Кессельринг, Альберт

Альберт Кессельринг
Albert Kesselring
генерал авиации Альберт Кессельринг (1940)
Прозвище	Дядя Альберт Улыбчивый Альберт
Дата рождения	30 ноября 1885(1885-11-30)
Место рождения	Марктстефт, Бавария
Дата смерти	16 июля 1960(1960-07-16) (74 года)
Место смерти	Бад-Наухайм, Гессен
Принадлежность	Германская империя Германская империя Веймарская республика Веймарская республика Третий рейх Третий рейх ФРГ ФРГ
Род войск	Люфтваффе
Годы службы	1904—1945
Звание	генерал-фельдмаршал
Командовал	1-й воздушный флот 2-й воздушный флот Группа армий «C» Главнокомандование на Юге Главнокомандование на Западе
Сражения/войны	Первая мировая война: • Западный фронт • Восточный фронт Вторая мировая война: • Польская кампания (1939) • Французская кампания (1940) • Битва за Британию (1940) • Операция «Барбаросса» (1941) • Операция «Тайфун» (1941) • Битва за Мальту (1941—1942) • Североафриканская кампания (1941—1943) • Итальянская кампания (1943—1945) • Центрально-Европейская кампания (1945)
Награды и премии

А́льберт Ке́ссельринг (нем. Albert Kesselring; 30 ноября 1885, Марктстефт — 16 июля 1960, Бад-Наухайм) — генерал-фельдмаршал люфтваффе. Участвовавший в обеих мировых войнах Кессельринг стал одним из самых успешных командиров Третьего рейха, он является одним из 27 награждённых Рыцарским крестом с Дубовыми Листьями, Мечами и Бриллиантами. Получил прозвища «Улыбчивый Альберт» (англ. Smiling Albert) от Союзников и «Дядя Альберт» (нем. Onkel Albert) от своих солдат, так как был одним из самых популярных немецких генералов Второй мировой войны.

Кессельринг начал военную карьеру фанен-юнкером в 1904 году, его родом войск стала артиллерия. В 1912 году он закончил учёбу на наблюдателя рекогносцировочного аэростата. Кессельринг служил как на Западном, так и на Восточном фронтах Первой мировой войны, после чего был переведён для работы в генеральном штабе. Послевоенное сокращение армии не коснулось Кессельринга, он оставался в ней до 1933 года, когда был переведён в административный департамент Рейхсминистерства авиации. На этом посту он принимал участие в восстановлении авиационной промышленности страны, после чего в 1936—1938 годах возглавлял штаб люфтваффе.

Во время Второй мировой войны Кессельринг командовал воздушными флотами в Польской и Французской кампаниях, битве за Британию и операции «Барбаросса». Как главнокомандующий на юге, он руководил немецкими войсками на Средиземноморском театре, в том числе Североафриканской кампанией. Кессельринг сдерживал Союзников на Итальянском фронте до октября 1944 года, когда попал в автокатастрофу. На заключительном этапе войны он командовал немецкими войсками на Западном фронте. Кессельринг завоевал уважение Союзников как умелый командующий высокого ранга, однако его репутацию омрачили преступления, совершённые войсками под его командованием в Италии.

После войны Кессельринг был осуждён за военные преступления и приговорён к смертной казни, впоследствии приговор был заменён на пожизненное заключение. Кампания политиков и СМИ привела к его освобождению в 1952 году, якобы по состоянию здоровья. После освобождения принимал активное участие в деятельности реваншистских организаций, возглавлял возрождённую организацию «Стальной шлем».

Кессельринг является одним из всего лишь двух генерал-фельдмаршалов (второй — Эрих фон Манштейн), издавшим после войны мемуары, — «Soldat bis zum letzten Tag» (Солдат до последнего дня).

Ранняя жизнь

Альберт Кессельринг родился в Марктстефте, Бавария, 30 ноября 1885 года у Карла Адольфа Кессельринга, школьного учителя и члена городского совета, и Розины Кессельринг, его кузины. Детство Альберт провёл в Марктстефте, где его родственники управляли пивоваренным заводом с 1688 года.

Закончив в 1904 году классическую среднюю школу в Байрейте, Кессельринг вступил в звании фанен-юнкера во 2-й баварский полк пехотной артиллерии. Полк базировался в Меце и отвечал за поддержку его фортов. Кессельринг оставался в полку до 1915 года, за исключением периодов учёбы: в 1905—1906 годах он учился в военной академии, по окончании курса получил чин лейтенанта; в 1909—1910 годах прошёл обучение в артиллерийском училище в Мюнхене.

В 1910 году Кессельринг женился на Луизе Анне Паулине (Лини) Кейсслер, дочери аптекаря из Байрейта; медовый месяц они провели в Италии. Их брак оказался бездетным, но в 1913 году супруги усыновили Райнера, сына двоюродного кузена Альберта, Курта Кессельринга. В 1912 году Альберт закончил обучение на наблюдателя рекогносцировочного аэростата в части дирижаблей — первое близкое знакомство с авиацией.

Первая мировая война

Во время Первой мировой войны Кессельринг служил вместе со своим полком в Лотарингии до конца 1914 года, когда он был переведён на должность адъютанта командира 1-го баварского полка пехотной артиллерии (6-я армия). 19 мая 1916 года ему было присвоено звание гауптмана. В 1916 году Кессельринг был вновь переведён, в 3-й баварский полк пехотной артиллерии на прежнюю должность. Он проявил себя в битве при Аррасе, с помощью широкого тактического кругозора остановив британское наступление. За заслуги на Западном фронте Кессельринг был награждён Железным крестом 2-го и 1-го классов. В 1917 году он был направлен в Генеральный штаб, служил на Восточном фронте в штабе 1-й баварской пехотной дивизии. В январе 1918 года Кессельринг вернулся на Западный фронт как штабной офицер 2-го и 3-го баварских корпусов.

Межвоенное время

После войны Кессельринг принял участие в демобилизации, в соответствии с версальским договором, 3-го баварского корпуса в районе Нюрнберга. Конфликт с лидером местного фрайкора привёл к аресту Кессельринга в 1919 году за его предполагаемое участие в подготовке путча против командования корпуса. Вскоре он был освобождён, но его начальник, майор Ханс Зейлер, пожурил его за проявленную неосмотрительность.

В 1919—1922 годах Кессельринг командовал батареей 24-го артиллерийского полка. 1 октября 1922 года его перевели, в учебный департамент министерства рейхсвера в Берлине. Во время работы в министерстве Кессельринг занимался организацией армии, сокращал штабной контингент для увеличения боеспособности войск при ограниченных ресурсах. Он помог реорганизовать артиллерийский департамент, заложив фундамент для будущих научных исследований и разработок в военном деле. Он принял участие в тайных военных учениях 1924 года в СССР, а также в разработке так называемого «Великого плана» армии из 102 дивизий, разрабатываемого в 1923—1924 годах. В 1929 году Кессельринг вернулся в Баварию в качестве командующего 7-го военного округа. Затем он ненадолго вернулся к работе в министерстве и получил в 1930 году звание оберст-лейтенанта. В 1931—1933 годах Кессельринг командовал дивизионом 4-го артиллерийского полка в Дрездене.

1 октября 1933 года Кессельринг был уволен из армии в запас и назначен начальником административного департамента Рейхскомиссариата авиации (нем. Reichskommissariat für die Luftfahrt), предшественника Рейхсминистерство авиации (нем. Reichsluftfahrtministerium), в звании оберста.

С октября 1934 — генерал-майор.

С июня 1936 по май 1937 — начальник генштаба люфтваффе (генерал-лейтенант).

С июня 1937 — генерал авиации и командующий 3-м округом ВВС (Дрезден). С февраля 1938 — командующий 1-м воздушным флотом.

Вторая мировая война

За Польскую кампанию Кессельринг награждён планками к Железным крестам (повторное награждение) и Рыцарским крестом.

После Французской кампании Кессельринг произведён в генерал-фельдмаршалы, минуя звание генерал-полковника.

Кессельринг командовал 2-м воздушным флотом во время «Битвы за Британию», а с июня 1941 принял участие в войне против СССР, 2-й воздушный флот обеспечивал наступление группы армий «Центр».

20 июля 1941 года командующий 2-м воздушным флотом генерал-фельдмаршал А. Кессельринг (A. Kesselring) провел совещание с командирами в связи с предстоящим рейдом. По его словам, русская авиация была уже практически разгромлена и оказать серьезного сопротивления не могла. Немецкий летчик фельдфебель Л. Хавигхорст (L. Havighorsi), который в то время служил в эскадре KG28, вспоминал:  «Накануне удара по русской столице на аэродром Тересполь, где находились два наших отряда, прибыл генерал-фельдмаршал Кессельринг. Он обратился к экипажам:

— Мои авиаторы! Вам удавалось бомбить Англию, где приходилось преодолевать сильный огонь зениток, ряды аэростатных заграждений, отбивать атаки истребителей. И вы отлично справились с задачей. Теперь ваша цель — Москва. 

Будет намного легче. Если русские и имеют зенитные орудия, то немногочисленные, которые не доставят вам неприятностей, как и несколько прожекторов. Они не располагают аэростатами и совершенно не имеют ночной истребительной авиации.  Вы должны, как это всегда делали над Англией при благоприятных условиях, подойти к Москве на небольшой высоте и точно положить бомбы. Надеюсь, что прогулка будет для вас приятной. 

Через четыре недели войска победоносного вермахта будут в Москве, а это означает конец войне...».

С декабря 1941 — главнокомандующий немецкими войсками Юго-Запада (Средиземноморье — Италия), также был назначен фюрером и дуче (Бенито Муссолини) как главнокомандующий всей итальянской армией, то есть ВВС, ВМС и сухопутными. Но из-за разногласий с итальянскими генералами отказался от части должностей стал только командиром итальянских ВВС в африканской кампании и при обороне Италии. Венгерский публицист Дьёрдь Парраги в своей книге "Фашизм во фраке и мундире" пишет: "Находясь с 1943 на посту командующего германскими военно-воздушными силами в Италии и бассейне Средиземного моря, он установил в Италии железную военную диктатуру. Весной 1944 года по его приказу в Адреатинских рвах близ Рима были казнены 335 заложников-итальянцев - мужчин, женщин и детей. Итальянский народ знает его как главного палача Мардзаботто. Эта небольшая мирная деревушка была разрушена по его личному приказу. Отступающие гитлеровские палачи уничтожили всех её жителей. Когда беззащитные жители села, на которых напали эсэсовцы, в отчаянии бросились в церковь в надежде найти там спасение, головорезы Кессельринга обстреляли церковь из автоматов, а затем ворвались внутрь и расстреляли всех собравшихся там жителей, в том числе и детей. Кровавая расправа палачей закончилась "салютом" из автоматов по алтарю".

Также за время командования Кессельринга в Италии ни одно крупное военное решение не было принято без его личного согласия.

Во время отступления немецких войск из Неаполя приказал уничтожить все портовые сооружения, вывезти или взорвать все заводы, затопить корабли, которые не могли уйти, чтобы те мешали кораблям союзников. Однако приказал оставить в сохранности все больницы, мосты, церкви, канализацию и памятники архитектуры.

В феврале 1942 награждён Дубовыми Листьями к Рыцарскому кресту, в июле 1942 — Мечами к Рыцарскому кресту с Дубовыми Листьями, в июле 1944 — Бриллиантами к Рыцарскому кресту с Дубовыми Листьями и Мечами.

С марта 1945 — главнокомандующий на Западе. 8 мая 1945 взят в плен.

После войны

В 1947 году английский военный трибунал в Венеции приговорил Кессельринга к смертной казни по обвинению в гибели 335 итальянцев - мирных жителей. Однако против этого приговора выступили западногерманские и англо-американские друзья Кессельринга. Им удалось добиться замены смертной казни пожизненным заключением. Бывший генерал-фельдмаршал и сам считал действия против партизанских соединений необходимым элементом борьбы против вооружённого противника. После этого Кессельринг был переведён в комфортабельную тюрьму, где, получив чернила и бумагу, начал писать свои мемуары.

В 1952 году Кессельринг был освобождён по состоянию здоровья. Канцлер Аденауэр назначил Кессельринга не только своим ближайшим военным советником, но и председателем возрожденной организации "Стальной шлем" (в своё время она действовала как преторианская армия Гугенберга, это она помогла Гитлеру прийти к власти). Кессельринг не раскаялся в военной агрессии Германии, к которой имел непосредственное отношение. В своих мемуарах он упрекает Гитлера, о котором пишет с особенно большим почтением, в том, что тот совершил в своей политике крупную ошибку, не заключив с Францией после её разгрома военного союза против Советской России. Кессельринг предлагал, основываясь на соглашении между Аденауэром и де Голлем, начать новый поход на Восток и в первую очередь против Советского Союза. Фельдмаршал вынашивал планы новой войны.

Оставшиеся годы жизни он посвятил защите бывших немецких генералов от обвинений, связанных с их действиями во время войны. В 1960 году он умер от сердечного приступа в возрасте 74 лет.

Награды

• Рыцарский крест Железного креста с Дубовыми Листьями, Мечами и Бриллиантами
  • Рыцарский крест (№ 3) (30 сентября 1939)
  • Дубовые листья (№ 78) (25 февраля 1942)
  • Мечи (№ 15) (18 июля 1942)
  • Бриллианты (№ 14) (19 июля 1944)
• Железный крест 2-го класса (1914)
• Железный крест 1-го класса (1914)
  • Железный крест 2-го класса (12 сентября 1939)
  • Железный крест 1-го класса (25 сентября 1939)
• Баварский орден «За военные заслуги» 4-го класса с мечами и короной
• Орден Альбрехта 2-го класса с мечами
• Медаль «В память 1 октября 1938 года» (1938)
• Медаль «За выслугу лет в Вермахте» с 4-го по 1-й класс
• Знак Пилот-наблюдатель в золоте с бриллиантами
• Знак Истребитель в золоте с подвеской «400» (боевых вылетов)
• Манжетная лента «Африка»
• Орден Короны Италии
• Упоминался в Вермахтберихт (8 октября 1940, 26 октября 1940, 9 ноября 1940, 20 ноября 1940, 25 октября 1940, 19 июня 1941, 6 августа 1941, 7 августа 1941, 19 сентября 1941, 18 октября 1941, 19 октября 1941, 17 июня 1942, 10 сентября 1943)

Литература

• Correlli Barnett. [books.google.com/books?id=LLL81vhDAeUC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_book_other_versions_r&cad=10#v=onepage&q=&f=false Hitler's Generals]. — New York, NY: Grove Press, 1989. — 528 p. — ISBN 0-802-13994-9.
• Kesselring, Albert. A Soldier's Record. — Greenwood Press, 1970. — 381 с. — ISBN 0837129753.
• von Lingen, Kerstin. Kesselring's Last Battle: War Crimes Trials and Cold War Politics, 1945–1960. — Лоуренс (Канзас): University Press of Kansas, 2009. — 451 с. — (Modern war studies). — ISBN 978-0-7006-1641-1.
• Macksey, Kenneth. Kesselring: The Making of the Luftwaffe. — Бэтсфорд: David McKay Publications, 1978. — 262 с. — ISBN 0679511512.
• Raiber, Richard. Anatomy of Perjury: Field Marshal Albert Kesselring, Via Rasella, and the GINNY mission. — Ньюарк: University of Delaware Press, 2008. — 269 с. — ISBN 978-0-8741-3994-5.
• Кессельринг, Альберт. Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933—1947 = The Memoirs of Field Marshal Kesselring / Пер. с англ. Л. А. Игоревского. — Москва: Центрполиграф, 2008. — 494 с. — (За линией фронта. Мемуары). — 4000 экз. — ISBN 978-5-9524-3354-9.
• Гордиенко А. Н. Командиры Второй мировой войны. — Т. 2. — Мн., 1998. — ISBN 985-437-627-3.

Отрывок, характеризующий Кессельринг, Альберт

– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.