Кекушев, Лев Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лев Николаевич Кекушев

Л. Н. Кекушев. Фото 1907 г.
Основные сведения
Место рождения

Вильно

Дата смерти

Неизвестна (1916 / 1919 (1913?))

Место смерти

Неизвестно (Москва)

Работы и достижения
Учёба:

ИГИ

Работал в городах

Москва, Тамбов, Обнинск, Ивантеевка, Иваново

Архитектурный стиль

эклектика, модерн

Важнейшие постройки

Особняк и доходный дом А. И. Кекушевой на Остоженке,
особняк В. Д. Носова,
особняк О. А. Листа,
гостиница «Метрополь»,
доходный дом И. П. Исакова

Градостроительные проекты

Инфраструктура Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги (совместно с И. А. Ивановым-Шицем)

Нереализованные проекты

Ресторан «Эльдорадо» на Петербургском шоссе и др.

Лев Никола́евич Ке́кушев (7 февраля [19 февраля1862, Вильно, по другим источникам Саратов — дата и место смерти точно не известны, 1917/1919 ?,[1][2][3] по другим данным — не позднее 1914[4]) — российский архитектор и преподаватель. Первый по времени и один из крупнейших мастеров стиля модерн в Москве. Практиковал ранний, франко-бельгийский вариант модерна. Профессиональный почерк — высочайшее качество проработки интерьеров, подпись в виде статуи или барельефa льва в замке свода.





Биография

Происхождение. Начало карьеры

Лев Кекушев родился 7 (19) февраля 1862 года в многодетной семье дворянина Николая Григорьевича Кекушева, с 1838 года состоявшего на военной службе в Павловском лейб-гвардии полку. В конце 1850-х — начале 1860-х годов Павловский полк дислоцировался в Царстве Польском; вероятно, там Николай Григорьевич и познакомился со своей будущей женой Констанцией, католичкой по вероисповеданию, дочерью помещика из рода Воеводских. В 1861 году Кекушев вышел в отставку в звании майора и в 1863 году поступил на гражданскую службу в инженерный корпус, расквартированный в Вильно. Впоследствии в связи со службой старшего Кекушева семья несколько раз переезжала — в Санкт-Петербург (1863), Псков (1864), Новгород (1865), — пока во второй половине 1860-х годов окончательно не осела в Вильно[5].

По предположению исследователей жизни Кекушева, основанному на архивных источниках, Лев Николаевич родился на территории Царства Польского, по-видимому в Вильно. Однако сам архитектор в документах и автобиографиях по каким-то причинам убавлял себе один год (1863) и указывал местом рождения Симбирскую губернию[5][6][7].

Окончив в 1883 году Виленское реальное училище, в том же году поступил в Институт гражданских инженеров в Санкт-Петербурге. Учился на одном курсе с Виктором Величкиным, Илларионом Ивановым-Шицем и Николаем Марковым, которые также стали известными архитекторами, тогда как большинство выпускников ИГИ выполняли впоследствии разнообразные инженерные работы. Уже во время обучения Кекушев проявил способности к живописи, в его самостоятельных студенческих работах отмечали «изящно-художественный вид». Выполнив дипломный проект на тему «Скотобойня в Петербурге», в мае 1888 года Лев Кекушев окончил ИГИ со званием гражданского инженера, правом на чин X класса и Серебряной медалью «за успехи в архитектуре». Ещё до окончания института в феврале 1888 он поступил на государственную службу в Техническо-строительный комитет Министерства внутренних дел, однако уже в ноябре того же года вышел в отставку[8]. С февраля по декабрь 1889 года Кекушев состоял помощником В. Г. Воеводского на постройке городской центральной скотобойни на Забалканском проспекте. По предположению биографа Кекушева Марии Нащокиной, Воеводский был близким родственником начинающего гражданского инженера по материнской линии, возможно — родным дядей. Вероятно, инженер В. Г. Воеводский, также окончивший ИГИ, повлиял на выбор Кекушевым учебного заведения и тему его дипломного проекта. Работая у Воеводского Кекушев самостоятельно спроектировал несколько сооружений комплекса центральных скотобоен, что дало ему необходимый практический опыт. В феврале 1890 года он был вновь причислен к Техническо-Строительному комитету, и снова ненадолго — в июне 1890 года вышел в отставку с государственной службы и перебрался в Москву[1][2][9].

В Москве

Причины переезда Кекушева в Москву точно неизвестны. Вероятно, это решение было связано со сложностью получения начинающим гражданским инженером крупных заказов в столице — конкуренция среди петербургских зодчих была очень высока, к тому же многие из них, будучи выпускниками Императорской Академии художеств, имели звание архитектора-художника, что ставило их в Табели о рангах выше выпускников Института гражданских инженеров и давало преимущества в получении выгодных заказов. Большинство московских зодчих были выпускниками местной архитектурной школы — Училища живописи, ваяния и зодчества — и так же стояли по рангу ниже выпускников Академии. Неоднородность архитектурного облика древней столицы, формировавшегося на протяжении многих веков, давала зодчим большую свободу художественного самовыражения. Всё это создавало благоприятный климат для творческой реализации начинающего архитектора[10][11]. Сразу по приезде в Москву Кекушев устроился помощником видного московского архитектора Семёна Семёновича Эйбушица на строительстве Центральных бань и доходного дома Хлудовых в Театральном проезде. Кекушев провёл на этой стройке почти четыре года — с 1890-го по 1893-й — и стал за это время мастером многих прикладных технологий — ковки, гальванопластики, травления металлов и стекла. По свидетельству Г. В. Барановского, помимо работы у Эйбушица Лев Николаевич занимался в это время художественной отделкой интерьеров и промышленным дизайном[12]. Эта сторона деятельности зодчего мало изучена, однако, по мнению М. В. Нащокиной, именно выполнение работ по отделке интерьеров богатых особняков сыграло большую роль в росте известности Кекушева в среде московского купечества, выходцы из которого стали его первыми заказчиками[13].

Первой самостоятельной работой Кекушева в Москве стал, вероятно, небольшой особняк А. И. Обуховой в Малом Козловском переулке, построенный в 1891 году. Уже в этой постройке заметны некоторые характерные черты творческого почерка зодчего[14].

В 1893 году основал собственную архитектурную фирму и с этого времени начал работать самостоятельно. В 1893—1898 годах состоял московским участковым архитектором[1]. В августе 1898 года уволен со службы согласно поданному прошению[15].

Помимо архитектурной практики, Лев Николаевич в течение двух лет (1898—1899 гг.) преподавал в Императорском Московском Техническом училище, с этого же времени и вплоть до 1901 года вёл занятия в Строгановском училище. В 1901—1904 годах преподавал в Московском инженерном училище путей сообщения.[1]

В 1890-е годы совместно с И. А. Ивановым-Шицем проектировал инфраструктуру Вологодско-Архангельской (Ярославской) железной дороги. Впоследствии, расширил здание Ярославского вокзала.

Кекушевский модерн

Первым по времени целостным произведением московского модерна и одним из первых сооружений в этом стиле в России[сн 1] считают построенный Кекушевым в 1898—1899 годах собственный особняк в Глазовском переулке[16][17][18][19][20]. Уже в 1900 году зодчий продал дом О. А. Листу, по имени которого он и вошёл в историю архитектуры[21].

В отличие от более позднего модерна Ф. О. Шехтеля и В. Ф. Валькота, стиль Кекушева наиболее близок к раннему франко-бельгийскому модерну Виктора Орта. Новомодный стиль моментально приобретает поддержку видных московских застройщиков (Яков Рекк) и меценатов (Хлудовы, Морозовы). Известно, что особняк по Глазовскому переулку, дом 8, Кекушев строил для себя (18981899), но промышленник Г. И. Лист, восхищённый постройкой, предложил за него такую цену, что архитектор не смог отказаться.

В 1899 году Кекушев выигрывает конкурс на проект гостиницы «Метрополь», однако волей Саввы Мамонтова, организатора строительства, подряд достаётся Валькоту[22]. После ареста Мамонтова новые владельцы нанимают Кекушева управлять строительством. «Ничто из прежней практики Валькота и близко не подходит к масштабам „Метрополя“. Участие Кекушева, вероятно, было главным фактором успеха этого проекта» (Брумфилд, гл. 3). Кекушев-предприниматель быстро сколотил состояние и строил собственные доходные дома в Хамовниках (Олсуфьевский переулок) и на Остоженке (после развода дома на Остоженке достались его бывшей жене, А. И. Кекушевой). С 1899 года Кекушев возглавлял архитектурную контору Московского торгово-строительного акционерного общества, по заказам которого возвёл ряд особняков и доходных домов в Москве и Тамбове.

Расцвет творчества Кекушева и московского модерна в целом пришелся на 1900—1903 гг. Он строит такие разные здания, как Иверские торговые ряды на Никольской, особняк Носова на Электрозаводской, здание железнодорожного вокзала в «Царицыно» и особняк И. А. Миндовского на Поварской (входивший в состав элитного квартала, спроектированного по заказу компании Якова Рекка). Эти постройки отличает исключительная проработка интерьеров и декоративных металлических деталей. Длительное время помощником Кекушева работал архитектор С. С. Шуцман.

Отход от дел и смерть

После революции 1905 года общественное мнение отвернулось от роскоши раннего модерна в сторону неоклассики и сдержанного «северного модерна». Кекушев оказался не способным изменить свой стиль, или не пожелал сделать это. Его крупнейший проект — ресторан «Эльдорадо» (1907) — был построен другим архитектором со значительными отступлениями от кекушевских чертежей. В 1910-е гг. творчество Кекушева быстро угасает; исключая больницу при Преображенской старообрядческой общине (ныне Противотуберкулёзный диспансер № 8) в Преображенском (1912), его постройки 1910-х годов невыразительны.

Сведения о последних годах жизни Льва Кекушева обрывочны и противоречивы. Рубежом, после которого имя Кекушева перестало упоминаться в профессиональной печати, стал 1912 год; этим же временем датированы последние выполненные зодчим проекты. Согласно воспоминаниям сына архитектора, Николая, на момент его поступления в 1912 году в кадетский корпус отца уже не было в живых. Однако существует немало документов и свидетельств, противоречащих этому утверждению. Так, например, имя Л. Н. Кекушева упоминается вплоть до 1917 года в адресной и справочной книге «Вся Москва», информацию в которую нужно было подавать ежегодно, причём адреса жительства архитектора и местонахождения его бюро меняются — это может свидетельствовать о том, что данные обновлял сам Кекушев, к тому времени уже живший с женой раздельно[23].

Мария Нащокина в первом издании монографии «Архитекторы московского модерна», вышедшей в 1998 году, предположила, что причиной устранения Кекушева от активной деятельности стало психическое заболевание, о чём не принято было сообщать в печати. Эта информация подтвердилась в 2006 году, когда была обнаружена автобиография дочери архитектора, Екатерины, собственноручно составленная ей в 1935 году при поступлении на работу:

Отец — Лев Николаевич Кекушев, известный московский архитектор, построивший около 60 различных зданий и сооружений, в 1913 г. в связи с заболеванием был помещён в психиатрическую клинику, где в начале января 1917 года на 55-м году умер. Похоронен в Москве[3].

Поиск в архивах документов о дате смерти архитектора и месте его погребения до настоящего времени не принёс результатов. Кроме скупых и противоречивых свидетельств сына и дочери Кекушева, другие упоминания о последних годах жизни зодчего отсутствуют. По воспоминаниям родственников, это связано с тем, что жена архитектора, Анна Ионовна, начиная с 1910-х годов фактически вычеркнула мужа из жизни семьи и установила табу на любые разговоры о нём[24].

Собственная архитектурная мастерская

Кекушев организовал собственную архитектурную мастерскую-бюро в конце 1890-х годов. Документов о работе мастерской не сохранилось, однако известны имена архитекторов, выполнявших по заданиям зодчего технические чертежи, наблюдавших за строительством, разрабатывавших декоративное убранство фасадов и интерьеров[25].

Постоянными помощниками Кекушева на протяжении долгих лет работали братья Шуцманы — Михаил, Сергей и Николай. Чаще всего в проектной документации Кекушева упоминается имя младшего из братьев — Сергея. Он участвовал в проектировании особняков Саарбекова и Коробкова, доходных домов Грязнова и Франка, наблюдал за строительством Никольских торговых рядов[26]. В 1898—1900 годах помощниками зодчего были Николай Шевяков и Владимир Воейков, которые стали соавторами конкурсного проекта гостиницы «Метрополь», удостоенного 1-й премии. С началом строительства гостиницы оба архитектора работали вместе с Кекушевым над рабочими чертежами; Шевяков, кроме этого, состоял с 1900 года производителем работ[27]. Вероятно, помощниками зодчего были также С. А. Власьев и Н. Д. Поликарпов; эпизодически выполняли некоторые чертежи и производили работы по заданиям Кекушева К. Ф. Буров и В. С. Масленников[28].

Через школу Кекушева прошли Александр Кузнецов и Иван Фомин — видные русские зодчие, крупные мастера советской архитектуры, в конце 1890-х — начале 1900-х годов работавшие в архитектурном бюро зодчего. Отношения между Кекушевым и Фоминым, видимо, не сложились, свидетельством чему может служить отсутствие Кекушева, на тот момент одного из самых видных московских зодчих, среди экспонентов Московской выставки архитектуры и художественной промышленности 1902 года, главным организатором которой был Фомин; этот факт с удивлением был отмечен публикой и архитектурной критикой[29]. В 1904 году Фомин в одной из статей охарактеризовал своего недавнего работодателя как архитектора «безбожно испортившего» пристройками здание Императорского технического училища[30]. Александр Кузнецов, поступивший в мастерскую зодчего в 1899 году после окончания Берлинского политехникума, уже в 1900 году начал самостоятельную архитектурную практику, однако некоторое время продолжал подрабатывать у Кекушева, а затем у Шехтеля[31].

В то же время у Кекушева работал Василий Кузнецов, брат Ивана Кузнецова; именно он выполнил и подал на утверждение проект собственного особняка Кекушева на Остоженке (дом № 21)[26]. Этот дом, представляющий собой средневековый замок в миниатюре, Кекушев строил в 1903 году для себя, супруги Анны и троих маленьких детей (однако последовал развод). Дом считается «прототипом» особняка булгаковской Маргариты[22].

Проекты и постройки

Л. Н. Кекушев — автор около 100 архитектурных проектов. Пять построенных им зданий стали объектами культурного наследия[22].

  • 1900—1903 — особняк А. И. Кекушевой (при участии В. С. Кузнецова), Остоженка, 21
  • 1901 — конкурсный проект доходного дома наследников Папудовой (совместно с Н. С. и С. С. Шуцманами) в Одессе, II премия (не осуществлён)
  • 1901 — конкурсный проект Суворовского музея в Санкт-Петербурге, III премия (не осуществлён)
  • 1901 — доходный дом В. И. Грязнова (при участии С. С. Шуцмана), Остоженка, 17
  • 1901—1902, 1907 — перестройка, изменение фасада и отделка особняка В. И. Лыжина, Остоженка, 24
  • 1902 — конкурсный проект доходного дома С. И. Лямина на Тверской улице, III премия (не осуществлён)
  • 1902 — конкурсный проект женской гимназии М. Н. Гарелина в Иваново-Вознесенске (совместно с Н. С. и С. С. Шуцманами), III премия (не осуществлён)
  • 1902 — конкурсный проект женской Мариинской гимназии в Одессе. III премия (не осуществлён)
  • 1902 — доходный дом, Колпачный переулок, 4, стр. 1
  • 1902 — проект доходного дома А. Ф. Франк (при участии С. С. Шуцмана) в Уланском переулке (не осуществлён)
  • 1902 — общежитие ИМТУ, Вторая Бауманская улица, 14
  • 1902 — перестройка, оформление фасада и интерьеров ресторана С. П. Тарарыкина «Прага», Арбат, 2/1
  • 1902 (?) — дача А. В. Лекарева (строительство осуществлял Э. Б. Ходжаев), Кисловодск. проспект Мира[39]
  • 1902—1903 — корпус хирургической лечебницы С. М. Рудневв, Серебряный переулок, 4, левое здание
  • 1902—1903 — перестройка домов на территории ювелирной фабрики О. Ф. Курлюкова с конторой и магазином, Колпачный переулок, 4, стр. 3
  • 1902—1903 — доходный дом А. И. Кекушевой, Остоженка, 19
  • 1902—1905 — доходный дом М. А. Франка (совместно с С. С. Шуцманом), Большой Кисельный переулок, 11
  • 1902, 1904 — доходный дом А. Ф. и Н. Ф. Бочаровых, Гоголевский бульвар, 21
  • 1903 — особняк В. Д. Носова с каретным сараем и подпорной белокаменной стеной, Электрозаводская улица, 12
  • 1903 — конюшня, прачечная и другие хозяйственные постройки в имении коннозаводчика Н. П. Малютина, Санкт-Петербургское шоссе (не сохранились)
  • 1903 — доходный дом К. В. Исаева (К. Т. Толоконникова) (при участии К. Ф. Бурова)[26], Пятницкая улица, 42, корп. 2

  • 1909—1910 — доходный дом В. Е. Быкова, 2-я Брестская улица, 19/18, стр. 1
  • 1909, 1911—1912 — дворовые постройки и изменения в торговом доме В. Д. Носова, Большой Черкасский переулок, 11
  • 1900-е — деревянная дача и флигель А. И. Ермакова, Мамонтовка (Пушкино), Октябрьская улица, 23
  • 1900-е — конторское здание («дом для служащих»), конюшня, каретный сарай, жилая казарма для рабочих, фабричная плотина при Тонкосуконной фабрике В. А. Лыжина, Ивантеевка
  • 1900-е — усадебный дом в имении М. К. Морозовой «Турлики», Обнинск
  • 1910 — надстройка и изменение фасада доходного дома В. Е. Быкова (Е. Е. Кокорина), 2-я Брестская улица, 19/18, стр. 4
  • 1910 — оформление магазина в доме наследников П. М. и Н. С. Третьяковых, Никольская улица (не сохранился)
  • 1910—1911 — перестройки во владении С. П. Тарарыкина, Арбат, 5, во дворе (не сохранилось)
  • 1910—1913 — убежище престарелых сестёр милосердия Красного Креста, Сергиев Посад, улица Митькина, 37  памятник архитектуры (федеральный)
  • 1911 — часовня-сень Н. Ф. Кёльха на Введенском кладбище
  • 1912—1913 (?) — Дача М. Г. Понизовского «Понизовка», Симеиз
  • 1912—1914 — больница и склад при Преображенской старообрядческой общине Преображенский Вал, 19  памятник архитектуры (вновь выявленный объект)[37]

Николай Львович Кекушев

Сын архитектора, Николай Львович (1898—1978), стал известным авиатором. Награждён орденом Красного Знамени за боевые действия в Средней Азии в 1924 году. Бортмеханик полярной авиации в 1930-e годы, член экипажа П. Г. Головина, первым (на самолете) пролетевший над Северным полюсом 5 мая 1937 года в ходе подготовки к высадке полярной экспедиции Ивана Папанина. В годы Великой Отечественной войны совершил 59 полётов на невооружённом Ли-2 в осаждённый Ленинград, вывозя блокадников на большую землю, служил в ВВС Северного флота. В 1948 году арестован, сидел в джезказганских лагерях, выжил. Написал книгу воспоминаний («[www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pages.xtmpl?Key=13515&page=159 Звериада]». — М., 1991.), однако она практически не касается обстоятельств жизни и смерти Л. Н. Кекушева.

Напишите отзыв о статье "Кекушев, Лев Николаевич"

Комментарии

  1. Первым зданием стиля модерн принято считать дачу великого князя Бориса Владимировича, построенную архитекторами Шернборном и Скоттом в 1897 году в Царском Селе. См.: Кириков Б. М. Архитектура петербургского модерна. Особняки и доходные дома. — 3-е изд.. — СПб.: Коло, 2008. — С. 51. — 576 с. — ISBN 5-901841-41-1.
  2. Здесь и далее проекты и постройки даны по М. В. Нащокиной[32], с необходимыми дополнениями и уточнениями. Работы в Москве приведены по умолчанию, иногородние — с указанием места постройки

Примечания

  1. 1 2 3 4 Нащокина, 2005, с. 236.
  2. 1 2 Зодчие Москвы, 1998, с. 130.
  3. 1 2 Нащокина, 2012, с. 461.
  4. Кекушев Н. Л. Звериада. Москва. Юридическая литература, 1991.
  5. 1 2 Нащокина, 2012, с. 11.
  6. Нащокина, 2013, с. 15.
  7. Крашенинников А. Ф. Загадки Льва Кекушева // Русская усадьба. — 2003. — № 9. — С. 571—574.
  8. 1 2 Нащокина, 2012, с. 14—15.
  9. Нащокина, 2012, с. 16—17.
  10. Нащокина М. В. Московский модерн. — 3-е, пересм., испр. и доп.. — СПб.: Коло, 2011. — С. 128—129. — 792 с. : [32 с. цв. ил.] с. — 1 250 экз. — ISBN 978-5-901841-65-5.
  11. Нащокина, 2012, с. 18.
  12. Барановский Г. В. Юбилейный сборник сведений о деятельности бывших воспитанников Института гражданских инженеров (Строительного училища) 1842—1892. — СПб: Изд-во Ин-та гражд. инженеров, 1892. — Т. 1. — С. 146. — 184 с.
  13. Нащокина, 2012, с. 22—23.
  14. Нащокина, 2012, с. 23—24.
  15. Правительственные распоряжения // Неделя строителя. — 1899. — № 19. — С. 146.
  16. Нащокина, 2011, с. 354.
  17. Модерн в России / В. А. Леняшин. — М.: Арт-Родник, 2010. — С. 342. — 416 с. — ISBN 978-5-404-00025-2.
  18. Иконников А. В. Архитектура XX века. Утопии и реальность. — М.: Прогресс-Традиция, 2001. — С. 150. — 656 с. — ISBN 5-89826-096-X.
  19. Нащокина М. В. Наедине с музой архитектурной истории. — М.: Улей, 2008. — С. 82, 157. — 688 с. — ISBN 978-5-91529-002-9.
  20. Москва начала века / авт.-сост. О. Н. Оробей, под ред. О. И. Лобова. — М.: O-Мастеръ, 2001. — С. 474. — 701 с. — ISBN 5-9207-0001-7.
  21. Нащокина, 2012, с. 195.
  22. 1 2 3 Мурзина, Марина. [www.aif.ru/realty/city/ot_moderna_do_panelnogo_stroitelstva_kak_menyalas_moskva_v_xix-xx_vv От модерна до «панели»] // Аргументы и факты. — 2014. — № 12 (1741) за 19 марта. — С. 42.  (Проверено 11 июня 2016)
  23. Нащокина, 2012, с. 455—458.
  24. Нащокина, 2012, с. 457.
  25. Нащокина, 2012, с. 384.
  26. 1 2 3 4 Нащокина, 2012, с. 387.
  27. Нащокина, 2012, с. 385—386.
  28. Нащокина, 2012, с. 388.
  29. Нащокина, 2012, с. 386—387.
  30. Фомин, Ив. Московский классицизм // Мир искусства. — 1904. — Т. 12, № 7. — С. 187—198.
  31. Нащокина, 2012, с. 384—386.
  32. Нащокина, 2012, с. 473—478.
  33. Нащокина, 2012, с. 15, 17, 470—471.
  34. Нащокина, 2012, с. 22.
  35. Нащокина, 2012, с. 55—56.
  36. [www.outdoors.ru/book/msk/msk_strit1.php?str=220 Москва: Архитектурный путеводитель] / И. Л. Бусева-Давыдова, М. В. Нащокина, М. И. Астафьева-Длугач. — М.: Стройиздат, 1997. — С. 66. — 512 с. — ISBN 5-274-01624-3.
  37. 1 2 3 4 5 6 7 8 [reestr.answerpro.ru/monument/?page=0&search=%EA%E5%EA%F3%F8%E5%E2&Submit=%CD%E0%E9%F2%E8 Реестр памятников истории и культуры]. Официальный сайт «Москомнаследия». Проверено 9 декабря 2011. [www.webcitation.org/65g0hxtGI Архивировано из первоисточника 24 февраля 2012].
  38. Нащокина, 2012, с. 426.
  39. Нащокина, 2012, с. 424—425.

Литература

  • Московский архитектор Лев Кекушев / М. В. Нащокина; Рос. Акад. Архитектуры и строит. наук, НИИ теории и истории архитектуры и градостроительства. — СПб.: Коло, 2012. — 504 [24] с. — ISBN 978-5-901841-97-6.
  • Нащокина М. В. Лев Кекушев. — М.: Издательский дом Руденцовых, 2013. — 660 с. — (Архитектурное наследие России). — 2200 экз. — ISBN 978-5-902877-14-0.
  • Нащокина М. B. Архитекторы московского модерна. Творческие портреты. — Издание 3-е. — М.: Жираф, 2005. — С. 236—253. — 2 500 экз. — ISBN 5-89832-043-1.
  • Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А. В. Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 130—132. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.
  • Багина Н. Лев Кекушев // Строительство и архитектура Москвы. — 1984. — № 9. — С. 25—27.
  • Старостенко Ю. Д. Кекушев Лев Николаевич // Архитектурные юбилеи. Календарь памятных дат 2012—2016. — Издательский дом Руденцовых, 2012. — С. 94—96. — ISBN 978-5-902887-16-4.
  • Барановский Г. В. Юбилейный сборник сведений о деятельности бывших воспитанников Института гражданских инженеров (Строительного училища), 1842—1892. — СПб.: Изд-во Ин-та гражд. инженеров, 1892. — С. 146. — 184 с.
  • Строители России. Москва начала века. — М.: ООО «O-Мастер», 2001. — ISBN 5-9207-0001-7.
  • W. C. Brumfield, [content.cdlib.org/xtf/view?docId=ft1g5004bj&chunk.id=d0e2066&toc.id=&brand=eschol The Style Moderne in Moscow].  (англ.)
  • Брумфилд У. К. [www.cultinfo.ru/brumfield/articles/r_011.htm Антимодернизм и возрождение классицизма в русской архитектуре] // Предпринимательство и городская культура в России. 1861—1914: сборник. / Сост.: У. Брумфилд, Б. Ананьич, Ю. Петров.. — М.: Три квадрата, 2002. — С. 140—163. — (Учебник для вузов). — 1000 экз. — ISBN 5-94607-011-8.

Ссылки

  • [www.nzembassy.msk.ru/embassy_building/index_ru.html История особняка Миндовского на Поварской] (недоступная ссылка — историякопия)

Отрывок, характеризующий Кекушев, Лев Николаевич

Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.