Карсон, Кевин
| Кевин Амос Карсон | |
| Kevin Amos Carson | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Гражданство: | |
Кевин Амос Карсон — американский политолог, публицист, мютюэлист, индивидуалистический анархист и анархо-синдикалист (член ИРМ). Является участником Альянса Либертарных Левых (Alliance of Libertarian Left) и Движения Добровольной Кооперации (Voluntary Cooperation Movement). Основными его работами являются «Исследования мютюэлистской политической экономии», «Организационная теория: Либертарная перспектива», и «Железный кулак за Невидимой рукой». Карсон также является автором в многих интернет-журналах и блогах, включая Just Things, The Art of the Possible, P2P Фонд и его собственный блог Mutualist. Некоторые из его статей публикуются в бумажном журнале The Freeman: Ideas on Liberty. Его сочинения на тему политической экономии, цитируются в популярном справочнике «Анархизм в вопросах и ответах» (Anarchist FAQ), и были предметом обсуждения в Журнале либертарных исследований (часть 20, № 1, зима 2006). Карсон также занимает должность научного сотрудника в Центре безгосударственного общества. Проживает в городе Файетвилль, штат Арканзас.
Карсон описывает свою политику как существующую «на границе либертариев свободного рынка и социалистов». Он определяет работы Бенджамена Такера, Ральфа Борсоди, Льюиса Мамфорда и Ивана Иллича в качестве источников вдохновения своей философии.
Содержание
Идеи и принципы
В дополнение к определённой анархо-индивидуалистом Бенджаменом Таккером «большой четверке» монополий (на землю, деньги, тарифы и патенты), Карсон утверждает, что государство также передаёт богатства богатым за счет субсидирования организационной централизации, в виде субсидирования транспорта и коммуникаций. Он считает, что Таккер не уделил внимания этому вопросу из-за того, что тот сосредотачивается на частных рыночных сделках, сам же Карсон рассматривает вопросы организации.
Теоретические разделы «Исследований мютюэлистской политической экономии» представлены как попытка интегрировать маржиналистскую критику в трудовую теорию стоимости. Карсон также сильно критикует интеллектуальную собственность. Основным акцентом в его последних работ является децентрализация производства, а также неофициальная и бытовая экономика.
Свободный рынок против капитализма
В отличие от некоторых других рыночных анархистов, Карсон определяет капитализм исходя из исторических условий, делая при этом акцент на историю государственного вмешательства в рыночную экономику. Он говорит: «[это] государственное вмешательство отличает капитализм от свободного рынка». Он не определяет капитализм в идеализированном смысле, но говорит, что когда он говорит о «капитализме», он имеет в виду то, что он называет «реально существующим капитализмом». Он считает, что «свободный капитализм, с исторической точки зрения, это оксюморон», но не вступает в конфликт с анархо-капиталистами, которые используют этот термин отлично от «реально существующего капитализма». В ответ на заявления, что он использует термин «капитализм» неправильно, Карсон говорит, что он сознательно намерен возродить то, что по его утверждению, является изначальным определением слова, чтобы «поставить точку». Он утверждает, что «термин „капитализм“, так, как он применялся первоначально, не относится к свободному рынку, а к типу государственной классовой системы, в которой капиталисты контролировали государство и государство вмешивалось в рынок от их имени». Карсон считает, что «реально существующий капитализм» основан на «акте грабежа настолько же крупном, как и при феодализме». Карсон утверждает, что в настоящей свободной рыночной системе, возможность извлекать прибыль из труда и капитала была бы незначительной. Карсон полагает, что централизация богатств в иерархии классов происходит из-за вмешательства государства, чтобы защитить правящий класс, используя при этом денежную монополию, предоставляя патенты и субсидии корпорациям, применяя дискриминационное налогообложение, и используя военное вмешательство, чтобы получить доступ к мировым рынкам. Основным тезисом Карсона является то, что в соответствии с настоящей рыночной экономикой, отделение труда от собственности и подчинение труда капиталу было бы невозможным, в результате чего сложилось бы бесклассовое общество, где люди могли легко выбрать между работой фрилансера, работающего за справедливую заработную плату, принимать участие в кооперативе, или стать предпринимателем (см. «Железный кулак за Невидимой рукой»).
Карсон сочувственно писал о нескольких анархо-капиталистах, утверждая, что они используют слово «капитализм» в ином смысле, чем это делает он, и что они по праву представляют разновидность анархизма. По его словам, «большинство людей, называющих себя анархистами-индивидуалистами сегодня являются последователями австрийской экономики Мюррея Ротбарда, и отказались от трудовой теории стоимости». Однако, с выходом его книги «Исследования мютюэлистской политической экономии», он надеется вдохнуть жизнь в «мютюэлизм». В своей книге он пытается синтезировать австрийскую экономику с трудовой теорией стоимости, или «австризовать» последнюю, за счет включения субъективизма и временного предпочтения.
Вульгарный либертаризм
Карсон считает себя изобретателем уничижительного термина «вульгарный либертаризм» (vulgar libertarianism), который описывает использование идеологии свободного рынка для защиты корпоративного капитализма и экономического неравенства. По словам Карсона, этот термин происходит от фразы «вульгарная политэкономия», которой Карл Маркс называл экономический порядок, который «преднамеренно становится все более и более примирительным и делает напряженные попытки заболтать существование идеи, которая содержат противоречия [существующие в экономической жизни]».
В «Исследованиях мютюэлистской политической экономии», Карсон пишет, что
Идеальное общество «свободного рынка» [вульгарных либертариев], похоже, ни что иное как реально существующий капитализм минус регулирующее и социальное государство - возможно, некая гипертрофированая версия феодально-разбойничьего капитализма 19-го века; или, что ещё лучше, общество, «реформированное» Пиночетом и его последователями, для которых Милтон Фридмэн и Чикаго-бойз играют роль Платона.
Достаточно много работ Карсона посвящено критике других авторов, которых он воспринимает как вульгарных либертариев. Из-за особенности регулярного возвращения к этой теме его блог называют «вульгарно-либертарной вахтой». Среди экономистов и организаций, которые он обвинил в вульгарном либертаризме, числятся Людвиг фон Мизес, Милтон Фридмэн, Мадсен Пири, Рэдли Болко и Институт Адама Смита.
Этот термин сейчас часто используется либертариями и анархистами, которые выступают за свободный рынок и равенство возможностей, отвергая корпоративный капитализм.
Центр Безгосударственного Общества
В ноябре 2008 г. Центр Безгосударственного Общества объявил, что он будет нанимать Карсона как своего научного сотрудника и первого оплачиваемого штатного работника. С января 2009 г. Карсон произвел несколько исследований для Центра, кроме того им было написано довольно много комментаторских политических статей на темы приватизации, деятельности департамента юстиции правительства Обамы и Войны с наркотиками.
См. также
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Карсон, Кевин"
Отрывок, характеризующий Карсон, Кевин
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
