Кербер, Леонид Львович

Леонид Львович Кербер
Дата рождения:	3 (17) июня 1903(1903-06-17)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	9 октября 1993(1993-10-09) (90 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя→ СССР СССР
Научная сфера:	самолётостроение
Учёная степень:	Доктор технических наук
Известен как:	Заместитель Генерального конструктора ОКБ Туполева по оборудованию
Награды и премии:

Леони́д Льво́вич Ке́рбер (нем. v. Körber) (3 (17) июня 1903, Санкт-Петербург — 9 октября 1993, Москва) — крупный специалист в области авиационного оборудования. Доктор технических наук, заместитель Генерального конструктора. Сын вице-адмирала Людвига Бернгардовича Кербера; внук профессора Бернгарда Августовича Кербера и контр-адмирала Фёдора Богдановича фон Шульца; муж литературной переводчицы Елизаветы Михайловны Шишмаревой; брат авиаконструктора Виктора Львовича Корвин-Кербера, и авиаконструктора Бориса Львовича Кербера; племянник вице-адмирала фон Шульца Максимилиана (Михаила) Фёдоровича, капитанов 2-го ранга фон Шульца Вильгельма Фёдоровича и фон Шульца Константина Фёдоровича; зять генерал-майора авиации, авиаконструктора, профессора Михаила Михайловича Шишмарёва

Биография

Леонид Львович Кербер родился 3(17) июня 1903 г. в Санкт-Петербурге, на Васильевском острове, в семье морского офицера Л. Б. Кербера.

После года учёбы в первом классе немецкой гимназии Карла Мая, в 1913 г. поступил в Первый кадетский корпус, откуда в 1917 г. перевелся в Морской кадетский корпус. В марте 1918 г. вынужден был оставить корпус в связи с его расформированием. Вскоре с матерью и младшим братом (отец в это время находился в Лондоне, а старший брат на фронте) был изгнан революционными матросами из квартиры на 10-й линии Васильевского острова и перебрался в Лугу, где семья поселилась рядом с сестрой и братом матери — отставным вице-адмиралом М. Ф. Шульцем.

Устроился работать вольноопределяющимся на артиллерийский полигон, но вскоре 15-летним юношей был призван в Красную армию. Воевал на фронтах Гражданской войны в составе артиллерийского дивизиона 4-й Петроградской пехотной дивизии, переименованной с апреля 1919 г. в 11-ю стрелковую. Участвовал в боях против Юденича, затем в Польском походе в составе 15-й армии Корка. После того, как 15-я армия на подступах к Варшаве была разбита, оказался в окружении и с разрозненными частями своей дивизии с боями отступал в Россию.

После окончания войны дивизия была расквартирована в Петрограде, где в марте 1921 г. участвовала в подавлении Кронштадтского мятежа. Тогда Кербер наступал против своего двоюродного брата. В том же году демобилизовался и поселился у старшего брата в Таганроге, где работал на авиационном заводе. В марте 1922 г., в связи с переводом брата, оказался в Москве, где устроился на работу на Трехгорный пивоваренный завод. Одновременно, в рамках подготовки к поступлению в ВУЗ учился радиофизике на рабфаке им. Мандельштама, по окончании которого подал заявление в военно-воздушную академию им. Жуковского.

При собеседовании был узнан членом приемной комиссии, бывшим матросом с дредноута «Гангут» В. С. Войтовым, как сын вице-адмирала Кербера. В результате в поступлении в академию было отказано. Вместо этого, в связи с достижением призывного возраста, с января 1925 вновь на действительной военной службе. Как выпускник рабфака, готовился по программе на звание младшего командира запаса РККА, что сократило срок службы до 1 года. Службу проходил в 1-м радиополку во Владимире вместе со ставшими позже известными полярным радистом Э. Т. Кренкелем и разведчиком Р. И. Абелем. В полку получил специальности радиомеханика и радиотелеграфиста.

Демобилизовавшись весной 1926 г., попытался поступить в летное училище, но получил отказ по зрению. Вынужден был несколько месяцев работать разнорабочим, пока по протекции двоюродного брата В. Е. Гарфа не устроился слесарем в лабораторию Научно-испытательного института связи (НИИ Связи) РККА. По предложению начальника отдела радиоприемников Милейковского в 1928 году был переведен на конструкторскую работу по созданию радиопеленгатора. Под руководством С. И. Андреева участвовал в разработке КВ-радиопеленгаторов для фронтовой и армейской радиоразведки: 55ПК-1, 55ПК-2, 55ПК-3. В а в 1929 г. устанавливал и испытывал их вдоль западной границы — в войсках Киевского военного округа.

В 1930 г. по заданию Авиапрома вместе с С. И. Андреевым участвовал в создании первого авиационного радиопеленгатора АПР-1, который затем после испытаний устанавливал их на бомбардировщиках ТБ-3 (АНТ-6) в Хабаровске. Здесь впервые познакомился с А. Н. Туполевым.

Оставаясь сотрудником НИИ Связи РККА, в 1934 г. Кербер был привлечён А. Н. Туполевым к оснащению радионавигационным оборудованием своего АНТ-25 («РД» или «Рекорд дальности»). Требования для этой машины были крайне высоки, поскольку именно она готовилась для будущего перелёта В. П. Чкалова и М. М. Громова через Северный полюс в Америку. В процессе подготовки машины к рекордным полётам через Северный полюс Керберу в составе экипажа Громова пришлось совершить несколько равных по дальности перелётов из Москвы в Читу. Вся аппаратура была идеально настроена, антенны заняли наиболее рациональное расположение, что в конечном итоге вскоре было подтверждено В. П. Чкаловым и М. М. Громовым во время их исторических перелётов в Америку в 1937 г.

Вскоре после АНТ-25 Керберу пришлось оснащать другой самолёт — «ДБ-А» (дальний бомбардировщик «Академия»). Этот самолёт был создан в Академии Жуковского В. Ф. Болховитиновым, Я. М. Курицкесом и тестем Кербера — М. М. Шишмарёвым. Первоначально самолёт не готовился для рекордных полётов и не прошёл всех заводских испытаний, но именно его в мае 1937 г. выбрал С. А. Леваневский для своего полёта через Северный полюс.

В результате Кербер был включён радистом в состав экипажа С. А. Леваневского и спешно завершал подготовку оборудования к непредсказуемому полёту. Неожиданно, за несколько дней до назначенного на 12 августа 1937 г. старта, Кербер был заменён личным радистом С. А. Леваневского — Н. Я. Галковским. Существует две версии причины такого шага: Б. Е. Черток считает, что это рука НКВД, что не очень вяжется с тем, что именно Кербер в этом трагическом полёте поддерживал радиосвязь с бортом самолёта с земли. Кроме того, арестовали Кербера лишь год спустя. Другая версия — антипатия С. А. Леваневского по отношению к острослову Керберу. Тем не менее, до конца своей жизни Кербер считал, что если бы летел он, то беды бы не случилось.

После гибели экипажа С. А. Леваневского Кербер ещё некоторое время продолжал работать в НИИ Связи, где начались увольнения и аресты. Он был отстранён от должности 23 октября 1937 г. Арест в таких случаях предполагался очень скоро, но время шло. За Кербером пришли только 30 апреля 1938 г.

Следствие на Лубянке велось с применением всех средств устрашения. С 10 мая где-то рядом, в одной из камер, находился брат, комдив В. Е. Гарф, но Кербер об этом тогда не знал. А вот брат знал, но, очевидно, следователям НКВД ничего не сказал и тем сохранил Керберу жизнь. К июню Кербера перевели в Бутырки. К концу 1938 г. следствие было завершено. Он был осуждён по ст.ст. 58-7 и 58-11 УК РСФСР к 8 годам лагерей и этапирован под Архангельск в Кулойлаг на лесоповал.

Чуть больше, чем через год, в начале 1940 г. Кербера вернули в Москву, и он оказался в авиационной «шараге» ЦКБ-29 НКВД. С этого момента вся дальнейшая его трудовая жизнь уже неразрывно была связана с именем А. Н. Туполева.

К моменту появления Кербера в ЦКБ-29 оно уже переехало из подмосковного посёлка Болшево в здание КОСОС в Москве, где была оборудована тюрьма. Оказавшись в бригаде А. Н. Туполева, Кербер трудился над оснащением изделия «103» (будущий бомбардировщик Ту-2). Тем временем, после отстранения, а затем и расстрела наркома внутренних дел Ежова начались пересмотры дел осуждённых. Коснулось это и Кербера. В конце весны 1941 г. он был освобождён «за отсутствием состава преступления», но продолжил работу в ЦКБ-29 на правах вольнонаёмного.

С началом войны, летом 1941 г. ЦКБ-29 было эвакуировано в Омск, продолжались работы над Ту-2. Вскоре был налажен серийный выпуск бомбардировщика, однако в 1942 г. по распоряжению Сталина, в связи с перепрофилизацией Омского авиазавода, производство Ту-2 было приостановлено. Вскоре после этого, летом 1943 г. ЦКБ-29 вернулось в Москву. Работали над различными модификациями Ту-2 (Ту-2Р, Ту-2Д), где особенно много работы было по оборудованию. К началу 1944 г. производство бомбардировщика вновь было налажено, и он сумел сыграть весьма заметную роль на заключительном этапе войны. Среди других, Кербер был награждён Орденом Отечественной войны I степени

Сразу после окончания войны ОКБ Туполева приступило к работам над первым стратегическим бомбардировщиком Ту-4. По заданию Сталина предстояло повторить американский бомбардировщик Б-29. Как считал Туполев, создать сам самолёт было не сложно, а вот оснастить его современными средствами навигации и управления, не отклонившись от американского аналога, было весьма сложно. Казалось, элементная база, которой располагал Советский Союз, не позволяла этого сделать. Благодаря усилиям А. Н. Туполева и самому активному участию Кербера, удалось наладить связи более чем с 900-ми организациями-смежниками. В результате была существенно простимулирована отечественная промышленность. Бомбардировщик, ставший первым отечественным носителем ядерного оружия, был построен в срок и на 50 % успех, по мнению А. Н. Туполева, был обеспечен бригадой Кербера.

Вслед за Ту-4, ставшим, по сути дела, последним поршневым самолётом А. Н. Туполева (если не считать Ту-85, который так и не пошел в серию), началась эра реактивных и турбореактивных самолётов, где роль оборудования существенно возросла. В результате, впервые именно в ОКБ Туполева была создана должность заместителя генерального конструктора по оборудованию. По праву её занял Кербер.

В этой должности он участвовал в оснащении всех самолётов А. Н. Туполева. Последним оказался известный сверхзвуковой реактивный лайнер Ту-144.

В 1966 г., будучи до конца преданным своему шефу, Кербер оказался единственным, кто открыто выступил против передачи им руководства КБ своему сыну А. А. Туполеву. Патриарх не согласился с мнением своего заместителя, и Кербер был вынужден написать заявление об отставке.

Доктор технических наук с рабфаковским образованием, он ещё какое-то время читал лекции по оборудованию самолётов студентам в МАИ, но главным его делом стало литературное творчество.

Кербер прожил ещё долгую жизнь и умер 9 октября 1993 г. в возрасте 90 лет. Похоронен на Головинском кладбище.

Интересные факты

• Курьезный эпизод с Ту-114 произошел в сентябре 1959 г. Ещё не были завершены все испытания лайнера, в том числе и новой цифровой системы навигации, впервые в СССР установленной Кербером, но Генеральный секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев решил лететь с официальным визитом в США именно на этом самолёте. Могла вполне повториться ситуация с трагическим полётом ДБ-А, когда С. А. Леваневский полетел ещё на «сырой» машине.

А. Н. Туполев был вынужден подчиниться, но командировал в этот полёт Кербера. Обратный полёт из Вашингтона проходил 27 сентября 1959 года. В этот день была зарегистрирована мощная магнитная буря, вызванная сильной вспышкой солнечной активности. Сразу прекратил свою работу магнитный компас, практически отсутствовала радиосвязь. Второй пилот корабля М. А. Нюхтиков, управлявший самолётом в это время, вынужден был ориентироваться только по новой навигационной системе, которая таким образом получила своё первое «боевое крещение». Полёт и посадка прошли успешно. Возможно, это единственный в своём роде случай, когда по сути дела испытательный полёт осуществлялся с руководителем государства на борту.

• При испытаниях стратегического бомбардировщика Ту-95 произошло событие, которое могло закончиться гибелью и самолёта с экипажем, да и всего проекта. Только 11 мая 1953 г. на первом опытном образце Ту-95 погиб выдающийся летчик-испытатель А. Д. Перелёт, и гибель второго поставила бы точку на этой машине. При очередном полёте не вышли шасси. Срочно из Москвы приехали А. Н. Туполев, Л. Л. Кербер с бригадой инженеров своего отдела. Проанализировав ситуацию, Кербер велел бортинженеру Тер-Акопяну полностью обесточить машину. Это было весьма рискованным решением, так как самолёт на время остался без радиосвязи с землей. После подключения сети реле, запиравшее шасси, сработало. Это не было случайным попаданием. Дефект реле был вычислен командой Кербера на земле. Самолёт совершил нормальную посадку.

• Книга о ЦКБ-29 НКВД была написана Кербером для своих близких, что называется «в стол». В то время опубликовать её было не реально. То, что рукопись стала распространяться в форме «самиздата», не заслуга автора. Он передал её знакомой машинистке, которая должна была напечатать четыре экземпляра. Но был и пятый. Он-то и пошел по рукам. Это была инициатива машинистки. Она лишь скрыла имя автора. Постепенно число экземпляров росло. Осталось неизвестным, как один из них оказался в Западной Германии, в издательстве «Посев».

Под названием «Туполевская шарага» первое издание без указания автора вышло в издательстве Посев во Франкфурте-на-Майне в 1971 году. Через два года в том же издательстве вышел второй тираж. На этот раз на обложке стояло имя автора: «Г. Озеров». Это не был псевдоним, поскольку не Кербер его выбирал, а издательство никак не согласовывало с ним публикацию. Георгий Александрович Озеров — реальный человек, один из ведущих сотрудников А. Н. Туполева, к тому же издавший воспоминания о нём, правда, о более раннем периоде жизни. В издательстве Посев посчитали, что они правильно вычислили автора, тем более, что последняя глава книги заканчивалась на его фамилии: «По докладу коллегии НКВД Правительство Союза, учитывая добросовестную работу нижепоименованных специалистов над самолетами (следует перечень машин), постановляет освободить из-под стражи:

1. Черемухина Алексея Михайловича

2. Озерова Георгия Александровича…

Он перечисляет всех 18. Так, в жаркий августовский день 1941 года обрели мы свою свободу…»

Очевидно, «для конспирации», во втором издании «Шараги». там, где на обложке появилась фамилия Г. Озерова, издатели изменили эту последнюю фразу в тексте главы и имя Георгия Александровича Озерова исчезло.

Семья

• мать Ольга Федоровна ур. фон Шульц (1866—1942) — дочь контр-адмирала Федора Богдановича фон Шульца (1820—1880);
• жена Елизавета Михайловна Шишмарева (1904—1996) — дочь генерал-майора авиации, авиаконструктора, профессора М. М. Шишмарёва;
• сын Михаил Леонидович (1932);
• сын Лев Леонидович (1937—1993).

Награды и премии

• Два ордена Ленина
• Орден Отечественной войны 1-й степени (08.08.1947)
• Орден Красной Звезды
• медали
• Ленинская премия
• Государственная премия СССР

Библиография

• Кербер Л. Л., Кербер Б. Л. Самолетные радионавигационные станции и их эксплуатация. 1936.
• Г. Озеров Туполевская шарага // Франкфурт-на-Майне: Посев 1973. (настоящий автор Кербер Л. Л.)
• Кербер Л.Л.. Компоновка оборудования на самолетах. — М.: Машиностроение, 1972. — 304 с.
• Кербер Л.Л.. Ту — человек и самолёт. — М.: Советская Россия, 1973. — 288, [48] с. — (Люди Советской России). — 50 000 экз. (в пер.)
• [militera.lib.ru/memo/russian/kerber/index.html Кербер Л. Л. А дело шло к войне // «Изобретатель и Рационализатор», 1988-90]
• [www.famhist.ru/famhist/kerber/000016c9.htm#0003cbcc.htm Кербер Л. Л. о коммунистической бюрократии и системе «шараг»]
• Кербер Л.Л.. Туполев: (Воспоминания) / Подгот. к изд. М.Л. Кербера и М. Б. Саукке; Предисл. Я. Голованова. — СПб.: Политехника, 1999. — 340, [48] с. — (XX век. Знаменитые конструкторы России). — 5 000 экз. — ISBN 5-7325-0492-3.
• Кербер Л. Л. Не мир тесен, а слой тонок — письма В. Конецкому в книге В. Конецкого «Эхо» // М.: Текст, 2005.

Ссылки

• [www.tupolev.ru/Russian/Show.asp?SectionID=213 ОАО «Туполев» — Кербер Л. Л.]
• [militera.lib.ru/memo/russian/kerber/index.html Кербер Л. Л. А дело шло к войне]
• Е. Л. Залесская [www.svavia.ru/info/lib/tusharaga/tusharaga.html «Туполевская шарага» в рисунках А. М. Черемухина]
• [peterburg21vek.ru/static/img/0000/0001/7178/17178054.hbd3xnwwzd.jpg?1 Копытов Г. А. Керберы. Фамильный код. XIV—XXI вв. книга вторая // изд. «Петербург - XXI век». 2013]
• [www.repka.ee/?page=portret&block_id=3&sect=7 Мировая история в лицах > ЭСТОНСКИЙ СЛЕД В ИСТОРИИ]

Отрывок, характеризующий Кербер, Леонид Львович

Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.