Кенрик, Джон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Джон Кенрик (англ. John Kenrick; 17881877) — английский историк.

Учился в университетах Глазго, затем Гёттингена и Берлина, в том числе у Фридриха Шлейермахера. Перевёл на английский язык «Латинскую грамматику» К. Г. Цумпта (1823), дополнив её сборниками упражнений. В 18401850 гг. профессор истории в Манчестере. Основные исторические труды Кенрика — «Очерк истории первобытной эпохи» (англ. «Essay on Primaeval History», 1846), две книги о Древнем Египте (англ. «The Egypt of Herodotus», 1841 и англ. «Ancient Egypt Under the Pharaohs», 1850), монография о Финикии (англ. «Phoenicia», 1855) и «Библейские очерки» (англ. «Biblical Essays», 1861).

Исследовательские взгляды и методы Кенрика считаются переходными от просветительских представлений о неизменности человеческой природы к более современному пониманию различия многих базовых понятий и ценностей в разных культурах и в разные эпохи. Следуя открытиям немецких историков начала XIX века, Кенрик уделял особое внимание соотношению мифа и истории, мифа и морали. Подход Кенрика к истории в значительной степени связан с его религиозно-философскими взглядами (Кенрик был сторонником унитарианства — религиозного течения, отрицавшего божественную природу Иисуса и догмат Святой Троицы).

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Напишите отзыв о статье "Кенрик, Джон"

Отрывок, характеризующий Кенрик, Джон

Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.