Келлер, Александр Андреевич (тренер)

Александр Келлер
Общая информация
Полное имя	Александр Андреевич Келлер
Родился	4 (17) мая 1911(1911-05-17) село Большая Дмитриевка, Аткарский уезд, Саратовская губерния, Российская империя
Умер	19 января 1983(1983-01-19) (71 год) Алма-Ата, Казахская ССР, СССР
Гражданство	СССР СССР
Позиция	защитник
Карьера
Клубная карьера*
1938—1940	Торпедо (Горький)	12 (1)
Тренерская карьера
1938—1940	Торпедо (Горький)
1940—1941	Трактор (Сталинград)
1951—1959	Динамо (Киров)
1960—1963	Пахтакор (Ташкент)
1964—1965	Кайрат (Алма-Ата)
1965	Кайрат (Алма-Ата)	функционер
1966—1967	Терек
1968	Кайрат (Алма-Ата)
1969—1970	Алга (Фрунзе)
1971	Пахтакор (Ташкент)
Государственные награды
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Александр Андреевич Келлер (17 мая 1911, село Большая Дмитриевка, Саратовская губерния — 19 января 1983, Алма-Ата, Казахская ССР) — футбольный тренер, Заслуженный тренер СССР (1963).

Происхождение, семья

Родился в семье Поволжских немцев в селе Большая Дмитриевка, Аткарского уезда Саратовская губернии 4 (17) мая 1911 года. Мать Келлер Екатерина Фридриховна умерла в 1917 году, отец Келлер Генрих Кондратович — в 1921. Родители — уроженцы немецкой колонии Бальцер, чьи предки проживали там с 1767 года, то есть с момента заселения Нижнего Поволжья немцами-колонистами. В семье было 6 детей. Отец держал лавку, продавая все от керосина и гвоздей до материи и продуктов. После смерти отца А. А. Келлер до 1925 года находился в детском доме, в 1925—1928 — в Красной Армии добровольцем. Состоял при армейском оркестре. С 1929 по 1932 учился в торгово-промышленном колледже в городе Энгельс.

Начало спортивной карьеры

С 1932 по1936 год Келлер учился в Государственном центральном ордена Ленина институте физической культуры имени И. В. Сталина. Параллельно играл в футбол за клубные команды Москвы. Был отмечен чехословацким тренером Антонином Фивебром среди талантливой футбольной молодежи того времени Во время учебы подрабатывал также игрой на рояле в ресторанах.

По окончании направлен в город Горький, где первоначально работал в техникуме. По итогам Всесоюзного тренерского сбора, проходившего в Тбилиси в декабре 1938 года, приказом председателя Всесоюзного комитета физкультуры В. В. Снегова от 27 января 1939 года А. А. Келлеру, наряду с еще 28 тренерами была присвоена высшая (первая) тренерская категория. По сути это было первое «лицензирование» тренеров в истории спорта СССР.

С 1938 по октябрь 1940 года — играющий тренер горьковского «Торпедо», выступавшем тогда в группе «Б» чемпионата СССР по футболу. В своем первом сезоне на уровне второго по силе дивизиона в 1939 году команда заняла 12 место из 23 команд, в следующем сезоне — 9 из 14. В 1940 году как игрок принял участие в 12 матчах команды и забил 1 гол.

С 1940 по июнь 1941 года — тренер сталинградского «Трактора», выступавшего в высшем дивизионе страны. Под руководством А. А. Келлера команда провела 12 матчей в чемпионате СССР из которых выиграла 3, вничью сыграла 7 и проиграла 2 раза. В последнем матче прерванного войной чемпионата, который состоялся уже после её начала — 24 июня 1941 года «Трактор» обыграл «Стахановец» из Сталино на его поле со счетом 2:3. На момент прерывания чемпионата команда А. А. Келлера занимала 4 место, отставая от лидеров на 2 очка.

Депортация и трудармия

После издания Указа Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья» от 28 августа 1941 г. была ликвидирована Автономная Республика немцев Поволжья и произведена тотальная депортация немцев. Депортирован был и А. А. Келлер в Казахстан, город Зыряновск. Его жене удалось перебраться в Харьков.

Позже был мобилизован в трудовую армию. с 1941 по 1951 находился в Вятском исправительно-трудовом лагере в Кировской области. Сначала работал на лесоповале, потом на поселении. В 1947 г. воссоединился с женой. В 1949 г. в Вятлаге родилась дочь — Наталья.

Как и все немцы до 1955 года находился на так называемом режиме «спецпоселения», который был снят указом Президиума Верховного Совета СССР 13 декабря 1955 года. С этого времени формально надзор за выселенными немцами был прекращен.

Динамо (Киров) 1951—1959

В 1948 году руководством Кирова была сделана попытка выхода в большой футбол с командой завода «Сельмаш» — Трактор. Была подана заявка на участие в играх в первенстве РСФСР. Команда выступила неудачно. Было принято решение укреплять футбольные позиции региона, но уже за счет другой команды —«Динамо».

Начальник Вятлага полковник А. Кухтиков помог А. А. Келлеру перебраться в Киров где ему была поставлена задача: сделать из «Динамо» лучшую команду в области. Келлер привлек в команду местных молодых способных футболистов, команда резко улучшила игру, и в сезоне 1953 года была заявлена на первенство РСФСР. В 1956 году динамовцы становятся обладателями Кубка области. В этом же году команда получила повышение в классе, несмотря на то, что формально не имела на это право, заняв в своем турнире лишь 4-е место.

Кировчане были определены в зону III чемпионата в классе «Б». В первый свой год выступления «Динамо» под руководством А. А. Келлера заняло 9 место в своей зоне, опередив финишировавший 10-м ташкентский Пахтакор — будущий клуб тренера Келлера. В следующем сезоне команда также была 9-й в своей зоне, а в 1959 году ей чуть-чуть не хватило для победы и повышения в классе, в таблице своей зоны Динамо из Кирова осталось вторым. За 8 лет футбол в Кирове был поднят А. А. Келлером с любительского до профессионального уровня.

Пахтакор (1960—1963)

В 1959 году команда Пахтакор из Ташкента была включена в Высшую лигу чемпионата СССР. Главным тренером был приглашен А. А. Келлер.

Берадор Абдураимов вспоминает:

Команда у нас сложилась дружная, боевая и очень самобытная, что отмечали все. Все ребята были воспитанниками узбекского футбола, и о патриотизме нам не надо было читать лекции: играли для наших друзей, родных, земляков. И тренеру своему верили. Александр Келлер, во-первых, сплотил коллектив. А, во-вторых, уже тогда строил работу не по привычному шаблону, а подходил к ней творчески, искал новое. Мы уже тогда проводили двух, - а то и трёхразовые тренировки .

Келлер был достаточно строгий тренер, уделявший серьезное внимание физической подготовке помимо тактических изысканий. После потогонных тренировок он выставлял игрокам оценки. «Двоечников» вынуждал работать сверхурочно.

О работе с Пахтакором в плане командной тактики сам А. А. Келлер говорил следующее:

«Пахтакор» одним из первых использовал на подстраховке позиционного игрока в защите (Олега Моторика), а также выдвинул на острие атаки сразу двух центральных нападающих – Геннадия Красницкого и С.Стадника. Замысел был такой: обеспечить надежность в обороне и открыть оперативный простор для нашего тандема…

В сезоне 1960 года Пахтакор занял 14 место мз 22 команд. Через год был 10-м, а в 1962 году поднялся на высокое 6-е место. После такого успеха А. А. Келлер получил звание Заслуженного тренера СССР.

В сезоне 1963 года, после ряда кадровых потерь Пахтакор ждал провал — он занял последнее место в чемпионате и вылетел из Класса А, куда вернулся уже через год с другим тренером.

Продолжение тренерской работы. 1963—1971

С 1964 по 1965, а также с 1967 по 1968 тренировал одного из самых принципиальных соперников Пахтакора — Алма-Атинский «Кайрат», поддерживая клуб в высшем дивизионе, но не поднимаясь с ним выше 12 места в таблице.

С 1965 года — член КПСС.

В 1966 по 1967 гг. работал в клубе «Терек» Грозный.

С 1968 по 1970 тренировал клуб «Алга» Фрунзе, выведя его в 1969 году в первую группу класса «А» и сохранив место в этом дивизионе в 1970 году.

В 1971 году вернулся в Пахтакор, но команда провела крайне неудачный сезон, заняв предпоследнее место в таблице.

После тренерской карьеры. 1972—1982

С 1972 по 1982 год директор футбольной школы Октябрьского района Алма-Аты. Умер Александр Келлер 19 января 1983 года, похоронен в Алма-Ате. Включен в «Зал славы» истории футбола Узбекистана.

Известные воспитанники

В разное время под руководством А. А. Келлера работали следующие известные футболисты:

• Абдураимов, Берадор Хасанович
• Вшивцев, Юрий Михайлович
• Долматов, Олег Васильевич
• Ильин, Владимир Васильевич
• Квочкин, Сергей Прокофьевич
• Красницкий, Геннадий Александрович
• Перетурин, Владимир Иванович
• Пшеничников, Юрий Павлович
• Родионов, Анатолий Сергеевич
• Рожков, Сергей Егорович
• Сегизбаев, Тимур Санжарович
• Стрельцов, Борис Николаевич
• Урин, Валерий Григорьевич
• Шубин, Пётр Евгеньевич

Семья

Женился 24 июня 1935 года на Антонине Пантелеймоновне Клеванной, которая также училась в Государственном центральном ордена Ленина институте физической культуры имени И. В. Сталина. До войны — спортсменка-легкоатлетка, затем преподавала физкультуру в разных учреждениях. У Александра и Антонины родилось детей (по старшинству): Виктория, Евгений, Наталья.

Ссылки

• [www.vk-smi.ru/2007/2007_08/vk_07_8_08_05.htm Мяч — в воротах, голуби — в небо!] — статья с воспоминаниями о А. А. Келлере.
• [i-kalmykov.narod.ru/nasha_letopis/ История семьи А. А. Келлера]
• [www.kaz-football.kz/fame/gf-deutsche.shtml НЕМЕЦКОЕ ДУБЛЬ-ВЭ в казахском футбольном алфавите]
• [www.dinamo-vgu.ru/etapi_bolshogo_puti/komanda_molodosti_nashei/ История кировского Динамо]
• [www.gosrf.ru/magazine/archive/may12/11/#/ Александр Келлер: в круге первых] — статья в журнале «Регионы России», № 5, май 2012.
• [forum.wolgadeutsche.net/viewtopic.php?f=277&t=2187/ Келлер А. А. — Заслуженный тренер СССР] — тема на форуме по истории и генеалогии немцев Поволжья

Отрывок, характеризующий Келлер, Александр Андреевич (тренер)

– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.