Келюс, Анн Клод Филипп де Леви
| Анн Клод Филипп де Леви Келюс | |
| фр. Anne-Claude-Philippe de Tubières-Grimoard de Pestels Levieux de Lévis, comte de Caylus, marquis d'Esternay, baron de Bransac | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Париж, Франция |
| Дата смерти: |
5 сентября 1765 (72 года) |
| Гражданство: | |
| Язык произведений: |
французский |
Анн-Клод-Филипп де Тюбье́р-Гримоа́р де Песте́ль де Леви́, граф де Келю́с, маркиз д’Эстернэ́, барон да Бранса́к (фр. Anne-Claude-Philippe de Tubières-Grimoard de Pestels Levieux de Lévis, comte de Caylus, marquis d'Esternay, baron de Bransac, 31 октября 1692-5 сентября 1765) — французский археолог, искусствовед, прозаик из дворянского рода Леви.
Содержание
Биография
Родился в семье Анна де Тюбьера, графа де Келюса и его жены Маргариты. Получив основательное образование и начав свою карьеру в военной службе, он путешествовал по Италии и на Востоке и, возвратившись во Францию, занялся гравированием, причем сблизился с живописцем Ватто; в то же время он пробовал свои силы в литературной работе. Будучи в 1731 г. избран в члены Парижской академии живописи и скульптуры, а в 1742 г. в члены Академии надписей, Келюс принимал деятельное участие во всем, что касалось до искусства и археологии: писал биографические заметки о художниках и статьи, посвященные художествам и обычаям древних, учреждал премии своего имени, читал рефераты, приобретал памятники античного искусства.
Творчество
Несмотря на не всегда верное понимание им древних писателей, он, тем не менее, приносил пользу как своими исследованиями, так и личным влиянием, особенно в тех случаях, когда старался прийти на помощь юным талантам. Из более обширных исследований Келюса можно указать на: «Recueil d’antiquités ègyptiennes, etrusques, grecques, romaines et gauloises» (1752—1767), «Recueil des peintures antiques, imitées fidè lement poor les couleurs et pour le trait» (1757). Другие труды Келюса: «Sur la peinture a l’encaustique et sur la peinture á la cire», «Recueil des pierres gravé es du cabinet du roi» и пр. Келюс известен также, как прилежный и опытный гравер; им исполнено, между прочим, 200 листов гравюр с лучших рисунков королевского кабинета, собрания голов с Рубенса и ван Дейка, карикатур с Леонардо да Винчи, немало копий с эстампов Луки Лейденского, Альбрехта Дюрера и др.
Из беллетристических произведений Келюса особой известностью пользуются его «Восточные сказки» (Contes orientaux, 1743) в стиле рококо. Также он написал несколько романов, в том числе «История Гийома, кучера» (1737).
Значение
Келюс начал исследовать как основу искусства национальный вкус и его изменение в соответствии с общими законами роста от детства к зрелости, будучи в этом предшественником Винкельмана. Его критерии были более расплывчаты, его инструменты слабее тех, которыми пользовался Винкельман, но принципы, высказанные им в «Recueil d’Antiquités Egyptiennes…», уже соприкасаются с винкельмановскими.
Эдмон и Жюль де Гонкуры посвятили ему главу в книге Portraits intimes du XVIIIe siècle (1857).
Напишите отзыв о статье "Келюс, Анн Клод Филипп де Леви"
Ссылки
- [www.dictionaryofarthistorians.org/caylusacp.htm Dictionary of art historians]
Отрывок, характеризующий Келюс, Анн Клод Филипп де Леви
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
