Кибертекст

Кибертекст (англ. Cybertext) — организация текста таким образом, чтобы определить значение медиума как неотъемлемой части литературной динамики (определение, данное Эспеном Аарсетом в 1997 году). Аарсет определил кибертекст как часть эргодической литературы.

Обозначение

Термин кибертекст был введен поэтом-фантастом Брюсом Бостоном. Бостон произвел его от слова кибернетика, придуманное Норбертом Вайнером в его книге «Кибернетика, или контроль и коммуникация у животных и машин» (1948), которое в свое очередь было взято из греческого: kybernetes (др. греч.) — рулевой. Кибертексты — это части литературы, в которых важна составляющая медиа. Каждый пользователь получает разный результат, который напрямую зависит от выбора, который он делает. Кибертексты можно приравнять к передвижению сквозь линейное произведение — например, роман или игру. В романе у читателя нет выбора, все персонажи и события придуманы автором, как такового пользователя нет, он превращается в читателя. Это важно, потому что таким образом человек, проходящий через произведение, не становится его активным участником — скорее наблюдателем. В игре пользователь принимает все решения: какие удары наносить и когда, в какой момент совершить или проигнорировать то или иное действие.

Главное различие между игрой и кибертекстом состоит в том, что кибертексты как произведения гораздо глубже, в них есть определенный смысл. В таких романах как правило есть вывод или послание, которое открывается читателю по мере того, как он знакомится и работает с произведением.

Идея

Кибертексты основаны на идее о том, что дорога к получению информации имеет не меньшее значение, чем сама информация. Участие пользователя обязательно для получения информации или сообщения. Также это можно определить как «нетривиальная работа пользователя».

Основополагающая идея в развитии теории кибернетики — это концепция обратной связи: часть информации, произведенной системой, используется (частично или полностью) в качестве вклада . Кибернетика — наука, позволяющая изучить контроль и регулирование систем, в которых существует поток информации и обратная связь с пользователем. В начале использованная поэтом-фантастом как термин, концепция кибертекста была раскрыта литературному миру Эспеном Аарсетом в 1997 году.

Концепт кибертекста Аарсета был сфокусирован на организации текста таким образом, чтобы человек смог проанализировать влияние медиума как составляющей части литературной динамики. Согласно Аарсету, кибертекст как таковой не является отдельным жанром; чтобы правильно разделить традиции, литературные жанры и эстетические ценности, человек должен исследовать текстовые данные по отдельности.

Применение

Объектом кибернетики являются все управляемые системы. Системы, не поддающиеся управлению, в принципе, не являются объектами изучения кибернетики. Кибернетика вводит такие понятия, как кибернетический подход, кибернетическая система. Кибернетические системы рассматриваются абстрактно, вне зависимости от их материальной природы. Примеры кибернетических систем — автоматические регуляторы в технике, ЭВМ, человеческий мозг, биологические популяции, человеческое общество. Каждая такая система представляет собой множество взаимосвязанных объектов (элементов системы), способных воспринимать, запоминать и перерабатывать информацию, а также обмениваться ею. Кибернетика разрабатывает общие принципы создания систем управления и систем для автоматизации умственного труда. Основные технические средства для решения задач кибернетики — ЭВМ. Поэтому возникновение кибернетики как самостоятельной науки (Н. Винер, 1948) связано с созданием в 40-х годах XX века этих машин, а развитие кибернетики в теоретических и практических аспектах — с прогрессом электронной вычислительной техники. Кибернетика является междисциплинарной наукой. Она возникла на стыке математики, логики, семиотики, физиологии, биологии, социологии. Ей присущ анализ и выявление общих принципов и подходов в процессе научного познания.

Концепция

Концепция кибертекста предлагает пути к расширению литературных наук и включить в них явления, которые на данный момент воспринимаются литературой как чуждые или низшие. В работах Аарсета кибертекст показывает общий набор текстовых машин, которые, благодаря работе читателя, предоставляют ему различные тексты для чтения. Например, при работе с книгой Раймона Кено «Сто тысяч миллиардов стихотворений» каждый читатель столкнется не только со стихотворениями, которые выстроены в различном порядке, но и с разными стихотворениями в принципе — все зависит от того, в каком порядке и каким образом читатель будет переходить на ту или иную страницу. В своём творчестве Кено осуществляет эксперименты в литературном построении и письме: использует фонетический т. н. «ново-французский» язык, разговорную и жаргонную лексику, архаизмы и неологизмы, а также разрабатывает целую систему «литературных протезов» — сознательно заданных формальных ограничений (палиндромов, липограмм, анаграмм и т. д.), стимулирующих авторское воображение и позволяющих отказаться от штампов и стереотипов. В разнообразных по жанрам произведениях Кено — от математических шарад до философских эссе — всегда остаётся неизменными чувство юмора (цитирования, пародии, заимствования и мистификации) и виртуозная игра со словом.

Примеры

Примерном кибертекста можно назвать книгу 12 Blue Майкла Джойса. В зависимости от того, какую ссылку или какую часть диаграммы в системе выберет пользователь, он будет перенаправлен на определенную часть текста. В конечном итоге читатель по-настоящему не может завершить чтение целой истории или новеллы, ведь по ходу чтения он пробираемся сквозь случайный набор историй и страниц и пытается выстроить рассказ самостоятельно. Рассказ может так и не прийти к своему финалу. Но из-за того, что это кибертекст, завершение истории не так важно, как её влияние на читателя. Работа Джима Эндрюса Stir Fried Texts — это кибертекст, в котором есть множество уровней текста, и пока читатель наводит мышку на слова, эти уровни раскрываются перед ним. The House — ещё один пример кибертекста, где каждый может представить себе описание текста следующим образом: это не настоящий текст, слова не слышат читателя и он не является высшим звеном в этой работе. Читатель скорее путешествует сквозь текст. Это кибертекст с минимальным уровнем контроля со стороны читателя. Он лишь наблюдает, как перед ним раскрывается та или иная история, он должен просто следовать течению — иметь возможность читать текст снизу вверх, соединять вместе лишь отражения слов или принимать исход, где текст может исчезнуть на середине, пропасть слишком быстро или удалиться от читателя настолько, что он не поймет тех слов, которые так важны.

Примечания

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Кибертекст

Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.