Ке Корневильский
Ке (VI век) — корневильский святой. День памяти — 5 ноября.
Предание
Святой Ке (Kea, корнск. Ke, фр. Ké) был из Древнего Севера (Hen Ogledd), что в краю бриттов, располагающемся в современной Южной Шотландии и Северной Англии. Согласно преданию, он трудился, в основном, в Корнуолле и в Бретани, и его почитают как в этих краях, так и в Уэльсе и в Западной стране.
Святой Ке известен по французскому краткому содержанию агиографии, написанной на латыни Морисом из Кледера (англ.) (Maurice of Cleder) в XVII веке, равно как и из Бенанс Ке (англ.), неполного корневильского текста XVI века, вновь обнаруженного в 2000 году[1] и находящегося в Национальной библиотеке Уэльса. Согласно этим текстам св. Ке был сыном Лотианского короля Лота. Он служил епископом в Северной Британии пока не ушёл оттуда чтобы стать отшельником. Он отправился в Уэльс, а затем продвинулся на юг, основав церкви в Стрите (англ.), Сомерсет и Ландки (англ.), Девон. В итоге он обосновался в городке Ки (англ.) в Корнуолле, который впоследствии был назван в его честь. Святого Ки преследовал корнуольский король Теудар (Teudar), после того как тот защитил оленя, на которого король охотился. Волы святого были конфискованы, и он стал пахать на олене. Впоследствии он пересёк Ла-Манш и прибыл в Кледер, Бретань, где и отошёл ко Господу.
В текстах также говорится об отношениях святого с королём Артуром. Согласно краткому содержанию, св. Ке был приглашён из Бретани для посредничества в переговорах о мире между королём Артуром и его племянником Мордредом перед битвой в Камлане (англ.)[1]. Святой Ке критиковал жену Артура Гвиневру за супружескую измену с Мордредом, что привело к её раскаянию. Этот раздел, вероятно, объясняет присутствие в Беунанс Ке части, которая описывает конфликт Артура с римским императором Люцием Тиверием (англ.) и последующее предательство Мордреда.[1]
Напишите отзыв о статье "Ке Корневильский"
Примечания
Отрывок, характеризующий Ке Корневильский
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
