Кизик (город)

Ки́зик (др.-греч. Κύζικος, лат. Cyzicus) — бывший город в Малой Азии, в исторической области Мизия. Расположен на полуострове Капу-Даг (Арктонесус), который в древности был (предположительно) островом, но связанным с материком искусственным путём.

В настоящее время Кизик находится под охраной Министерства культуры Турции.

История

Город был предположительно основан фессалийскими пеласгами, согласно традициям аргонавтов основывать новый город на месте их высадки. Позднее в районе Кизика разместилось большое количество колоний Милета.

В VI веке до н. э. здесь правил тиран Аристагор, подчинявшийся царям Персии.

Вследствие своего выгодного положения город быстро богател и развивался. Золотые статеры Кизика (кизикины) на некоторое время стали основной валютой в древнем мире.

В течение Пелопоннесской войны (431—404 гг. до н. э.) Кизик был подчинен Афинами и Лакедемоном поочередно. В морском сражении при Кизике в 410 году до н. э. афинские силы полностью уничтожили спартанский флот. В 387 году до н. э. город отошёл к Персии. Однако Александр Македонский в 334 году до н. э. отобрал Кизик у персов.

В первой половине IV века до н. э. выдающийся древнегреческий математик и астроном Евдокс Книдский переселился из Афин в Кизик и основал там свою школу.

Римский император Тиберий присоединил Кизик к своим владениям, оставив его центром Мизии, но переименовал в Геллеспонт. Немного позже Кизик стал одним из самых больших и процветающих городов древнего мира. В I веке нашей эры здесь родился поэт Автомедон.

По преданию, в конце III века в Кизике были казнены 9 христианских проповедников — Феогнид, Руф, Антипатр, Феостих, Артема, Магн, Феодот, Фавмасий и Филимон (впоследствии канонизированных).

Начиная с 443 года, город пострадал от множества землетрясений (последнее из них датируется 1063 годом); место и сам город начали опустевать, население перебиралось в другие районы.

Кизик был временно захвачен арабами в 675 году. В 1081 году город был взят турками-сельджуками, но уже через 15 лет они были оттуда полностью изгнаны.

Во времена Османской империи прилегающая к бывшему городу территория была включена в вилайет Бурса.

Достопримечательности

Участок среди болот Балкиз Сераи известен как Бал-Киз и полностью необитаем, хотя культивирован. Наиболее значительные руины — достаточно хорошо прослеживаемые стены, датируемые IV в. до н. э. Там же расположены фундамент колоссального храма Адриана, руины древнеримского акведука и огромного амфитеатра.

См. также

• Кизик (мифология)

Ссылки

• [www.perseus.tufts.edu/cgi-bin/ptext?doc=Perseus%3Atext%3A1999.04.0006%3Aid%3Dkyzikos KYZIKOS (Belkis or Balkiz), Turkey.] The Princeton Encyclopedia of Classical Sites.
• [www.wildwinds.com/coins/greece/mysia/kyzikos/i.html Монеты Кизика]

Отрывок, характеризующий Кизик (город)

– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.