Квициани, Эмзар Бекмуразович

Эмзар Бекмуразович Квициани
груз. ემზარ კვიციანი
Дата рождения	25 апреля 1961(1961-04-25) (62 года)
Место рождения	пос. Чхалта, Гульрипшский район, Абхазская АССР
Принадлежность	Грузия НВФ
Годы службы	1992—2005 НВФ 2005—2006
Командовал	ополчение «Монадире»
Сражения/войны	Грузино-абхазская война Конфликт в Кодорском ущелье (2001) Революция роз Конфликт в Кодорском ущелье (2006)

Эмзар Бекмуразович Квициани (груз. ემზარ კვიციანი; род. 25 апреля 1961 в пос. Чхалта села Ажара Гульрипшский район Абхазская АССР) — полномочный представитель грузинского правительства в Кодорском ущелье Абхазии в период правления Эдуарда Шеварднадзе; с приходом к власти Михаила Саакашвили отказался подчиняться центральному руководству Грузии. Летом 2006 года под предлогом необходимости разоружения его сторонников грузинское правительство ввело вооружённые формирования ВС и МВД в Кодорское ущелье, восстановив над ним свой контроль.

Биография

Эмзар Квициани родился в семье этнических грузин-сванов. Отец — Бекмурза Квициани, мать — Мариам Гурчиани. Семья: жена — Тетнулда Ансиани, сыновья — Георгий и Иэсо. Имеет высшее сельскохозяйственное образование (по разным сообщениям, учился в Волгограде или окончил в 1988 году экономический факультет Новосибирского сельхозинститута).

В советское время трижды привлекался к уголовной ответственности — за хулиганство, воровство и по подозрению в убийстве (следствие по последнему делу не было завершено из-за политических катаклизмов 1990-х годов).

Военно-политическая карьера

Во время грузино-абхазской войны (1992—1993) Эмзар Квициани сформировал и возглавил ополчение кодорских сванов «Монадире» (груз. მონადირე, «Охотник»), насчитывавшее до 350 боевиков и успешно противостоявшее абхазским силам. Благодаря ему восточная часть Кодорского ущелья, административно входившего в состав Абхазии (так называемое «Верхнее Кодори»), осталась под контролем грузинского правительства, хотя фактически после 1993 года власть здесь принадлежала сванским полевым командирам, среди которых наибольшим влиянием пользовался Квициани.

В 1996—1999 годах Квициани и его бойцов подозревали в причастности к похищениям в Кодорском ущелье сотрудников миссии ООН и высокопоставленных грузинских чиновников.

С 1998 года отряд «Монадире», охранявший территорию ущелья и линию разделения Грузии и Абхазии, формально был введён в состав вооружённых сил Грузии как отдельный батальон, но фактически продолжал подчиняться лично Квициани.

В 1999 году Эдуард Шеварднадзе назначил Эмзара Квициани своим уполномоченным в регионе.

В октябре 2001 года Эмзар Квициани, по сообщениям СМИ, был причастен к закончившемуся провалом рейду на территорию Абхазии чеченского отряда под командованием полевого командира Руслана Гелаева.

Конфликт в Кодорском ущелье

В 2003 году во время Революции роз Квициани поддержал Эдуарда Шеварднадзе, что стало позднее, после победы Михаила Саакашвили, причиной его опалы.

3 декабря 2004 года Совет национальной безопасности Грузии упразднил пост уполномоченного президента Грузии в Кодорском ущелье, возложив эти функции на назначенного в октябре 2004 года председателем Совета министров Автономной Республики Абхазия (в изгнании) Ираклия Аласанию. Одновременно встал вопрос о судьбе батальона «Монадире», разросшегося к этому времени до 860 человек. Предложение министра обороны Ираклия Окруашвили о расформировании батальона вызвало протесты жителей Кодорского ущелья, жаловавшихся на то, что их таким образом лишат защиты от угрозы, которая, по их мнению, исходила от миротворцев и абхазов. Тогда было предложено батальон сохранить, но сократить его до 350 человек и передать в подчинение МВД. В апреле 2005 года неожиданным решением министра обороны Грузии Окруашвили батальон «Монадире» был окончательно упразднён, а сам Квициани был уволен из вооружённых сил. Узнав о приказе министра обороны, Ираклий Аласания назвал это решение непродуманным: «За первым этапом, приказом об упразднении, должен последовать второй — разоружение батальона. Как они собираются это сделать?» Такая реакция привела к серьёзному противостоянию между этими двумя влиятельными фигурами, закончившемуся не в пользу Аласании: в марте 2006 года он покинул свой пост, а в июне 2006 года был отправлен в ссылку — представителем Грузии в ООН, потеряв окончательно возможность влиять на процессы в стране.

Когда же в июле 2006 года Окруашвили начал приводить в действие свой план по разоружению и замене ополченцев в Кодорском ущелье на регулярные армейские части, Эмзар Квициани заявил о воссоздании отряда «Монадире» и объявил о неподчинении правительству Грузии, потребовав отставки руководителей МВД и Минобороны Вано Мерабишвили и Окруашвили, которые, по утверждению Квициани, чинили «произвол» против сванов и готовили их истребление. При этом Квициани угрожал акциями гражданского неповиновения, а в крайнем случае ‑ переходом к вооружённому сопротивлению. Власти расценили происходящее как мятеж. 25 июля, когда МВД Грузии начало «полицейскую спецоперацию» в Кодорском ущелье, Квициани с несколькими десятками своих сторонников скрылся в горах. Армия и полиция Грузии провели масштабные зачистки в сёлах Кодори. Кроме тех сторонников Эмзара Квициани, которые были захвачены грузинскими военными (по некоторым данным, порядка 80 человек), большая часть мятежников добровольно сдалась властям. 27 июля президент Грузии Михаил Саакашвили объявил о полном контроле над Кодорским ущельем. Выступая с телеобращением к нации, он сказал, что в Кодори будет располагаться Совет министров Автономной Республики Абхазия, который должен будет осуществлять здесь юрисдикцию центральных властей Грузии. «Это правительство Абхазии, изгнанное из Сухуми в сентябре 1993 года и с тех пор работавшее в Тбилиси, отныне объявляется временным административным легитимным органом Абхазии», ‑ заявил Саакашвили.

2006—2015

26 июля 2006 года Генеральная прокуратура Грузии возбудила уголовное дело против Эмзара Квициани. Тбилисский городской суд выдал санкцию на его арест, и он был объявлен в розыск. Власти Грузии назначили за его поимку награду в 55 тысяч долларов. Квициани обвинялся в создании незаконного вооружённого формирования и руководстве им, а также в приобретении и ношении огнестрельного оружия и боеприпасов. 1 февраля 2007 года у него в судебном порядке были конфискованы земельные участки и здания, торговые объекты в различных регионах Грузии, а также дом в Тбилиси.

29 июля 2006 года появились сведения, что Квициани скрылся на территории России.

Сестра Квициани Нора была арестована летом 2006 года в своём доме в Чхалте. В 2007 году Зугдидский районный суд признал её виновной в «создании в Кодорском ущелье незаконного вооружённого формирования и хищении государственного имущества» и осудил на шесть с половиной лет лишения свободы. Суд также принял решение о выплате Норой Квициани ущерба, нанесенного государству в размере 75 тысяч лари (около 45 тысяч долларов). Нора Квициани получила условно-досрочное освобождение лишь после смены власти в Грузии, в конце 2012 года.

28 февраля 2014 года Квициани вернулся в Грузию, чтобы предстать перед судом, и был задержан в тбилисском аэропорту. В ноябре 2014 года был признан виновным в создании незаконного вооружённого формирования и организации военного мятежа и приговорён к 12 годам лишения свободы. 28 января 2015 года был освобождён из зала суда решением Кутаисского апелляционного суда.

См. также

• Конфликт в Кодорском ущелье (2006)

Ссылки

• Квициани, Эмзар — статья в Лентапедии. 2012 год.
• [www.kavkaz.memo.ru/persontext/person/id/1036262.html Квициани Эмзар]

Отрывок, характеризующий Квициани, Эмзар Бекмуразович

– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.