Керсновский, Антон Антонович

Антон Антонович Керсновский
Антон Керсновский во время обучения за границей, середина 1920-х годов
Дата рождения:	23 июня 1907(1907-06-23)
Место рождения:	Бессарабия, ныне Сорокский район Молдавия
Дата смерти:	24 июня 1944(1944-06-24) (37 лет)
Место смерти:	Париж
Род деятельности:	историк, публицист
Годы творчества:	1927—1944
Направление:	история, военное дело
Язык произведений:	русский
Дебют:	статья «Об американской артиллерии» (1927)
Подпись:

Анто́н Анто́нович Керсно́вский (23 июня 1907 — 24 июня 1944) — русский публицист, военный историк.

Биография

Родился в 1907 году в родовом имении селе Цепилове близ города Сороки в Бессарабии. Отец, Антон Антонович, — юрист-криминолог, следователь Одесской судебной палаты. Мать, Александра Алексеевна, — преподаватель иностранных языков. С гимназических лет увлекался военным делом, вполне очевидно, что он пошёл бы по стопам деда полковника-геодезиста Антона Антоновича Керсновского.

В Одессе, где в мирное время семья Керсновских жила на Маразлиевской улице, Керсновский, будучи гимназистом, пошёл в Добровольческую армию, воевал. В 1920 году эвакуировался из Крыма с остатками Русской армии Врангеля, эмигрировал в Сербию, затем вернулся в родное Цепилово, вошедшее в состав Румынии, откуда выехал в Австрию с целью продолжить своё обучение.

В Вене Керсновский окончил Консульскую академию. Переехал во Францию. В Дижоне учился в университете. В Сен-Сире прослушал курс в знаменитой военной школе.

Во второй половине 1920-х годов окончательно обосновался в Париже. Зарабатывал разными занятиями: давал уроки, разносил почту, выполнял мелкие заказы.

Его первая статья «Об американской артиллерии» появилась 20 марта 1927 года в белградском еженедельнике «Русскій Военный Вѣстникъ» (с 1928 года «Царскій Вѣстникъ»). Издатель последнего Н. П. Рклицкий (впоследствии архиепископ Вашингтонский и Флоридский Никон) предоставил ему возможность публиковать свои труды, благодаря чему до 1940 года Керсновский опубликовал здесь более 500 различных материалов. Сначала писал в основном об истории и современном состоянии вооружённых сил государств и уделял внимание внутреннему и международному положению стран, особенно Германии начала 1930-х годов; в цикле статей он не просто предсказал возврат войны и приход Гитлера к власти, сделал предостережение: «Для нас, Русских, важно не забывать, что с воскресением германской армии восстанет из небытия наш недавний заклятый враг».

По своим убеждениям Керсновский был монархистом.

С конца 1932 года «Царский вестник» стал публиковать в сокращённом варианте «Философию войны» Керсновского (книга с дополнениями вышла в 1939 году). А с 1933 года по 1938 год в Белграде выходил его основной труд «История Русской Армии» в четырёх томах (переиздан в России, в частности, издательством «Голос» в 1992—1994 годах). Двухтомное «Военное дело» так и осталось в рукописи, а от «Русской стратегии в образцах», «Крушении германской военной доктрины в 1914 году», «Синтетическом очерке современных компаний» и ряда других трудов остались только косвенные и отрывочные упоминания.

Один из номеров «Царского вестника» был целиком посвящён Керсновскому. Незадолго до немецкого вторжения во Францию Керсновский был призван во французскую армию. Вскоре пришло сообщение о его гибели под Доммартеном, оно оказалось ошибочным, Керсновский получил только тяжёлое ранение.

Скончался Антон Антонович Керсновский 24 июня 1944 года от обострения застарелого, ещё с Гражданской войны, туберкулёза.

Семья

Семья Антона Керсновского долгое время жила в чердачной комнатке в Париже.

Жена Галина Викторовна (урождённая Рышкова), сестра известного в кругах русской эмиграции первой волны военного писателя Евгения Тарусского. Галина Викторовна не перенесла смерти мужа и покончила жизнь, выбросившись из окна чердачной комнаты, где они жили, на тротуар.

Мать (его отец умер в 1936 году) и сестра Керсновского Ефросинья остались на территории Бессарабии, присоединённой в 1940 году к СССР, и были репрессированы.

Значение трудов

Антон Керсновский один из самых значительных русских военных историков XX столетия. Не будучи офицером российского Генштаба, вообще не получив академического образования, он самостоятельно создал свою «Историю русской армии», которая занимает значительное положение в ряду фундаментальных работ по русской военной истории. Особую ценность его трудам придаёт неординарность и кругозор, понимание российской геополитики в традиции Н. Я. Данилевского.

Произведения

• Об американской артиллерии (1927)
• Германская конная дивизия военного времени (1927—1932)
• Сущность французской военной реформы (1927—1932)
• Организация броневых сил Красной армии (1927—1932)
• Вооружение Италии (1927—1932)
• Японская армия (1927—1932)
• Упущенная возможность (1927—1932)
• Ко второй гражданской войне (1927—1932)
• Военизация страны (1927—1932)
• Наша будущая малая армия (1927—1932)
• Наш будущий офицерский корпус (1927—1932)
• Философия войны (1932—1939)
• [militera.lib.ru/h/kersnovsky1/index.html История Русской Армии в 4-х томах (1933—1938)]:
  • От Нарвы до Парижа 1700—1814 гг. / Публикация В. Хлодовского; комм. С. Нелиповича. — М.: Голос, 1992. — Т. 1. — 304 с. — ISBN 5-7055-0864-6.
  • От взятия Парижа до покорения Средней Азии 1814—1881 гг. / Публ. В. Хлодовского; комм. С. Нелиповича. — М.: Голос, 1993. — Т. 2. — 334 с. — ISBN 5-7117-0058-8.
  • 1881—1915 гг. / Публ. В. Хлодовского; комм. С. Нелиповича. — М.: Голос, 1994. — Т. 3. — 349 с. — ISBN 5-7117-0180-0.
  • 1915—1917 гг. / Публ. В. Хлодовского; комм. С. Нелиповича. — М.: Голос, 1994. — Т. 4. — 368 с. — ISBN 5-7117-0014-6.
• Военное дело в 2-х томах (1941—1944) не издавалось
• Русская стратегия в образцах
• Крушение германской военной доктрины в 1914 г (1941—1944)
• Синтетический очерк современных компаний (1939—1944) не завершено

См. также

• Керсновская, Евфросиния Антоновна

Ссылки

• [nature.web.ru/db/msg.html?mid=1185971 Антон Антонович Керсновский]
• Михаил Смолин. [www.fondiv.ru/articles/257/ Антон Керсновский — поэт Императорской армии]

Отрывок, характеризующий Керсновский, Антон Антонович

– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.