Киевский синопсис

Сино́псис Ки́евский («Синопсис, или Краткое описание о начале русского народа») — компилятивный обзор истории Юго-Западной Руси, составленный во второй половине XVII столетия и изданный впервые в 1674 в типографии Киево-Печерской лавры, в последний раз в Киеве в 1861 году. Автором предположительно являлся архимандрит лавры Иннокентий Гизель. В XVIII веке «Синопсис» был самым распространённым историческим сочинением в России и использовался до начала XIX века как школьный учебник по истории. Традиционно считается одной из важных вех в формировании концепции общерусского единства Нового времени.

Предыстория

Историк православной церкви Василий Беднов в своей диссертации утверждает, что ещё в 1632 году Виленское православное братство составило и напечатало на польском языке "Synopsis" с изложением истории русского народа от крещения Руси до 1632 года. Этот документ был составлен специально для конвокационного сейма 1632 года (созванного после смерти короля Сигизмунда III), с целью ознакомить сенаторов и сеймовых послов с правами и вольностями православных, которые были дарованы им первыми польско-литовскими государями, но с течением времени все сильнее ущемлялись польскими королями. Возможно, что именно эта книга и послужила основой для «Синопсиса» Гизеля.

Как полагают некоторые ученые, основная часть «Синопсиса» состояла из сокращения хроники игумена Михайловского монастыря Феодосия Сафоновича. Согласно другой точке зрения, основным источником автора «Синопсиса» были «Кгоnika Polska, Litewska, Żmudzka i wszystkiej Rusi» Матвея Стрыйковского и Густынская летопись (автор широко использовал список Густынской летописи, известный под шифром Арх. VIII, или не дошедший до нас протограф Густынской летописи).

Содержание

В «Синопсисе» говорится о единстве Великой и Малой Руси, о единой государственной традиции в Древнерусском государстве, об общей династии Рюриковичей и о едином русском, «православнороссийском», народе. По «Синопсису», народ «русский», «российский», «славено-российский» един. Киев описан как «преславный верховный и всего народа российского главный град». Россия едина. После веков унижения и отделения «княжения Киевского» от «России» наконец «милость Господня» свершилась, и «богоспасаемый, преславный и первоначальный всея России царственный град Киев, по многих переменах своих», вновь вернулся в состав Державной Руси, под руку общерусского царя Алексея Михайловича, как «искони вечная скипетроносных прародителей отчина», органическая часть «российского народа».

В то же время, будучи мало знакомыми с русскими летописями и основываясь на трудах польских историков, составитель «Синопсиса» пытался описать в том числе древнейшие времена русского народа, о которых ничего не знает «Повесть временных лет». Повторяя популярные в раннем Новом времени этногенетические легенды, «Синопсис» указывает прародителем московских народов библейского Мосоха, шестого сына Афета, внука Ноя. Как южнорусское произведение «Синопсис» сосредотачивал своё повествование на истории Киева, передавая из событий после татарского нашествия только о таких, которые имели непосредственное отношение к Киеву: о судьбе киевской митрополии, о присоединении Киева к Литве и так далее. В первом издании «Синопсис» заканчивался присоединением Киева к Москве, а в следующих двух изданиях было добавлено о чигиринских походах.

Распространение

«Синопсис» пользовался большим распространением как в Малороссии, так и во всей России в течение всего XVIII века и выдержал 25 изданий, из которых последние три — в XIX ст. В Москве «Синопсис» имел успех так как был в своё время единственной учебной книгой по русской истории.

Несмотря на многочисленность изданий, «Синопсис» долгое время переписывался от руки. Русский историк Василий Татищев прямо указывал на «Синопсис» как на один из источников своих взглядов, а элементы его схемы, которые относятся к единству Великой и Малой Руси, можно найти у всех авторов многотомных «Историй России»: Николая Карамзина, Сергея Соловьёва и Василия Ключевского. Поэтому с концепциями «Синопсиса» как совместного наследия великорусской и малорусской элит позже боролись украинские националисты, в особенности Михаил Грушевский.

Рецепция

По мнению историка Алексея Миллера, автор «Синопсиса» преследовал цель дать московскому царю мотивацию для продолжения борьбы с Речью Посполитой за освобождение из-под власти католиков остальной части «единого православного народа» и облегчить элите Гетманщины инкорпорацию в русское правящее сословие.

Вместе с тем, историк Михаил Дмитриев пишет, что «Синопсис» не может быть признан конструкцией ad hoc и сознатель­ным сотворением некой востребованной временем политической идеологемы. Указывая на долгую традицию выступлений за единство Руси среди православных книжников, он считает «Синопсис» не начальной, а промежуточной и сравнительно поздней вехой в формировании концепции единого русского народа.

Как писал в своей работе историк Иван Лаппо,

Через каких-нибудь двадцать лет после Переяславской присяги Богдана Хмельницкого и козачества идея единства русского народа, идея органического единства Малороссии с Великой Россией, государственным союзом всего русского народа, нашла своё ясное и точное выражение в малороссийской литературе. Вышедший первым изданием в Киеве в 1674 году «Синопсис» на основе исторической идеи единой России закрепил соединение Малороссии с Державною Русью, совершенное в 1654 году.

— Происхождение украинской идеологии Новейшего времени

Историк и публицист Павел Милюков писал:

Дух «Синопсиса» царит и в нашей историографии XVIII века, определяет вкусы и интересы читателей, служит исходною точкой для большинства исследователей, вызывает протесты со стороны наиболее серьёзных из них — одним словом, служит как бы основным фоном, на котором совершается развитие исторической науки прошлого столетия.

— Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. СПб., 1913. С. 7.

Литература

• Пештич С. Л. [feb-web.ru/feb/todrl/t15/t15-284.htm «Синопсис» как историческое произведение] // Труды Отдела древнерусской литературы. — М., Л.: Изд-во АН СССР, 1958. — Т. XV. — С. 284—298.
• Формозов А. А. [qwercus.narod.ru/zz/formozov.htm#comm08 Человек и наука: Из записей археолога (ч. 8. Феномен «Синопсиса»)]. — М.: Знак, 2005. — 224 с. — (Studia historica. Series minor). — 1000 экз. — ISBN 5-9551-0059-8. (в пер.)
• [ia341340.us.archive.org/3/items/Sinopsis/Sinopsis.djvu Мечта о русском единстве. Киевский синопсис (1674)]. — М.: Европа, 2006. — 248 с. — (Евровосток). — 500 экз. — ISBN 5-9739-0054-1.

Ссылки

• [litopys.org.ua/synopsis/syn04.htm Синопсис Киевский]  (укр.)
• [www.kplavra.kiev.ua/cgi-bin/view.cgi?part=exkurs&act=exkurs&lang=ru&id=23&scr=1&child=1 Типография Киево-Печерской Лавры]
• [www.pictures29.ru/2011/05/blog-post_24.html Синопсис архимандрита Иннокентия Гизеля в библиотеке имени Добролюбова в Архангельске]
• Синопсис // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Киевский синопсис

– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.