Кемп, Уильям

Уильям Кемп
англ. William Kempe
Уильям Кемп (справа). Иллюстрация из книги «Девятидневное чудо Кемпе» (1600)
Дата рождения:	XVI век
Дата смерти:	1603(1603)
Место смерти:	Лондон
Профессия:	актёр
Гражданство:	Англия Англия
Годы активности:	1585—1603
Псевдонимы:	Уилл Кемп
Амплуа:	комические роли в пьесах Шекспира
Роли:	Кизил («Много шума из ничего»), Пьетро («Ромео и Джульетта»)

Уи́льям Кемп (англ. William Kempe; ум. 1603, Лондон) — английский актёр и танцор. Известен прежде всего исполнением комических ролей в пьесах Шекспира. Считался преемником комика из труппы «слуг её Величества королевы» Ричарда Тарлтона.

Биография

О ранних годах жизни Кемпа достоверных сведений нет. Считается, что он играл в труппе «слуг графа Лестера» — Кемп участвовал в представлении в доме графа в мае 1585 года, о чём свидетельствует документ о выплате ему вознаграждения. Вероятно несколько позднее, когда граф отправился на войну в Нидерланды, Кемп сопровождал его.

Около 1592 года Кемп присоединился к «слугам лорда Стренджа» — его имя значится среди имён актёров в разрешении играть в пределах не менее семи миль от Лондона, выданном городским Тайным советом. В 1594 году, после роспуска труппы, Кемп вместе с Ричардом Бёрбеджем и Шекспиром вошёл в состав «слуг лорда-камергера». Кемп был совладельцем театра «Глобус», ему принадлежала десятая часть предприятия. В 1599 году по неизвестной причине он покинул труппу и продал свою долю. Есть версия, что Кемпу предложили оставить труппу, так как вкусы публики изменились, прошло время грубой клоунады и его популярность уменьшилась. Место Кемпа занял более тонкий актёр на амплуа комика — Роберт Армин. Уильям Кемп начал сольную карьеру. Весной 1600 года он преодолел танцуя без остановки около 100 миль, разделявшие Лондон и Норидж. Свой марафон Кемп описал в книге «Девятидневное чудо Кемпа» (1600).

В 1601 году, согласно записи в расходной книге ростовщика и владельца театра «Роза» Хенслоу, Уильям Кемп вступил в труппу этого театра. Последнее упоминание имени Кемпа датируется концом 1602 года.

Память

В приходской книге собора St.Savior (Саутуорк) содержится запись о смерти в конце 1603 года некоего Уильяма Кемпа. Не установлено, был ли это актёр Уильям Кемп или его однофамилец.

Уильям Кемп упомянут в Первом фолио (1623), собрании шекспировских пьес, среди «ведущих актёров во всех пьесах». Благодаря этому установлено, что он играл Кизила (полицейский пристав) в «Много шума из ничего» и Пьетро в «Ромео и Джульетте».

Отрывок, характеризующий Кемп, Уильям

– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.