Кебах, Карл Антонович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Карл Анатольевич Кебах
нем. Carolus Antonius Keebach
Род деятельности:

садовод

Дата рождения:

7 августа 1799(1799-08-07)

Место рождения:

Зигмаринген

Дата смерти:

5 мая 1851(1851-05-05) (51 год)

Место смерти:

Ливадия

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Карл Антонович Кебах (нем. Carolus Antonius Keebach; 7 августа 1799, Зигмаринген — 5 мая 1851, Ливадия) — ботаник, растениевод, садовод. С декабря 1824 по апрель 1851 года создавал Воронцовский парк в Алупке[1]. Главный садовник Южного берега Крыма.



Биография

Родился в Зигмарингене в семье старшего придворного садовника князей Гогенцоллернов-Зигмарингенов — Августа Кебаха (14.08.1770 — 24.10.1834) и его жены Марии Анны, урожденной Паммерт из Хехингена (1781 — 28.11.1838)[2].

В течение трех столетий с XVIII по XX века все Кебахи, исключая Карла-Антона, служили садовниками у себя на родине в Германии. Из них Юлиуш (18381913) и, вероятно, его сын Макс (18771944) наследовали должность старшего садовника Зигмарингена, и только последний из потомков — еще один Макс Кебах (19111984) — переехал в Вену и стал работать садовником в парке знаменитого замка Шенбрунн[3].

В самом конце лета 1824 года Августу-Карлу предложили поступить на службу к генерал-губернатору Новороссийского края графу Михаилу Семёновичу Воронцову (17821856) в только что приобретенное имение в Крыму.

В 1828 году на западной границе парка, рядом с питомником и теплицами ему построили небольшой уютный домик из трех комнат в готическом стиле, изображенный на литографии Массимо Гаучи 1830 года.

В 1826 году Алупку посетил таврический губернатор Дмитрий Васильевич Нарышкин и остался доволен увиденным, о чем и сообщил Михаилу Семёновичу Воронцову:

Садовник Кебах очень трудолюбивый и знающий, уже прочистил сады и сделал новые дороги[4].

Речь шла о верхнем участке парка, приобретенном у полковника Ревелиоти, там произрастали кипарисы, посаженные в 1880-е годы по приказанию светлейшего князя Григория Александровича Потемкина-Таврического, который намеревался по совету своего английского садовника Гульда сделать из Алупки ботанический сад. Через год сюда прибыл сам Ревелиоти.

Выполняя волю владельцев — сделать из Алупки «зимний сад под открытым небом», ему приходилось сажать множество экзотических деревьев, одновременно испытывая их на приживление в новой для них природной среде. Из отчетов управляющих видно, что Кебах поддерживал самые тесные отношения со многими известными ботаническими садами России и Европы, а также с наиболее крупными питомниками и постоянно контактировал со вторым директором Императорского Никитского эконом-ботанического сада Николаем Андреевичем Гартвисом (17921860), от которого получал редкий посадочный материал. Все, что нового появлялось в Никите, тут же перекочевывало в Алупку. И в этом отношении, она была вторым после Никиты местом интродукции в Крыму.

Женился Карл Кебах в Алупке на женщине, которую звали Анной. Имел от неё сыновей — Антона и Фридриха и двух дочерей — Шарлотту и Луизу. Старший — Антон появился на свет в Алупке в феврале 1840 года.

Уже в начале 1830-х годах Кебаха называют Главным садовником Южного берега Крыма, и все окрестные помещики звали его к себе консультировать посадки и планы своих садов и парков. Почерк Кебаха еще и сейчас можно распознать в старинных парках Фороса, Тессели, Меласа, Гаспры, Ореанды, Ай-Василе, Массандре, Мартьяне, Мисхоре, некогда принадлежавших Воронцовым или их близким родственникам — Нарышкиным и Потоцким.

В 1829 году в подчинении у него находилось только два ученика, которым платили по 300 руб. в год, а в 1836 из отчетов экономии можно узнать, что за ним числилось три ученика с таким же жалованием, один с оплатой 144 рубля и два, получавшие всего по 120 рублей в год. Кроме того, для обучения садоводству в 1830 году в имения Воронцовых прислали из Одессы 30 мальчиков в возрасте от 8 до 17 лет. Из них в Алупку назначили 15 самых старших ребят, в Ай-Даниль — 5, в Массандру — 4[5].

В начале 1839 года в Алупке при непосредственном участии архитектора В. Гунта и Кебаха приступили к большим земляным работам по сооружению террас перед южным фасадом дворца, созданию малых форм архитектуры в пейзажном парке и благоустройству остальной территории усадьбы.

Напишите отзыв о статье "Кебах, Карл Антонович"

Примечания

  1. [klymenko.in.ua/Other_World/Ukraine.Crimea.AlupkaPalace.htm Достопримечательности Крыма, август-сентябрь 2007 года. Алупкинский дворец-музей (Воронцовский дворец).]
  2. [kajuta.net/node/2117 Крымская история Карла Кебаха (статья опубликована в книге "Материалы Международной научной Конференции, посвященной 200-летию переселения немцев в Крым 6-10 июня 2004 г.) А. А. Галиченко]
  3. [Сведения извлечены из нотариальных актов католического городского аббатства Св. Иоганна по инициативе супругов Ежи и Галины Плюта из Гданьска директором архива Зигмарингена, фрау Марен Кун-Рефус в 1989 г.]
  4. [ГИМ. – Ф.60, д.20, л.7.]
  5. [ГИМ. — Ф.60, д.26, л.109.]

Ссылки

  • Галиченко А. А. [www.kajuta.net/node/2117 Крымская история Карла Кебаха]


Отрывок, характеризующий Кебах, Карл Антонович

Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.