Кекропс (сын Геи)

Ке́кроп, Ке́кропс (др.-греч. Κέκροψ) — культурный герой греческой мифологии. По преданию, основатель и первый царь Аттики, рождённый Геей, по менее популярной версии, сын Гефеста. Современник Триопа, при нём погиб Фаэтон и произошёл Девкалионов потоп.

Считался автохтоном, рождённым из земли, и представлялся с двумя змеиными туловищами вместо обеих ног. Изображается в облике змея. Он построил афинский акрополь, названный им Кекропией (греч. Κέκροπία). Имел две природы и первым установил брак между мужчиной и женщиной.

Правил ещё до того, как люди получили в дар от богов вино, но уже почитал богов и приносил им жертвенные возлияния, используя для этого обычную воду. По мнению комедиографа Эвбула, возможно, поэтому помещён на небо в созвездии Водолей.

Согласно Филохору, когда на Аттику нападали карийцы и беотийцы, Кекропс поселил жителей, живших до этого разбросанно по полям, в 12 городах: Кекропия, Тетраполь, Эпакрия, Декелея, Элевсин, Афидна, Форик, Браврон, Кифер, Сфетт, Кефисия.

Кроме того, был благочестив настолько, что первым назвал Зевса Верховным и вместо кровавых жертв сжигал на жертвенном огне ячменные лепешки. Первым совершил жертвоприношение Афине.

При нём произошёл спор между Посейдоном и Афиной за обладание Аттикой, а Кекропс, по одной из версий мифа, был судьёй в этом споре. Состязаясь в дарах жителям Аттики, Посейдон ударил своим трезубцем по скале, и из неё забила ключом морская вода, а в том месте, куда ударила копьём Афина, выросло оливковое дерево. Кекропс отдал предпочтение Афине, и город отошёл под её покровительство и назван её именем. По другим версиям этого же мифа (например, Овидий), спор разрешал Зевс, дав им в качестве судей не Кекропса и Краная, и не Эрисихтона, а двенадцать олимпийских богов. Кекропс же лишь засвидетельствовал, что Афина первой вырастила там оливу. По позднейшей версии, при нём произошло голосование по данному вопросу, и одной женщиной оказалось больше. Миф о споре Афины с Посейдоном за обладание Аттикой был популярнейшим аттическим мифом, и сцена из него была изображена на западном фронтоне Парфенона. Об источнике морской воды на акрополе Афин и о священной оливе упоминают Страбон, Павсаний и Геродот.

Кекропс и Аглавра I — родители Эрисихтона и трёх дочерей: Аглавры II, Герсы и Пандросы, которые считались богинями росы и отвратительницами засухи. Афина передала им в закрытом ящике младенца Эрихтония, змеевидного сына земли, взяв с сестёр клятву, что они не откроют ящик. (Есть мнение, что историки создали копию Кекропса для пополнения царского списка Афин.) Герса и Аглавра нарушили клятву и, из любопытства, открыли его. Увидев младенца, тело которого переходило в змеиный хвост, они в ужасе бросились со скалы в пропасть и погибли.

По его имени афиняне называли себя поэтически кекропидами (греч. Κέκροπίδαι), свою страну и свой город — Кекроповыми; по нему же была названа одна из 10 Клисфеновых фил (административных единиц деления Афин), Кекропида (Κέκροπίς). Его гробница в акрополе, в храме Афины. Изображение героя-эпонима находилось в Афинах и в Дельфах. Полузмей Кекропс, несомненно, служил олицетворением местного населения Аттики.

Позднейшие мифы, сформировавшиеся к V в. до н. э., в которых афиняне пытались обосновать свои претензии на господство в тех землях, где их первый царь якобы основывал города, вызвали дупликацию образов целого ряда героев аттических мифов (см. Пандион, Эрехтей) в том числе и Кекропса, считавшегося в различных источниках не предшественником, а сыном Эрехтея или отождествлявшегося с Эрихфонием. Кекропсу стали приписывать и введение культуры, в результате чего некоторые древние писатели стали искать его место происхождения в египетском городе Саис. По некоторым, он изобрел письменность.

Кекропс упоминается также в некоторых местностях Беотии и Евбеи. Согласно одной версии, когда Кекропс властвовал над Беотией, то основал там города Элевсин и Афины на реке Тритон, позднее уничтоженные наводнением. В Галиарте (Беотия) было святилище «Кекропа, сына Пандиона».

Кекропс является одним из главных действующих лиц кантаты Доменико Чимарозы «Основание Афин» (итал. Atene edificata), написанной по заказу Екатерины II.

Ссылки

• [ancientrome.ru/antlitr/apollodor/index.htm Аполлодор, Мифологическая библиотека (перевод В. Г. Боруховича)]

Предшественник: Актей

Мифические цари Афин и Аттики 1556 — 1506

Преемник: Кранай

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Кекропс (сын Геи)

– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.
– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]
Наташа багрово покраснела услыхав эти слова.
– Как краснеет, как краснеет, ma delicieuse! [моя прелесть!] – проговорила Элен. – Непременно приезжайте. Si vous aimez quelqu'un, ma delicieuse, ce n'est pas une raison pour se cloitrer. Si meme vous etes promise, je suis sure que votre рromis aurait desire que vous alliez dans le monde en son absence plutot que de deperir d'ennui. [Из того, что вы любите кого нибудь, моя прелестная, никак не следует жить монашенкой. Даже если вы невеста, я уверена, что ваш жених предпочел бы, чтобы вы в его отсутствии выезжали в свет, чем погибали со скуки.]