Кербела

Город Кербела араб. كربلاء‎ Страна ИракИрак Мухафаза КербелаКербела Координаты 32°37′00″ с. ш. 44°02′00″ в. д.32.61667° с. ш. 44.03333° в. д. / 32.61667; 44.03333    Официальный язык арабский Население 675.000 человек (2011) Часовой пояс UTC+3

Кербела́ (араб. كربلاء‎, Карбала) — город в Ираке, в 100 км на юго-запад от Багдада. Население — 675 000 жителей (2011 год). Столица мухафазы (провинции) Кербела.

Шииты считают Кербелу одним из своих самых священных городов после Мекки, Медины, Иерусалима и Эн-Наджафа, потому что здесь в 680 году в ходе Кербельской битвы солдатами Язида ибн Муавии был обезглавлен имам Хусейн, сын Али и внук пророка Мухаммеда.

Здесь произошла Кербельская битва (2003).

Этимология

Существует несколько теорий происхождения названия Кербела. Географ Якут аль-Хамави высказал предположение, что название города восходит к арабскому karbalah - "мягкая земля". Согласно другой версии, название города происходит от арамейского слова Kora, что означает место для производства кирпича для располагавшегося поблизости Вавилона (Babil), следовательно, Karbabil было сокращением от Kora Babil. Шииты верят, что архангел Гавриил рассказал истинный смысл названия Кербела Мухаммеду: "земля, на которой будет много мук (Karb) и страданий (Bala)". Наконец, согласно ещё одной теории, Кербела происходит от арамейского слова כַרְבָלָא / ܟܪܒܠܐ [krblh | karbālā], которое в свою очередь происходит от аккадского слова karballatu - тип головного убора, а также петушиный гребень.

Климат

Кербела имеет жаркий пустынный климат, с чрезвычайно жарким, сухим летом и прохладной зимой. Почти все годовые осадки выпадают в период с ноября по апрель.

Климат Кербелы
Показатель	Янв.	Фев.	Март	Апр.	Май	Июнь	Июль	Авг.	Сен.	Окт.	Нояб.	Дек.	Год
Средний максимум, °C	15,7	18,8	23,6	30,6	36,9	41,5	43,9	43,6	40,2	33,3	23,7	17,6	30,78
Средний минимум, °C	5,4	7	11,2	17,1	22,5	26,3	28,8	28,2	24,3	19	11,6	6,9	17,36
Норма осадков, мм	17,6	14,3	15,7	11,5	3,5	0,1	0	0	0,3	4,1	10,5	15,3	92,9

История

Кербельская битва

Кербела известна как место битвы, произошедшей на месте современного города 9 октября 680 года (10 мухаррама 61 года хиджры). Имам Хусейн ибн Али и его брат Аббас, погибшие в битве, были похоронены здесь в месте, позже известном как Mashhad Al-Hussein - Могила Хусейна. Сама битва произошла в результате отказа Хусейна признать Язида ибн Муавию халифом. Губернатор Куфы Убайдулла ибн Зияд послал тысячи всадников против имама Хусейна, когда тот двинулся на Куфу. 10 мухаррама имам Хусейн повёл свои войска в бой вместе с братом Аббасом. Имам пал в битве, а его последователи, в том числе сыновья Али аль-Акбар и Али аль-Асгар и племянники Касим, Аун и Мухаммед, были замучены.

В 63 году хиджры (682 год) Язид ибн Муавия выпустил выживших членов семьи имама Хусейна из тюрьмы. На их пути к Мекке они остановились на месте битвы. Считается, что город вырос у могилы Хусейна в целях удовлетворения потребностей паломников.

Город и гробницы были значительно расширены при различных арабских правителях, но и страдали от нападений и разрушений. Первоначальная Могила имама Хусейна была разрушена халифом Аббасидов аль-Мутавакилем в 850 году, но был восстановлен в его нынешнем виде около 979 года, далее он был частично уничтожен пожаром в 1086 году и восстановлен вновь.

Дальнейшая история

Как и Эн-Наджаф, город страдал от острой нехватки воды, и эта проблема была решена только в начале XVIII века, когда была построена дамба через канал Хуссейния. В 1737 году город сменил иранский Исфахан в качестве основного центра шиитского образования. В 1801 году первый эмир Саудитов Абдул-Азиз ибн Мухаммад организовал набег на Кербелу, в ходе которого была убита большая часть шиитского населения и разрушены могилы имама Хусейна и Али ибн Абу Талиба.

После первого Саудитского вторжения город заявил об автономии в составе Османской империи и оказался во власти групп банд и кланов. Для того, чтобы восстановить свою власть в регионе, османская армия осадила город. 13 января 1843 года османские войска вошли в город. Многие из лидеров горожан бежали. Около 3000 арабов были убиты в городе и ещё 2000 за стенами (около 15% от населения города). Турки потеряли 400 человек. Разграбление города заставило многих студентов и учёных перебраться в Наджаф, который стал главным религиозным центром шиитов. Кербела испытала сильное влияние персов, которые были доминирующей национальностью среди горожан в течение многих лет (75% населения города к началу XX века). Семья Kammouna была хранителем святынь в течение многих лет и эффективно управляла городом, пока он не перешёл под контроль Британской империи в 1915 году.

Ассоциация города с шиитскими религиозными традициями привела к неприязни к нему со стороны суннитских правителей Ирака. В соответствии с приказом Саддама Хусейна шиитские религиозные обряды в городе были сильно ограничены, и многим не-иракским шиитам вообще не было разрешено посещать его.

В марте 1991 года город был сильно повреждён, и многие горожане погибли, когда восстание местных шиитов было подавлено с большой жестокостью режимом Саддама. Святыни и окружающие шиитские дома, кладбища и больницы оказались под пулемётным огнём. К апрелю 1991 года Саддам Хусейн начал реализацию проекта по сносу зданий вокруг святынь в целях создания "санитарной зоны", создавшей открытое пространство по периметру святынь. Святыни были восстановлены к 1994 году. После того, как американские войска вторглись в Ирак в 2003 году, администрация позволила иностранным шиитским паломникам в неограниченном количестве посещать город. Десятки тысяч мусульман-шиитов из других стран бросились в американские посольства, чтобы получить визу для посещения Кербелы в Ашуру. Паломничество 2004 года было самым крупным за несколько десятилетий, город посетило более миллиона человек со всего мира, но в основном иракцы. Ашура была омрачена взрывами 2 марта 2004 года, приведшими к сотням убитых и раненых, несмотря на строгие меры безопасности в городе.

14 апреля 2007 года начиненный взрывчаткой автомобиль взорвался в 180 м от святынь, убив 47 и ранив более 150 человек.

19 января 2008 года 2 млн иракских шиитов-паломников прошли через город Кербела в ознаменование Ашуры. 20000 иракских войск и полиция охраняли паломников на фоне напряжённости в связи со столкновениями между иракскими войсками и шиитами в Басре и Насирии.

Культурные связи

Среди мусульман Индии слова Кербела означает не только город (который, как правило, называют Кербела-э-Муалля - Кербела Возвышенная), но и памятные шествия в период тазии. Большое расстояние от Индии до Кербелы не позволяло хоронить индийских шиитов рядом с могилой имама Хусейна или совершать частые паломничества (Зиярат) к святыням. Поэтому индийские шииты были созданы местные karbalas, принося землю из Кербелы из паломничеств. После создания karbalas на субконтиненте индийские шииты построили и копию мавзолея имама Хусейна, отмечая Ашуру дома.

Известные уроженцы и жители

• Физули — известный поэт .
• Ширази, Муджтаба — иракский шиитский священнослужитель.

Литература

• Густерин П. В. Города Арабского Востока. — М.: Восток—Запад, 2007. — 352 с. — (Энциклопедический справочник). — 2000 экз. — ISBN 978-5-478-00729-4.
• Karbala // Historic Cities of the Islamic World / C. Edmund Bosworth. — Leiden: Koninklijke Brill, 2007.
• "Karbala", Cities of the Middle East and North Africa, Santa Barbara, USA: ABC-CLIO, 2008 

Отрывок, характеризующий Кербела

– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.