Киконы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Киконы, киконцы (др.-греч. Κίκονες) — фракийская народность, упоминаемая Гомером в поэме «Одиссея». Город киконов Исмара, расположенный у подножия горы Исмара, на южном побережье Фракии (современная Греция) был захвачен Одиссеем и его войском, через некоторое время после отплытия из поверженной Трои:

Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов, Исмару: град мы разрушили, жителей всех истребили. Жен сохранивши и всяких сокровищ награбивши много, Стали добычу делить мы, чтоб каждый мог взять свой участок. (Одиссея, пер. Жуковского).

Киконы упоминаются во второй части Гомеровой «Илиады», как вступившие в войну на стороне троянцев, во главе с Евфемом:

«Храбрый Эвфем ополчал племена копьеборных киконов, Сын браноносца Трезена, любезного Зевсу Кеада.» (Илиада, пер. Гнедича).

О киконах также упоминается в книге стихов Овидия «Метаморфозы»:

«После, шафранным плащом облаченный, по бездне воздушной Вновь отлетел Гименей, к брегам отдаленным киконов» (Метаморфозы, пер. Шервинского).

Точных исторических данных о народности Киконов не сохранилось.

Напишите отзыв о статье "Киконы"



Ссылки


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Киконы

– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.