Кервин, Джозеф Питер
| Джозеф Питер Кервин | |
| Joseph Peter Kerwin | |
 | |
| Страна: | |
|---|---|
| Специальность: | |
| Воинское звание: | |
| Экспедиции: | |
| Дата рождения: |
19 февраля 1932 (92 года) |
| Место рождения: | |
Джозеф Питер Кервин (англ. Joseph Peter Kerwin) — доктор медицинских наук и бывший астронавт НАСА. Совершил один космический полет — на космическом корабле «Скайлэб-2», совершил один выход в открытый космос.
Содержание
Рождение и образование
Родился 19 февраля 1932 года в городе Оук-Парк, штат Иллинойс. В 1949 году окончил среднюю школу в городе Оук-Парк.
В 1953 году окончил Колледж креста Господня в городе Вустер, штат Массачусетс, и получил степень бакалавра искусств в области философии. В 1957 году на медицинском факультете Северо-Западного университета получил степень доктора медицины. Закончил интернатуру в стационарном госпитале в Вашингтоне, округ Колумбия. Прошел подготовку в Школе авиационной медицины ВМС США на авиабазе Пенсакола во Флориде и в декабре 1958 года получил квалификацию авиационного врача ВМС[1].
Военная карьера
На службе в военно-медицинской службе ВМС США с июля 1958 года. C 1959 по 1961 год служил авиационным врачом в 14-й группе авиации морской пехоты на авиабазе КМП Черри Пойнт, штат Северная Каролина. Прошел летную подготовку на авиабазе ВМС Бивилль в Техасе и в 1962 году получил квалификацию военно-морского летчика. На тот момент в ВМС США было всего 12 авиационных врачей, которые имели квалификацию пилота. Служил в 101-й истребительной эскадрилье на авиабазе ВМС Океаниа. К моменту зачисления в отряд астронавтов служил главным авиационным врачом 4-го ударного крыла авианосной авиации на авиабазе ВМС Сесил-Филд. Общий налет составляет 4 500 часов на различных типах самолетов[2].
Воинские звания
Кэптэн (капитан I ранга) медицинской службы ВМС. Вышел в отставку из ВМС 31 марта 1987 года.
Космическая подготовка
27 июня 1965 года был одним из шести ученых, зачисленных в отряд астронавтов НАСА во время 4-го набора. Во период полета космического корабля «Аполлон-13» работал сменным оператором связи в Центре управления полетом в Хьюстоне. В январе 1972 года был включен в состав основного экипажа первой экспедиции SL-2 на орбитальную станцию Скайлэб в качестве научного сотрудника.
Космический полет
Скайлэб-2 — с 25 мая[3] по 22 июня 1973 года в качестве научного сотрудника первой экспедиции на станцию Скайлэб. Во время полета выполнил один выход в открытый космос (07.07.1973), продолжительностью 3 часа 25 минут. Продолжительность космического полета составила 28 суток 00 часов 50 минут.[4].
Профессиональная деятельность
После ухода из НАСА с 1988 по 1990 год работал научным руководителем программы создания космической станции Фридом в корпорации Локхид. Затем работал в корпорации «United Space Alliance». В 1990 по 1993 год входил в состав консультативного совета НАСА. В 1994—1995 годах работал в группе, осуществлявшей координацию работ со стороны корпорации «Lockheed Martin» по созданию ФГБ (первого российского модуля МКС). С июня 1996 по апрель 1997 года работал в научно-исследовательской Лаборатории разработки систем, которая пыталась получить контракт на медицинское обслуживание в Космическом центре им. Джонсона. Однако контракт выиграла компания KRUG Life Sciences. К удивлению Джозефа Кервина он получил предложение возглавить эту фирму, и 1 апреля 1997 года стал президентом компании «KRUG Life Science Inc.» в Хьюстоне, штат Техас. 16 марта 1998 года корпорация преобразована в «Специальное бизнес-подразделение естественных наук Лабораторий Уэйла» в городе Эль-Сегундо в Калифорнии. Одновременно с этим является членом Совета директоров Национального НИИ космической медицины в качестве представителя промышленности.
Награды
Награждён медалью ВМС «За выдающиеся заслуги», медалью НАСА «За выдающиеся заслуги» и медалью НАСА «За космический полёт» (1973). Его имя внесено в Зал славы американских астронавтов.
Семья
Жена — Ширли Энн Гуд. Дочери: Шэрон (14.09.1963), Джоанна (05.01.1966) и Кристина (04.05.1968). Увлечения — чтение и классическая музыка.
См. также
- Список астронавтов США — участников орбитальных космических полётов.
- Список космонавтов и астронавтов (и кандидатов).
- Хронология пилотируемых космических полётов.
- Скайлэб-2.
Напишите отзыв о статье "Кервин, Джозеф Питер"
Примечания
Ссылки
- [www.astronaut.ru/as_usa/text/kerwin.htm Джозеф Кервин в космической энциклопедии]
- [www.spacefacts.de/bios/astronauts/english/kerwin_joseph.htm Spacefacts biography of Joseph P. Kerwin]
- [www.nebraskapress.unl.edu/product/Homesteading-Space,673959.aspx Official publisher website for Homesteading Space]
Отрывок, характеризующий Кервин, Джозеф Питер
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
