сохранила и своё положение, и своё имущество, что было бы маловероятно в случае официального обвинения в измене.

Напишите отзыв о статье "Квинт Юний Блез (консул-суффект 10 года)"

Примечания

  1. AE 1998, 366; CIL VI 20606; 25617; X 6639
  2. [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1347001000 Тацит «Анналы», I, 16]
  3. 1 2 3 Iunius 41 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft (на нем. языке)
  4. [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1347003000 Тацит «Анналы», III, 74]
  5. 1 2 Сергеев И. П. Принцепс и императорская бюрократия // [history.karazin.ua/themes/history/resources/ed64a06ace9901effa9b97469d66bab0.pdf Государственные учреждения древних римлян: поздняя Республика и ранняя Империя: материалы к спецкурсу]. — Харьков: ХНУ имени В. Н. Каразина, 2013. — С. 192. — 312 с. — ISBN 978-966-623-922-1.
  6. 1 2 [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1340778038 Тацит «Анналы», V, 7]
  7. [ancientrome.ru/genealogy/person.htm?p=396 Квинт Юний Блез] // Римская генеалогия. — ancientrome.ru (электронный ресурс). — Проверено 02.05.2016.
  8. По этой линии Юний Блез приходился двоюродным дедом знаменитому юристу Кассию Лонгину и его брату Луцию, консулу 30-го года н. э., шурину Калигулы.
  9. 1 2 R. Syme, «The Augustan Aristocracy», 1989, [ancientrome.ru/genealogy/stemm/syme/seianus.htm Table XXIII]
  10. Тацит «Анналы», III, 24
  11. William Smith [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/Texts/secondary/SMIGRA*/Praefectus_Praetorio.html Praefectus Praetorio] // A Dictionary of Greek and Roman Antiquities. — John Murray, London, 1875 (на англ. языке)
  12. 1 2 Веллей Патеркул «Римская история», [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1425002000 II, 125]
  13. Это были VIII «Авгу­стов», IX «Испан­ский» и XV «Апол­ло­нов».
  14. 1 2 3 4 5 Тацит «Анналы», [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1347001000#18 I, 16-30]
  15. 1 2 3 4 5 6 7 Тацит «Анналы». [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1347003000 III 35, 58, 72—74]
  16. Cassius Dio «Roman history», LVIII
  17. Тацит «История», I, 59

Литература

  • Rudolf Hanslik, Iunius II 4, Der Kleine Pauly (KlP). Band 2, 1967, Sp. 1557f.
  • R. Syme, «The Augustan Aristocracy», 1989

Отрывок, характеризующий Квинт Юний Блез (консул-суффект 10 года)

– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]