Киликийская резня

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Киликийская резня (резня в Адане, арм. Ադանայի կոտորած, Adanayi kotorats) — массовая резня армян вилайетов Адана и Аллепо 1—4 (14—17) и 12—14 (25—27) апреля 1909 года, организованная турецкими властями.





Массовые убийства армян

К 1907 году в Османской империи созрел заговор против султана Абдул-Хамида. Армейские офицеры, объединённые с турецкими националистами Ахмеда Ризы, стали основой партии Единение и прогресс (Иттихад, тур. İttihat ve Terakki). В этом новом качестве Ахмед Риза принял участие во втором Конгрессе Оттоманских либералов в конце 1907 года в Париже. Конгресс был созван партией Дашнакцутюн, которая предложила свои возможности для свержения Абдул-Хамида. В это же время в Македонии возникла угроза разоблачения заговора Иттихад, и в качестве защитной меры участвующие в заговоре армейские офицеры привели свои полки в Константинополь, требуя восстановления конституции. Лишенный поддержки военных Абдул-Хамид 24 июля 1908 года был вынужден согласиться с ультиматумом. Были объявлены конституционное правительство, свобода слова и собраний. Победа Иттихад воодушевила мусульманское и армянское население империи. Однако с первых же дней новый режим столкнулся с большими трудностями. Австро-Венгрия оккупировала Боснию и Герцеговину, Болгария провозгласила независимость, Крит заявил о союзе с Грецией. Кризис позволил сторонникам султана попытаться взять реванш, подняв мятеж в апреле 1909 года, но введение армейских корпусов в Стамбул успокоило ситуацию, Абдул-Хамид был низложен и сослан в Салоники[1].

Новые законы означали конец традиционного превосходства мусульман над армянами. Однако когда в Стамбуле сторонники Абдул-Хамида подняли мятеж, в Адане консервативно настроенные мусульмане напали на армян, которые составляли четверть населения города. Армянское население демонстративно отмечало конституционные свободы, данные христианам, что было неосторожным среди мусульманского населения и вызывало негодование последних. Дополнительную конфликтность придавал приток в Киликию армян, бежавших от резни 1890-х годов и мухаджиров, которые принимали значительное участие в нападениях. Устранение армян было также выгодно мусульманским торговцам, лишавшимся конкурентов. Разрешение христианам на ношение оружия привело к активному вооружению армянской части населения, что стало ответом на периодические убийства армян мусульманами. И армяне, и мусульмане обвиняли друг друга в массовом вооружении. Увеличение численности армян в Киликии привело к слухам о планах армян создать независимое государство.

Столкновения начались 13 апреля 1909 года и переросли в погромы армянской части города и соседних деревень. Власти вмешались только через два дня, когда уже были убиты более 2000 армян. После десятидневного перерыва начались новые столкновения. Прибывшие в город армейские подразделения вместе с погромщиками напали на армянскую часть города, которая была полностью сожжена.

Погромы прошли по всей Киликии, доходя до Мараша и Кессаба. Были вырезаны обычно державшиеся в стороне от националистических движений армянские католики и протестанты. Расследование событий было поручено парламентской комиссии, член которой Акоп Бабигян сообщил, что всего было убито 21 000 человек, включая 19 479 армян, 850 сирийцев, 422 халдея и 250 греков. В качестве наказания было повешено несколько мусульман и армян, однако настоящие виновники событий, губернатор области, армейский командир и местные чиновники не были наказаны, а пострадавшим армянам не была возвращена их собственность. Местные лидеры Иттихад участвовали в резне армян, однако о руководстве ими из Стамбула или о степени участия центрального правительства в этой резне нет точных сведений[1][2].

Последствия резни

После конституционной революции 1908 года младотурки фактически признали захват земель армянского населения при Абдул-Хамиде, они также поощряли переселение мухаджиров на эти территории. После подавления стамбульского мятежа младотурки начали кампанию насильственного отуречивания населения и запретили организации, связанные с нетурецкими этническими целями. Политика отуречивания была утверждена на конгрессах Иттихад 1910 и 1911 годов. Это послужило последней каплей для Дашнакцутюн, которая, не сумев нейтрализовать шовинистическую фракцию Иттихад, вышла из союза с этой партией в мае 1912 года. Балканские войны 1912—1913 годов, потеря 150 тысяч квадратных километров европейской территории и четырёх миллионов жителей империи, этнические чистки, основными жертвами которых были мусульмане, приток большого числа беженцев, означали конец любого плюрализма в Иттихад. 400 000 мухаджиров было размещено в Анатолии, что привело к значительному преобладанию мусульман в империи, хотя в середине XIX века немусульмане составляли около 56 % её населения. Трагедия перемещённого мусульманского населения и безразличие окружающего мира к их проблемам фактически представляли модель решения национального вопроса, хотя прямой связи между мухаджирством и последующим геноцидом армян нет. Тем не менее эти события подсказали Иттихад способы решения демографических проблем в условиях войны, так в 1913-14 годах из островов Эгейского моря и западного побережья Анатолии в Грецию было выселено 130 000 этнических греков. В согласии с принятой концепцией «Национальная экономика» (тур. Millî İktisat) во время переговоров с Грецией по Эгейским островам в Турции был организован бойкот греческих магазинов, без какой-либо мотивации распространенный на армян и других немусульман, аналогичный бойкот произошел во время балканской войны 1913—1914 годов. Перестав сотрудничать с Иттихад, армянские политические партии снова получили возможность обращаться за поддержкой к европейским державам. При поддержке России в феврале 1914 года ослабленной Османской империи был навязан план, по которому предусматривалось создание двух зон из шести армянских областей и города Трапезунда, которые должны были управляться представителями европейских держав, согласованными с Портой. Для армян это было возможностью обеспечить гарантии безопасности в условиях усиливающейся дискриминации, включая новые грабежи мухаджиров. Для некоторых радикалов из Иттихад это решение стало последней каплей, армянам начали угрожать репрессиями, которые должны были затмить резню 1894—1896 годов[3][4][5].

Важным фактором киликийской резни было то, что она произошла в конституционном обществе, и фактически показала высокий уровень антиармянских настроений мусульманских масс. Тем не менее она не привела к разрыву между Иттихад и Дашнакцутюн, который произошёл только через несколько лет[6].

См. также

Напишите отзыв о статье "Киликийская резня"

Примечания

  1. 1 2 Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 230-233. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  2. Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 60-62.
  3. Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 62-65.
  4. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 233-238. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  5. Stephan Astourian. The Armenian Genocide: An Interpretation // The History Teacher. — Society for the History of Education, 1969. — Vol. 23, № 2 (Feb., 1990). — P. 111-160.
  6. Stephan H. Astourian. Genocidal Process: Reflections on the Armeno-Turkish Polarization // Hovannisian. The Armenian genocide: history, politics, ethics. — P. 67.

Литература

Книги
Статьи
  • Stephan Astourian. The Armenian Genocide: An Interpretation // The History Teacher. — Society for the History of Education, 1969. — Vol. 23, № 2 (Feb., 1990). — P. 111-160.

Ссылки

  • [www.genocide-museum.am/ Официальный сайт музея-института геноцида армян (Ереван, Цицернакаберд)] ([www.genocide-museum.am/rus/photos_of_armenian_genocide.php коллекция фотографий])  (англ.)  (арм.)  (тур.)

Отрывок, характеризующий Киликийская резня

– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]