Кекуок
Кекуо́к[1], или кэк-уок[1], кейкуок, кэкуок, кек-уок, кэк-уок (англ. cakewalk, букв. «прогулка с пирогом») — негритянский танец под аккомпанемент банджо, гитары или мандолины с характерными для рэгтайма ритмическими рисунками: синкопированным ритмом и краткими неожиданными паузами на сильных долях такта. Ритм кейкуока близок к регтайму, имеет характерные острые синкопы. Музыкальный размер — 2/4, исполняется в темпе быстрого марша.
История
Предшественник рэгтайма и, соответственно, джаза. Был популярен в 1890—1910 гг. На эстраде получила распространение кафешантанная форма кекуока, близкая по характеру к канкану. Стал предком джайва.
Название танца было связано с первоначальным обычаем награждать лучших танцоров пирогом, а также с позой танцовщиков, как бы предлагающих блюдо.
В России фигурирует с 1902 года.
К кекуоку обращались Дебюсси (кекуок из «Детского уголка», «Генерал Левинь-эксцентрик»), Стравинский (в балете-пантомиме «История солдата»)[2].
Театр и кино
- Художник театра Ю. П. Анненков в 1917 году в «Привале комедиантов» поставил для О. А. Глебовой-Судейкиной, известной танцовщицы и подруги Анны Ахматовой, «Кукольный кекуок» (в оригинале «Кекуок Голливога» — «Golliwog’s Cakewalk») Клода Дебюсси[3].
- Балет Голейзовского на музыку Дебюсси, премьера которого состоялась в 1927 году.
- В 1997 году американский писатель Питер Фейблман поставил на Бродвее пьесу «Кейкуок», посвящённую американской писательнице Лилиан Хеллман. Спустя четыре года спектакль был поставлен также на сцене театра им. Моссовета (реж. С. Виноградов)[4].
- Фильм «Дьявольский кэк-уок», 1903 год, в котором танец связан с инфернальным сюжетом.
В русской литературе
- «На минутку сделался было модным мотив кекуока… Однако этот негритянский танец был вскорости позабыт», — писал Куприн в рассказе «Гамбринус» (1906).
- «… С лешачихами покойник / Стройно пляшет кекуок…» («Меркнут знаки зодиака», Николай Заболоцкий).
- «… И, проигравшийся игрок, / Я встал: неуязвимо строгий, / Плясал безумный кэк-уок, / Под потолок кидая ноги…» («Пир», 1905, Андрей Белый). В художественном сознании Белого этот танец приобрел значение исступления. «Когда Москва обливалась кровью в декабре и бренчали кэк-уок. Это был не просто кэк-уок: это был кэк-уок над бездной пурги» (Андрей Белый. «Кубок метелей»).
- «…Мичман Швейковский в кают-компании нaигрывал кек-уок и нaпевал какие-то шансонетки.» («Порт-Артур. том 2», Александр Степанов).
- «Юрка Саблин, — командующий войсками! Двадцатилетний мальчишка, специалист по кэк-уоку, конфектно-хорошенький…» («Окаянные дни», Иван Бунин).
- Стихотворение «Кэк-уок на цимбалах» (1904, Иннокентий Анненский).
- Кэк-уок фигурирует три раза в сборнике Петра Потёмкина «Герань» (1912)[5].
Прочее
- В мультипликационном фильме «Три богатыря на дальних берегах» Баба Яга исполняет песню: «… Мама трёт налиму бок, дети пляшут кекуок», состоящую, преимущественно, из этой многократно повторяющейся строки.
Напишите отзыв о статье "Кекуок"
Примечания
- ↑ 1 2 [dic.academic.ru/dic.nsf/efremova/174391/Кекуок Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000.]
- ↑ [kumalana.narod.ru/dance/cakewalk.htm Кекуок / Музыка, теория, развитие]
- ↑ [www.akhmatova.org/bio/kats_tim/ocherk1.htm Борис Кац, Роман Тименчик. «Анна Ахматова и музыка»]
- ↑ [www.ng.ru/culture/2001-03-06/7_keykuok.html Кейкуок с Лилиан Хеллман. Премьера в Театре им. Моссовета]
- ↑ [www.zvezdaspb.ru/index.php?page=8&nput=1496 Александр Жолковский, Загадки «Знаков Зодиака»]
Отрывок, характеризующий Кекуок
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.