Келдыш, Юрий Всеволодович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юрий (Георгий) Всеволодович Келдыш
Научная сфера:

музыковед, педагог

Учёная степень:

доктор искусствоведения

Альма-матер:

Московская консерватория

Известен как:

специалист по истории и развитию русского музыкального искусства

Награды и премии:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Ю́рий (Гео́ргий) Все́володович Ке́лдыш (16 (29) августа 1907, Санкт-Петербург, — 11 декабря 1995, Москва) — советский музыковед-историк. Доктор искусствоведения (1947). Заслуженный деятель искусств РСФСР (1966)"[1]. Старший брат М. В. Келдыша[2].





Биография

Юрий Келдыш родился в Санкт-Петербурге, в семье учёного Всеволода Михайловича Келдыша. В 1930 году окончил научно-композиторский факультет Московской консерватории, где его наставником был М. В. Иванов-Борецкий. В 1930—1950 годах преподавал в консерватории историю русской музыки[2]. В 1926—1932 годах был членом РАПМ и в 1929 году выступил с резкой критикой балета Сергея Прокофьева «Стальной скок», о котором писал, что он даже без хореографии накладывает буржуазное капиталистическое мышление на пролетарскую тему и, таким образом, проявляет враждебное отношение к советской действительности[3][4]. Полвека спустя Ю. В. Келдыш писал: «Суждения теоретиков РАПМ страдали вульгарным социологизмом и часто бывали несправедливы по отношению к виднейшим представителям советской музыки и передовым художникам зарубежных стран. …Многие ценные явления классического музыкального искусства объявлялись идейно чуждыми пролетариату. Одной из серьёзных ошибок РАПМ была недооценка вопросов мастерства и крупных музыкальных форм, причём массовая песня рассматривалась как „основное звено“ творчества композиторов»[5]. После роспуска РАПМ Келдыш стал членом Союза советских композиторов, позже переименованного в Союза композиторов СССР.

В 1940 году Келдыш защитил в Московской консерватории кандидатскую диссертацию «Очерки по истории русской музыки второй половины ХIХ века (Музыкальная жизнь 60-х годов ХIХ века. М. А. Балакирев — Ц. А. Кюи — М. П. Мусоргский — А. П. Бородин)», в 1947 году — докторскую диссертацию на тему «Художественное мировоззрение В. В. Стасова», год спустя получил звание профессора консерватории, в 1946—1949 годах возглавлял кафедру истории русской музыки. Одновременно в 1946—1950 годах был старшим научным сотрудником Института истории искусств АН СССР[2]. С 1949 года был членом главной редакции первого издания Большой советской энциклопедии[2].

С 1950 года Келдыш работал в Ленинграде, до 1957 года был профессором кафедры истории музыки Ленинградской консерватории; одновременно в 1950—1957 годах работал в Ленинградском театральном институте им. А. Н. Островского, был профессором и заместителем директора по научной части, с 1955 года — директором института[1]. Начиная с 1957 года вновь работал в Москве, был старшим научным сотрудником Института истории искусств, в 1961—1974 годах заведовал в институте сектором истории музыки народов СССР; одновременно в 1957—1961 годах был главным редактором журнала «Советская музыка»; в 1958—1965 годах — членом Высшей аттестационной комиссии Министерства высшего и среднего специального образования СССР[1]. С 1984 года — главный научный сотрудник ВНИИ искусствознания (с 1990 года — Государственный институт искусствознания)[2].

В 1974—1984 годах Келдыш был секретарём Правления Союза композиторов СССР, с 1976 года — членом-корреспондентом Британской академии[2]. С 1971 года был также членом Комитета по Ленинским и Государственным премиям при Совете Министров СССР[1].

Среди учеников Келдыша — Т. Владышевская, Е. Добрынина, С. Зверева, А. Кандинский, Ю. Корев, Е. Левашёв, А. Сохор[2].

Умер в Москве 11 декабря 1995 года; похоронен на Новом Донском кладбище.

Семья

Младшим братом Юрия Келдыша был выдающийся советский учёный М. В. Келдыш.

Дочь — Л. Г. Пригожина, театровед.

Научная деятельность

Область научных интересов Келдыша охватывала прежде всего историю и развитие русского музыкального искусства. Среди композиторов, чьё творчество он исследовал — М. П. Мусоргский, П. И. Чайковский, С. В. Рахманинов, а также русская музыка XVIII века[2]. Одним из первых в СССР Келдыш начал исследовать русскую церковную музыку, подготовил к изданию масштабную серию публикаций «Памятники русского музыкального искусства» (выпуски 1-4) о светских и духовных сочинениях XVI—XVIII веков. Под его редакцией вышел в печать десятитомный труд «История русской музыки» (1984—1997) и крупнейшее советское музыкальное издание — «Музыкальная энциклопедия» в шести томах (1973—1982), а также Музыкальный энциклопедический словарь[2].

Сочинения

  • Романсовая лирика Мусоргского. М., 1933;
  • М. П. Мусоргский и А. А. Голенищев-Кутузов // Письма М. П. Мусоргского к А. А. Голенищеву-Кутузову. М., 1939;
  • Музыкальная культура 1860-х годов // История русской музыки. Т. 2. М., 1940;
  • История русской музыки. Т. 1-3. М., 1947—1954;
  • Идейно-общественные предпосылки развития русской музыки в конце XVIII и начале ХХ века // Очерки истории русской музыки. 1790—1825. Л., 1956;
  • Симфоническое творчество А. К. Глазунова // Глазунов. Исследования. Материалы. Публикации. Письма. Т. 1. Л., 1959;
  • Некоторые вопросы истории советской музыки // Вопросы музыкознания. Т. 3. М., 1960;
  • Критика и журналистика / Избр. статьи. М., 1963;
  • Русская музыка XVIII века. М., 1965;
  • Об изучении древнерусского певческого искусства // Н. Успенский. Древнерусское певческое искусство. М., 1965;
  • Данте в русской музыке // Данте и славяне. М., 1965;
  • Неизвестная опера русского композитора // СМ. 1966. ¹12; 100 лет Московской консерватории. 1866—1966. Краткий исторический очерк. М., 1966;
  • М. В. Иванов-Борецкий // Выдающиеся деятели теоретико-композиторского факультета Московской консерватории. М., 1966;
  • Русская музыка на рубеже двух столетий // Русская художественная культура XIX — начала XX веков (1895—1907). Кн. 1. М., 1968. Кн. 3. М., 1977;
  • Введение, Заключение // История музыки народов СССР. Т. 1. М., 1970;
  • Опера // Там же. Т. 4. М., 1973;
  • Рахманинов и его время. М., 1973;
  • Проблема стилей в русской музыке XVII—XVIII веков // СМ. 1973. ¹10;
  • Е. И. Фомин. «Ямщики на подставе». Памятники русского музыкального искусства. М., 1977;
  • Очерки и исследования по истории русской музыки. М., 1978;
  • История русской музыки. Т. 1: Древняя Русь XI—XVII веков. М., 1983;
  • Асафьев — критик и строитель советской музыкальной культуры // Б. В. Асафьев и советская музыкальная культура. М., 1986;
  • Возникновение и развитие русской оперы в XVIII веке // Musica Antiqua Europae Orientalis / Acta scientifice. Congressus 1. Bydgoszcz, 66. Warsz., 1966;
  • Об исторических корнях канта // Musica Antiqua Europae Orientalis / Acta scientifice. Congressus II. Bydgoszcz, 1969;
  • Die Symhonie in Russland (Die Welt der Symhonie). Hamburg, 1972[2]

Награды и премии

Память

Памяти Юрия Всеволодовича Келдыша посвящаются так называемые «Келдышевские чтения» — международная научная конференция историков-музыковедов, ежегодно проводимая Отделом музыки ГИИ. Конференция длится, как правило, два дня. Темой конференции избирается одно из актуальных направлений музыковедения, заслушиваются доклады и научные эссэ, презентуются новые издания по истории музыки, подготовленные сотрудниками института, проводится небольшой музыкальный концерт. По итогам конференции издаётся сборник[6][7].

Напишите отзыв о статье "Келдыш, Юрий Всеволодович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Келдыш Г. В. / Ямпольский И. М. // Гондольера — Корсов. — М. : Советская энциклопедия : Советский композитор, 1974. — (Музыкальная энциклопедия : [в 6 т.] / гл. ред. Ю. В. Келдыш ; 1973—1982, т. 2).</span>
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.mosconsv.ru/ru/person.aspx?id=130151 Келдыш Георгий (Юрий) Всеволодович]. Персоналии. Московская кончерватория им. П. И. Чайковского (официальный сайт). Проверено 29 мая 2013. [www.webcitation.org/6Gz7ESqr6 Архивировано из первоисточника 30 мая 2013].
  3. Ю.Келдыш, «Балет „Стальной скок“ и его автор — Прокофьев», «Пролетарский музыкант», 1929, 6, с. 12-19
  4. en:Simon Morrison, The People’s Artist: Prokofiev’s Soviet Years. New York: Oxford University Press, 2009, c. 12, 411
  5. Российская ассоциация пролетарских музыкантов / Келдыш Ю. В. // Окунев — Симович. — М. : Советская энциклопедия : Советский композитор, 1978. — (Музыкальная энциклопедия : [в 6 т.] / гл. ред. Ю. В. Келдыш ; 1973—1982, т. 4).</span>
  6. Лащенко С.К. Келдышевские чтения — 2006. К 95-летию со дня рождения И. В. Нестьева. Доклады, сообщения, статьи // М.: Ленанд, 2006
  7. [lib.rmvoz.ru/fonoteka/keldyshevskie_chtenija «Келдышевские чтения»] — записи с международной конференции, проводимой в ГИИ и посвящённой памяти Юрия Всеволодовича Келдыша, несколько десятилетий возглавлявшего Отдел музыки института.
  8. </ol>

Литература

  • [www.mosconsv.ru/ru/publication.aspx?id=122787 Георгий (Юрий) Всеволодович Келдыш. Материалы и документы. К 100-летию со дня рождения] / редактор-составитель Н. Е. Тетерина. — М.: Федеральное агентство по культуре и кинематографии / Государственный институт искусствознания, 2007. — 104 с.
  • Ямпольский И. М. [www.musenc.ru/html/s/sovetska8-muz3ka.html Советская музыка] // Музыкальная энциклопедия / гл. ред. Ю. В. Келдыш. — М.: «Советская энциклопедия» и «Советский композитор», 1981. — Т. 5. Симон — Хейлер.
  • Большой учёный, прекрасный человек // Музыкальная академия. — 1995. — № 12.
  • Келдышевский сборник. Музыкально-исторические чтения «Памяти Ю. В. Келдыша». 1997.. — М., 1999.

Отрывок, характеризующий Келдыш, Юрий Всеволодович

Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».