Киевские глаголические листки

Киевские глаголические листки (Киевский миссал) — самая древняя из дошедших до нас старославянских глаголических рукописей. Именно по ней обычно даются типовые начертания глаголических букв.

Содержит отрывок из литургии по римскому обряду, считается переводом с латинского оригинала. Написана чернилами на семи листах хорошо выделанного пергамента, датируемых в основном X веком или даже концом IX века (лишь первая страница более позднего письма и содержит другой текст).

Происхождение признается западнославянским (чешским или моравским), на что указывает ряд особенностей языка (славянское богослужение там было запрещено в середине XI века).

История и издания

Рукопись обнаружена, вероятно, начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандритом Антонином (Капустиным) во время пребывания его в монастыре Св. Екатерины на горе Синай в 1870 году; в 1872 году он подарил листки Киевской духовной академии, чьим выпускником являлся. (Дата «1869», приведенная в «Старославянском словаре» под ред. Цейтлин, Вечерки и Благовой, 1994, ошибочна.) Ныне рукопись хранится в Национальной библиотеке Украины в Киеве, шифр Да/П. 328.

В научный оборот текст попал в 1874 году, когда о нём на 3-м археологическом съезде в Киеве сделал доклад И. И. Срезневский. Ему же принадлежит и первое издание (1875). Последующие издания: И. В. Ягич, 1890; G. Mohlberg, 1928 (с латинским текстом). Цветное факсимильное издание: В. В. Німчук, Київськи глаголичні листки, К.: Наукова думка, 1983 — комплект из двух книжечек: факсимиле рукописи (не очень резкое и контрастное) и исследование, к которому приложены кириллическая транслитерация текста (взятая из хрестоматии Вейнгарта и Курца, 1949), параллельный латинский текст-оригинал и словарь.

В 1980-е Иосип Хам (en:Josip Hamm) оспаривал подлинность «листков», приписывал их авторство известному фальсификатору Вацлаву Ганке, однако оптическое обследование документа подтвердило его подлинность.

Язык

Язык памятника хорошо исследован. Здесь зафиксирована одна древнейшая славянская фонетическая особенность, сохранявшаяся в славянских языках до X в.: отражено правильное употребление редуцированных гласных, которые позже в одних случаях исчезли из произношения, в других — совпали с гласными звуками о, е:

• дьнь — день
• сънъ — сон
• дъва — два
• вьсь — весь и т. д.

Все остальные письменные памятники, датируемые XI—XII вв., уже отражают период изменения редуцированных в славянских языках и, следовательно, характеризуются неправильным употреблением букв ъ и ь, то есть смешением их, пропуском и заменой буквами о, е.

В языке памятника отразилась также одна фонетическая западнославянская особенность — з, ц, вместо старославянских жд, шт:

• подазь вместо подаждь
• розьство вместо рождьство
• просѧце вместо просѧще
• обѣцѣниѣ вместо обѣштаниѥ и др.

Ссылки

• [bibliotekar.ru/rus/101.htm Киевские глаголические листки], фотографии трех страниц.

Отрывок, характеризующий Киевские глаголические листки

– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.